Мармон не раз слышал рассказы о заточении в Шенбрунне узника Меттерниха, но подтверждение их таким правдивым свидетелем неприятно поразило его.

— Да, очень жаль его, — продолжал эрцгерцог, — у него есть сердце, и в жилах течет геройская кровь. Ах, если б его даже теперь посадить на лошадь и послать в свободную степь во главе эскадрона наших улан, то он еще показал бы себя.

— Не лучше ли ему дать эскадрон наших драгун? — заметил Мармон с прежней гордостью.

— Вы правы, — отвечал эрцгерцог, — это было бы лучше для него и для нас.

Дальнейшим откровенностям двух маршалов положило конец появление канцлера. Он извинился перед эрцгерцогом, что заставил его ждать, и свалил всю вину на императора, который его задержал. С маршалом Мармоном он поздоровался, как со старым приятелем. Действительно, много раз он посещал его в Париже и принимал его в своем венском доме. Он очень любил с ним разговаривать и постоянно восторгался его блестящим умом, который, однако, несколько изменился событиями последних лет, наложившими мрачное пятно на бывшего друга Наполеона.

Эрцгерцог по доброте душевной взял на себя высказать Меттерниху желание Мармона.

— Маршал желал бы, прежде чем совершенно сойти с политической сцены, повидать сына его старого друга.

Меттерних, несмотря на все свое дипломатическое искусство, не мог скрыть, что слова эрцгерцога не были ему приятны.

— Я думаю, — прибавил мрачно Мармон, — что излишне мне обязываться не восстанавливать молодого герцога против его деда? Я знаю, что он принадлежит всецело вашей стране, и если я желаю повидаться с ним, то лишь по чувству нравственного долга, обязывающего меня помириться с тенью императора в лице его сына.

— Вы совершенно правы, и должно это сделать, — произнес эрцгерцог с чувством.

— По счастью, маршал, — отвечал Меттерних, — мне не придется докладывать о вашем желании императору, который мог бы вам отказать. Его величество потребовал сегодня к себе герцога Рейхштадтского и потом пришлет его сюда, так как мне поручено сообщить ему кое-что. Таким образом вы можете видеть его здесь в моем присутствии без всякого разрешения императора.

— Примите мою сердечную благодарность, — произнес Мармон.

— А я, — прибавил эрцгерцог, — воспользуюсь этим случаем, чтобы поцеловать моего внучка.

В эту минуту в комнату вошел Зибер и подал канцлеру записку, которую он прочел с улыбкой.

В записке княгиня Сариа уведомляла его о своем возвращении в Вену и просила принять ее немедленно.

— Сейчас, сейчас, — сказал он и, обращаясь к эрцгерцогу, прибавил: — Позвольте мне, ваше высочество, принять княгиню Сариа, которая находится в родстве с семьею Зичи. Это прелестная женщина, и я хлопочу, чтоб снять секвестр с поместий ее мужа, который был запутан в последней венгерской истории, а затем умер.

— Сделайте одолжение, — отвечал любезно эрцгерцог.

Спустя минуту в дверях показалась княгиня Сариа, сияющая красотой и в изящном, модном костюме.

— Здравствуйте, милая путешественница, — сказал Меттерних, встречая ее и целуя ей руку. — Его высочество и маршал Мармон сжалились над моим нетерпением вас увидеть и дозволили мне приветствовать вас при них.

Полина грациозно поклонилась маршалу и церемонно присела эрцгерцогу.

— Я очень благодарна его высочеству, — сказала она и, усевшись в кресло, прибавила, пока оба маршала отошли в сторону: — Прежде всего, князь, скажите, правда, что вы женитесь на Мелании Зичи?

— Правда.

— Я очень рада за нее и за вас. Значит, я недаром приехала и перенесла столько неприятностей.

— А разве ваше путешествие было неприятное?

— И не говорите. Мне вздумалось проехать через Швейцарию, и я насмотрелась столько ужасов! Мой экипаж едва не опрокинулся раз двадцать, и потом — швейцарские трактирщики хуже разбойников.

— Во всяком случае, вы благополучно доехали, и за это надо благодарить небо. А где вы остановились?

— Пока еще в гостинице. Успеется найти помещение, когда я решу совсем перебраться в Вену.

— А разве этого еще не решили?

— Это будет зависеть от того, как поступит со мною правительство и признает ли оно себя виновным.

— В чем? Ведь ваш муж был заговорщиком.

— Нет.

— По крайней мере, его считали заговорщиком.

— И ошиблись так же, как ошибались, удерживая меня три года в Милане. Вы знаете, полиция не только следила за мною там, но по выезде из Милана за мной устроили погоню, и если бы я не поехала через Швейцарию, то до сих пор находилась бы под надзором полиции.

Полина нарочно упомянула о полиции, чтобы узнать, предупрежден ли Меттерних о ее приезде с двумя белошвейками, и по незаметному движению в его лице убедилась, что он кое-что знал. Действительно, как только она упомянула о своей поездке через Швейцарию, он тотчас вспомнил о полицейских донесениях и дипломатической депеше, извещавших о том, что две женщины взяли на себя отвезти важные бумаги герцогу Рейхштадтскому, выбрав дорогу через Швейцарию, чтобы избегнуть полицейских преследований.

— Во всяком случае, — произнес громко канцлер, — ваше дело, княгиня, благополучно окончилось. Я говорил с императором, и он согласен забыть прошедшее. Даю вам слово, что секвестр с поместий вашего мужа будет снят.

— В таком случае мне остается только вас благодарить, — отвечала Полина.

— Мне этого мало, — произнес канцлер, — я попрошу у вас совета.

— Полноте, какой я могу дать вам совет.

— Нет, уверяю вас, княгиня, я нахожусь в большом затруднении, и только умная женщина, как вы, может помочь мне найти выход.

Полина внимательно посмотрела на старого дипломата, чувствуя, что он расставляет ей сети.

— Вот видите, княгиня, в чем дело: надо найти средство, чтобы узнать, о чем думает молодой человек, живший до сих пор в одиночестве, не тяготится ли он своим положением и не мечтает ли выйти из него.

— Кто же этот молодой человек? — спросила княгиня.

— Вы сейчас это узнаете, но прежде скажите мне, как изгнать из головы двадцатилетнего юноши желание приключений и славы.

— Очень просто. Откройте птице клетку, и она полетает, полетает, попробует свои силы и вернется назад, так как она слишком привыкла к золоченой неволе, чтобы расстаться с нею.

— Это средство очень опасно. Нет ли другого?

— Есть и другое. Впустите в клетку другую птицу. Очутившись вдвоем, узник забудет свою неволю и бросит всякую мысль о свободе.

Меттерних пристально смотрел на свою собеседницу и не заметил в ней следа смущения. Он решительно ошибся и не имел никакого основания принимать прелестную княгиню Сариа за искательницу приключений.

— А как же найти подобающую птицу? — спросил он, продолжая начатый разговор.

— Вы находите послов, найдете и посланниц.

— Это легко сказать, а сделать трудно.

— В таком случае положитесь на случайность. Иногда случай бывает умнее самого Меттерниха.

— А пока не явится такой случай, я не буду знать, что происходит в белокурой голове.

— А он белокурый?

— Вот я и проговорился. Впрочем, все равно, вот и он сам. Как по-вашему, он изменился за три года?

В эту минуту в комнату вошел юноша, и княгиня Сариа промолвила:

— Герцог Рейхштадтский! Да, он очень изменился.

Она невольно встала и так пристально, так внимательно осмотрела вошедшего с головы до ног, что ей самой показалось странным подобное внимание со стороны обыкновенно равнодушной и скептичной светской красавицы.

Герцог Рейхштадтский вошел в сопровождении своего наставника, графа Маврикия Дитрихштейна, и прямо подошел к канцлеру, словно никого другого не было в комнате.

— Я только что был у дедушки, — сказал он дрожащим голосом, — и он сказал мне, что вы имеете передать мне его приказания. Хотя я и пришел к вам, но не лучше ли вам передать эти приказания графу Маврикию. Он распоряжается в Шенбрунне за отсутствием императора, и ему, я полагаю, следует принимать и приказания.