Оставшись наедине с Меттернихом, Полина сказала, искусно маскируя свое неожиданное смущение:

— Мы с вами и забыли третье средство узнать, о чем мечтает ваш узник, именно спросить его об этом.

— Так что же, вы полагаете, княгиня, мне предпринять? — спросил канцлер.

— Ничего. Дайте ему свободу и окажите доверие, это благородная душа.

— А я все-таки думаю, что второе средство лучше, — хитро заметил канцлер и пристально посмотрел на молодую женщину.

— А я думаю, что оно теперь ни к чему не приведет, — отвечала Полина, — но мне, князь, пора навестить эрцгерцогиню Софию, которая так же, как и вы, сохранила обо мне добрую память.

— Эрцгерцогиня совершенно оправилась, — произнес Меттерних, провожая княгиню до дверей, — и послезавтра в Шенбрунне назначены крестины ее маленького сына. Вы там будете, княгиня?

— Постараюсь.

— Так до свидания в Шенбрунне.

— А как назовут нового внука императора?

— Францем-Иосифом.

И Меттерних со своей обычной любезностью поцеловал на прощание руку княгини Сариа.

Посадив Фабио в миланскую тюрьму вечером 26 июля, Галлони стал обсуждать со всех сторон, как окончить блестящим образом начатое им дело, чтобы заслужить повышение. Ему невыносимо было прозябать в мелкой должности, когда он чувствовал способность разыгрывать первую роль, хотя бы в полиции.

«Во что бы то ни стало, мне нужно достать эти бумаги, — думал он, — а то снова прощай все надежды, да еще, может быть, я получу выговор за беспричинный арест Фабио. Но разве можно сделать яичницу, не разбив яиц? Но как ловко провела меня эта княгиня? Куда она дела бумаги? Нет, я глупо сделал, что послушал офицера и не продолжил обыска. Лучше я вернусь снова в магазин, посмотрю, что там делается, а потом отправлюсь в дом княгини и устрою там полицейский надзор за всеми ее действиями».

Спустя несколько минут он снова подошел к магазину со своими сбирами, и только что поставленные на часы жандармы, которые сменили прежних, удостоверили, что никто при них не входил в дом и не выходил из него, а видневшийся свет в окне над магазином только что погас.

Галлони успокоился, так как он не знал, что в доме никого не было, кроме продавщицы Элизы, и поспешно направился в родовой дом княгини Сариа, casa Sorati, в улице Санто-Андреа. Там также все было благополучно. Свет мерцал в некоторых окнах верхнего этажа, где, очевидно, жили слуги. Наконец и там он исчез, когда на городских часах пробило полночь.

Прежде чем пойти спать, Галлони принял последние две меры предосторожности. Он поставил двух часовых у дома княгини Сариа и, зайдя в почтамт, предупредил дежурного чиновника, чтобы перехвачены были все письма, адресованные на имя этой аристократки и посылаемые ею.

Каково же было его разочарование, когда на следующее утро он увидел, что белошвейки покинули свое жилище, и узнал, что княгиня Сариа вместе с ними выехала рано утром на почтовых по дороге в Комо; хотя один из его сбиров поскакал за ними, чтобы не выпускать из вида, но этого было недостаточно, и Галлони отправился в дом губернатора, так как он был вполне убежден, что беглянки увезли с собой драгоценные бумаги.

Было восемь часов утра, и лакей губернатора отказался разбудить его.

Галлони рассердился и предъявил свой бланк агента тайной полиции.

— Ступай к начальнику полиции, это дело его, а не губернатора.

— Я желаю видеть губернатора по важному государственному делу, и никто кроме него не может принять необходимых мер в этом случае.

После долгих переговоров лакей смилостивился и доложил губернатору о приходе Галлони, но только в 9 часов он добился аудиенции, так долго вставал и одевался губернатор.

Когда сыщик подробно рассказал о всем случившемся накануне и в это утро, то губернатор промолвил с улыбкой:

— Не может быть, чтобы такая блестящая аристократка, как княгиня Сариа, имеющая важные связи в Вене, приняла участие в заговоре с двумя белошвейками и мелким адвокатом.

— Если ваше превосходительство мне не верит, то не угодно ли вам допросить графа Бальди, который присутствовал при обыске магазина «Золотые ножницы».

Вместе с тем сыщик настоятельно требовал, чтобы ему был выдан тотчас приказ о принятии необходимых мер против княгини Сариа и ее двух сообщниц, обвиняемых в укрывательстве важных государственных бумаг, и чтобы его лично тотчас отправили в погоню за ними. Губернатор тем скорее на это согласился, что ему необходимо было переслать в Вену секретные письма не по государственному делу, а по любовной интрижке, и они достигли бы вернее своего назначения в кармане Галлони, чем по почте. К приказу о преследовании и аресте подозрительных дам губернатор прибавил рекомендательное письмо к начальнику венской полиции Зедельницкому.

— Ваше превосходительство, конечно, уведомите об этом министра, — сказал Галлони, выходя из кабинета, — так как ваше донесение очистит мне почву для действий в Вене.

Вернувшись к своему туалету, губернатор промолвил вполголоса:

— Конечно, княгиня докажет всю глупость взведенного на нее обвинения, и тем дело кончится.

Между тем Галлони не терял времени, но он не бросился в погоню за экипажем княгини Сариа, который спокойно катился по дороге в Комо, а отправился в Вену по более прямой дороге через Бресчию, Верону и Удине.

«Я прибуду в Вену раньше нее, — думал он, — и если мне там окажут содействие, то я легко накрою княгиню, которая будет считаться вполне безопасной и не примет мер, чтобы скрыть драгоценные документы».

Все случилось, как предвидел ловкий сыщик. Жандарм догнал княгиню Сариа на швейцарской границе, и хотя там подвергли строгому досмотру трех женщин, но они оказались в порядке, и пришлось их пропустить, а однажды очнувшись в Швейцарии, они уже были вне когтей австрийской полиции.

Что касается Галлони, то он не спеша достиг Вены иной дорогой и явился туда ровно вовремя.

Первым делом Галлони по прибытии в Вену было доставить секретные письма миланского губернатора, а затем он отправился к начальнику полиции и выправил себе разрешение содействовать столичной полиции в розыске заговорщиков, по делу вручения герцогу Рейхштадтскому важных документов.

Наконец он поместился в маленькой гостинице у городских ворот, выходивших на дорогу, которая вела из Тироля и Швейцарии.

На третий день он с удовольствием увидел дорожный экипаж, в котором спокойно сидели его беглянки. Он последовал за ними и убедился, что они поселились на некоторое время в отеле «Лебедь» на Карентийской улице.

Вечером в тот же день граф Зедельницкий в сопровождении Галлони, который доложил ему подробно обо всем, посетил отель «Лебедь» и даже номер, занятый княгиней Сариа, пока ее не было дома. Испуганный хозяин отеля подробно отвечал на все вопросы графа.

— Давно ли живет здесь княгиня?

— С сегодняшнего утра. Может быть, ваше превосходительство, мне не следовало принимать ее? Если вы прикажете, то я тотчас ей откажу.

— Нет, — отвечал граф, пожимая плечами, — княгиня почтенная дама и имеет большие связи при дворе.

— Я так и думал; это очень приличная особа. Ее сопровождают две женщины, которые значатся по паспорту белошвейками. Они заняли скромную комнату под номером княгини.

— Вы их знаете, они когда-нибудь останавливались в отеле?

— Нет. Прикажете их удалить?

— Ни их и никого.

— Есть у вас новые путешественники?

— Только один журналист из Парижа, которому тайный советник Фридрих Генц только что прислал кучу карточек для осмотра венских музеев.

— Что же, княгини целый день не было дома?

— Она уезжала во дворец, как мне сказал кучер, затем она вернулась и обедала одна в час. В три часа она поехала к эрцгерцогине Софии, как мне сообщил швейцар; теперь ее ждут с минуты на минуту, а вечером она собирается опять выехать.