– Хотя мы спрашивали себя, почему никто из вас не попытался остановить ее, – вставила Милли. – Но теперь мне совершенно ясно, что она наложила чары и на вас всех, – она доброжелательно улыбнулась Марианне: – Кроме тебя, моя дорогая.
Пока Пинхоу с сомнением и ужасом переглядывались, Бабка Нора продолжала стучать метлой.
– Я требую правосудия! – проревела она. – Бедствия и каменные деревья! Я требую правосудия за то и другое! Я требую… – вдруг, издав булькающий звук, она замолчала, когда зеленая рука хлопнула ее по рту, а коричнево-фиолетовая рука твердо забрала метлу.
Кот подумал, что большинство присутствующих решили, будто ее заткнул Крестоманси. Он был уверен, что лишь немногие могли видеть скрытый народ. Но Крестоманси мог.
Подавив легкую усмешку, Крестоманси произнес:
– В скором времени, миссис Фараго, хотя правосудие может вам и не понравиться, когда вы его получите. Вначале я должен задать несколько серьезных вопросов. Самый важный из них касается другого Деда, причастного к делу – мистера Иезекииля Пинхоу, который якобы умер восемь лет назад. Когда я совсем недавно посетил Улверскот…
– Но вы не могли! – запротестовало множество Пинхоу. – Вы не Пинхоу.
– Я предусмотрительно поехал с присутствующими здесь мистером и миссис Йелдэм. Как вы, вероятно, знаете, миссис Йелдэм – урожденная Пинхоу.
Айрин рядом с ним покраснела и склонилась над Чудиком, сидевшим у нее на коленях, словно не была уверена, что быть Пинхоу – так уж хорошо. Крестоманси посмотрел туда, где рядом с дверью постоялого двора спокойно потягивал лимонад преподобный Пинхоу.
– Я наведался к вашему викарию… Возможно, вы могли бы объяснить, ваше преподобие?
«О, это был он! – подумала Марианна. – В тот день, когда я встретилась с девочками Фарли. Он был на церковном дворе».
Преподобный Пинхоу выглядел чрезвычайно взволнованным и крайне несчастным.
– Что ж, да. Ужасная история, – сказал он, – но и случай невероятно впечатляющей магии, должен признать. Но всё равно – ужасающая, совершенно ужасающая история, – он возбужденно глотнул лимонада. – Понимаете, Крестоманси попросил меня показать могилу Илайджи Пинхоу. Я, конечно, не усмотрел в этом ничего дурного и проводил его к углу церкви, где находилась – то есть находится – могила. Тогда Крестоманси исключительно вежливо попросил моего разрешения использовать там немного магии. Поскольку я не видел в этом ничего дурного, естественно, я согласился. И… – викарий еще раз возбужденно глотнул лимонада. – Можете посудить, в какое изумление я пришел, когда Крестоманси заставил гроб подняться из могилы, не побеспокоив, спешу заметить, ни единой травинки и ни единого цветочка, которые вы, дамы Пинхоу, регулярно кладете там. А затем, к еще большему моему удивлению, заставил гроб открыться, не потревожив ни одного винтика.
Преподобный Пинхоу попытался еще раз глотнуть из стакана и обнаружил, что тот пуст.
– О, пожалуйста… – произнес он.
Из-за дождевой бочки рядом с ним появилась сине-зеленая рука и передала ему полный стакан. Преподобный Пинхоу с сомнением осмотрел его, а потом отпил и кивнул.
– Благодарю вас, – сказал он. – Наверное. В общем, с прискорбием должен сообщить вам, что в гробу не оказалось ничего, кроме большого полена и трех мешков с жутко заплесневевшей мякиной. Деда Пинхоу внутри не было, – он еще отпил из нового стакана и немного порозовел. – Это стало для меня величайшим потрясением.
Это стало величайшим потрясением и для некоторых тетушек. Тетя Хелен и двоюродная бабушка Сью, повернулись друг к другу, открыв рты.
– Имеете в виду, кто-то украл его? – спросила тетя Джой. – После всего, что мы потратили на цветы!
Крестоманси обвел двор рассеянным взглядом. Кот знал, он проверяет, кто удивлен новостью, а кто – нет. Фарли выглядели слегка озадаченными, но совершенно не удивленными. Большинство родственников Пинхоу были удивлены, не меньше тети Джой, и переглядывались, недоуменно нахмурившись. Но к тревоге Марианны, ни один из ее дядей и глазом не моргнул, хотя дядя Айзек изображал неодобрение и пытался сделать вид, будто расстроен. Папа воспринял новость спокойнее всех. «Ну и ну!» – грустно подумала она.
– Очень странно, – сказал Крестоманси – Кот чувствовал, он снова использует Перформативную Речь. – Кто может объяснить этот загадочный случай?
Двоюродный дедушка Эдгар прочистил горло и беспокойно посмотрел на двоюродного дедушку Лестера. Двоюродный дедушка Лестер посерел и, кажется, затрясся.
– Рассказывай ты, Эдгар, – произнес он дрожащим голосом. – Я… Я не в состоянии после всего этого времени.
– Дело в том, – произнес двоюродный дедушка Эдгар, обведя двор напыщенным взглядом, – что Дед Пинхоу на самом деле не… э… мертв.
– Что такое? – вскричала Бабка Нора, с опозданием включаясь в разговор. – Что такое? Не мертв?
«Она пьяна! – подумала Марианна. – Сейчас начнет петь».
– Что значит «не мертв»? Я велела вам убить его. Дед Фарли приказал вам убить его. Ваша собственная Бабка, его жена, сказала, что вы должны убить его. Почему вы этого не сделали?
– Мы посчитали, что это немного чересчур, – извиняющимся тоном ответил двоюродный дедушка Лестер. – Мы с Эдгаром просто воспользовались теми чарами, которые накладывались на Люка Пинхоу, – он кивнул Айрин: – Вашего предка, миссис Йелдэм. Мы покалечили его ноги. Потом мы посадили его в старую повозку, которую он так любил, и отвезли в леса.
Айрин выглядела пораженной ужасом.
– Мы собирались, – объяснил дедушка Эдгар, – поместить его по ту сторону вместе со скрытым народом. Но опыт показал, что мы не в состоянии открыть запирающие чары. Так что мы сотворили еще одни запирающие чары, построив барьер, и оставили его за ним.
– Пожалуйста, пойми, Бабка Нора, – умоляюще произнес двоюродный дедушка Лестер. – Дед Фарли всё это знал и не возражал. Так… так казалось гораздо милосерднее.
– Мне это кажется крайне жестоким, – так мягко и тихо произнес Крестоманси, что оба двоюродных дедушки вздрогнули. – Кто еще знал об этом вашем милосердном заговоре?
– Бабка, конечно… – начал двоюродный дедушка Эдгар.
Но Крестоманси по-прежнему использовал Перформативную Речь.
– Они сказали всем нам, – заговорил папа, сгибая пилу. – Всем его сыновьям. Им пришлось из-за раздела имущества. Мы не были удивлены. Мы все это предвидели. Мы организовали, чтобы Айзек и Седрик оставляли ему за барьером яйца, хлеб и всё такое, – он серьезно посмотрел на Крестоманси. – Он должен быть всё еще жив. Еда пропадает.
Тут двоюродная бабушка Сью, которая сидела, держа за ошейник одну из толстых собак, вернувшуюся после погони за летательным аппаратом, резко встала и хлопнула ладонями по накрахмаленной юбке.
– Живой в лесах, – сказала она. – Восемь лет. Без возможности пользоваться ногами. И все вы лгали об этом. Девять взрослых мужчин. Мне стыдно, что я принадлежу к этой семье. Кончено, Эдгар. Я ухожу. Я отправляюсь к своей сестре за Хоптоном. Немедленно. И не надейся, что еще когда-нибудь услышишь обо мне. Пошли, Буксир, – и она живо зашагала со двора, а собака запыхтела за ней следом.
Двоюродный дедушка Эдгар в отчаянии подскочил:
– Сюзанна! Пожалуйста! Просто… Мы просто не хотели никого расстраивать!
Он бросился за двоюродной бабушкой Сью. Но Крестоманси покачал головой и указал на скамейку, на которой двоюродный дедушка Эдгар сидел. Дедушка Эдгар опустился на нее обратно – несчастный и побагровевший.
– Должен сказать, я рад, что Клэрис здесь нет, и она этого не слышит, – пробормотал двоюродный дедушка Лестер.
«Хотела бы я не быть здесь и не слышать этого!» – подумала Марианна. На глаза навернулись слезы, и она знала, что больше никогда не сможет относиться к своим дядям по-прежнему.
Тетя Джой, которая будто ждала окончания, тоже встала и зловеще скрестила руки.
– Восемь лет, – произнесла она. – Восемь лет я жила во лжи, – она высвободила одну руку, чтобы обвиняющим жестом указать на дядю Чарльза. – Чарльз, не надейся сегодня прийти домой, потому что я не пущу тебя! Ты, бесхребетный бездельник. Они избавились от твоего отца, а ты даже не заикнулся об этом, не говоря уже о том, чтобы возразить. Я сыта тобой по горло, и точка!
