— Нет, маршал Мэзон будет здесь послом Франции.

— Посол Франции, какой прекрасный! Скажите маршалу от меня, что если я не буду в состоянии его посещать, то все-таки я с удовольствием буду встречаться у моего деда с таким славным представителем французской армии.

— Я передам ему слова вашего высочества.

— А знаете, генерал, никто бы не сказал, глядя на вас, что вы сражались под Жемаппом.

— Как, вы знаете, ваше высочество?

— Да. Я знаю и еще многое другое. Мне известно, что вы спасли и привели обратно во Францию египетскую армию, наконец, что вы, будучи сподвижником первых побед моего отца, находились в числе последних его верных слуг. О, как бы я желал видеть, что вы видели, и как моя молодость завидует вашим сединам!

В глазах Бельяра все запрыгало, и в ушах его зашумело. Он не заметил, как юноша, пожав ему руку, удалился, а на его выручку поспел эрцгерцог Карл, с которым он машинально направился в другую залу, бормоча про себя:

— Какой славный мальчик, какой славный мальчик!

— Что, товарищ, мой внук был бы славным для вас государем?

— Ваше высочество хотите прижать к стене бедного солдата, не годящегося в дипломаты, — произнес Бельяр. — Ну, да, признаюсь, что если 6 я знал, что встречу здесь такого принца…

— То вы не явились бы сюда представителем другого государя, — докончил начатую фразу эрцгерцог. — Не бойтесь высказать свои искренние чувства, ведь мы с вами вдвоем.

Между тем лорд Каули подошел к Меттерниху, который знал уже о его неудаче и встретил английского дипломата недовольным, гневным взглядом.

— Однако вы должны сегодня помолодеть, ваша светлость, — сказал посланник.

— Отчего?

— Оттого, что, говорят, вы присутствовали некогда при таких же сценах в Тюильри и Сен-Клу, где отец этого юноши выхвалял своих генералов перед безмолвствовавшими дипломатами.

— Да, мало ли что я видел, — ответил канцлер, — но теперь не время возвращаться к таким сценам, и будьте уверены, любезный лорд, что я укорочу память беспокойного юноши.

Сидевшая подле отца Гермина подумала: «Как отец сердится на него, однако он поступил очень хорошо».

— Я согласился сделать этот опыт, — продолжал Меттерних, — чтобы убедиться, в каком настроении находится наш заложник, но теперь обещаю вам, что он не выйдет из четырех стен своей комнаты.

— Я могу сообщить об этом в Лондон?

— Конечно, у меня не два слова, любезный лорд.

Гермина, бледная, как ее кисейное платье, подумала:

«Увы, у него два сердца!»

— Благодарю вас, ваша светлость, — сказал лорд Каули и поспешил навстречу императору, который только что подъехал к посольскому дому.

— Папа, разве есть еще заложники? — спросила Гермина, взяв за руку отца и бросая на него умоляющий взгляд.

— А, ты нас подслушала. Да, есть. Когда они ведут себя неблагоразумно…

— То что с ними делают?

— Их запирают, — отвечал Меттерних твердым голосом.

И освободившись от руки дочери, он удалился, а молодую девушку увела ее подруга Флора Вирби в другую залу, где танцевала молодежь.

Во все это время Полина спокойно ожидала, чтобы герцог Рейхштадтский подошел к ней. Она знала, что сердце его принадлежит ей, но нимало не сердилась, что так долго он не находил нужным поздороваться с ней. Она, напротив, радовалась, что он так ловко и благородно побеждал преграды, расставленные ему врагами на каждом шагу.

— Я весь день с нетерпением ждал этой минуты, — сказал он, останавливаясь наконец перед нею и почтительно ей кланяясь.

— А я занималась тем, что подготовляла будущее. Франц вам доложил обо всем?

— Да, я готов.

— Значит, вы отсюда…

— Я пойду отсюда с моим адъютантом на маскарад графини Клари. Капитан Моль согласился с удовольствием на эту шалость. Домино и маски для нас обоих лежат в карете, и в этом черном костюме никто меня не узнает.

— Вы уедете отсюда как можно скорее, а главное, один покинете дом графини Клари.

— Конечно, конечно, оттуда я прямо полечу к Францу, и там я вас увижу.

— Да. Но главное, не бойтесь кучера того экипажа, который вас будет ждать у дома графини; его зовут Карл Греппи. Вы можете ему вполне довериться, а найдете вы его с почтовой коляской у сада графини.

— Хорошо, через час я буду на дороге в Шенбрунн, а через два мы будем оба вне всякой опасности.

— Франц поедет с нами, не правда ли?

— Да. Но берегитесь. Меттерних не сводит с нас глаз. Он, вероятно, очень недоволен вашим поведением.

— А я разве дурно поступил?

— Нет, все вас одобрили.

— А вы?

— Я узнала в вас того, кого люблю.

Он почтительно поклонился по всем правилам светского искусства, но в эту минуту их души слились в одном пламенном взгляде.

Спустя несколько минут через эту гостиную прошла императорская чета, направляясь в театр. Франц I шел под руку с графиней Каули, а императрицу вел хозяин дома. За ними следовали эрцгерцогини, эрцгерцоги, придворные особы, генералитет и все приглашенные.

— А вы не идете на концерт, княгиня? — сказала графиня Шпигель, проходя мимо Полины.

— Нет. Эрцгерцогиня мне разрешила удалиться, и я еду домой.

— Вот счастливая! Прощайте, княгиня.

— Прощайте, графиня!

Полина поспешно направилась к лестнице.

Эрцгерцог Карл между тем остановил герцога Рейхштадтского.

— Ты идешь слушать пение? — спросил он.

— Нет, дедушка, — отвечал он, — по правде сказать, мы с капитаном Молем намерены улизнуть отсюда на маскарад графини Клари в Бельведере.

В эту минуту проходили мимо Гермина Меттерних и Флора Вирби.

— Ты слышишь, — сказала Флора, — герцог идет на маскарад? Он теперь, кажется, повеселел, не правда ли?

— Да, — отвечала Гермина, печально вспоминая своего отца, и обе девушки направились в театр, устроенный в саду.

— Ты хорошо делаешь, что веселишься, — отвечал эрцгерцог на слова своего внука, — в твои годы надо веселиться.

— Я до сих пор не знал, что это значит, милый дедушка. Вот, например, я никогда не бывал на маскараде, и если бы капитан Моль не согласился ехать со мною, то я и теперь не позволил бы себе этой забавы. Мне даже как-то странно думать, что я буду на маскараде.

— Что же ты опять стал хандрить, а вчера еще ты был так счастлив.

— Я сегодня еще счастливее, — сказал юноша, но при мысли, что, быть может, он более никогда не увидит доброго эрцгерцога, который один обращался с ним ласково, он невольно задумался, и лицо его затуманилось печалью.

— Да ты так счастлив, что на твоем лице нет и следов его. Знаешь что, Франц, я не хочу, чтоб ты принимал меня за бессердечного человека. Я не знаю, что тут творится вокруг тебя и какая тебя ждет будущность, но помни всегда, что я тебя люблю и что ты можешь рассчитывать на мою помощь, если бы она тебе когда-нибудь понадобилась, ну, а теперь пойдем со мной на соседнюю галерею, я хочу покурить, а тебе еще рано ехать в маскарад.

И они удалились, сопровождаемые капитаном Молем.

В эту самую минуту в гостиную вошла новая и совершенно неожиданная личность, а именно, Галлони в ливрее меттерниховских слуг. За ним следовал лакей английского посольства.

— Подайте эту записку канцлеру, — сказал Галлони, подавая лакею тщательно сложенную бумажку. — Это по очень важному делу.

Вскоре послышались торопливые шаги, и Меттерних показался на пороге.

— Кто вы такой, и отчего вы в моей ливрее? — спросил он, подходя к незнакомому ему человеку.

— Я — агент ломбардской полиции, причисленный на время к венской, — отвечал Галлони, — меня прислал к вам граф Зедельницкий, а я не мог проникнуть сюда в другом костюме; иначе мог бы произойти дипломатический инцидент.

Канцлер улыбнулся.

— Граф мне пишет, — сказал он, — только то, что он имеет в своих руках все доказательства заговора и что вы дадите мне все необходимые разъяснения. А отчего же он сам не явился сюда?