В тот день показ должен был состояться на открытом воздухе, прямо на Пьяцца-дель-Дуомо.[16] Франческе удалось достать пропуск для мамы, которая была счастлива впервые оказаться за мной по ту сторону подиума и наблюдать за моим проходом. Это могло бы стать прекрасным финалом недели, которую не могла спасти даже встреча с очаровательным Стефаном, но небеса были против нас: снова, как и практически каждый день с момента моего приезда в Милан, пошел сильный ливень и вокруг стало жутко холодно. Раздевалки были оборудованы под навесами в одном из углов площади, они не отапливались и продувались ветрами насквозь. Во время подготовки к дефиле мне пришлось сильно поспорить с парикмахером, чтобы тот позволил мне остаться в свитере, дабы не окоченеть до смерти. Он отомстил мне тем, что стал с удвоенной силой тянуть мои волосы при расчесывании.

Я должна была выйти в длинном платье коричневатого оттенка с очень глубоким вырезом и туфлях с открытым носком. Подол платья тут же впитал воду, как только соприкоснулся с мокрой землей. К частично накрытому подиуму вел такой же частично накрытый проход, в то время как публика, включая бедную маму, сидела, замерзая, под проливным дождем. Это была сплошная катастрофа, которая осложнялась еще и тем, что я могла запросто запутаться каблуками в своем промокшем подоле и упасть навзничь прямо под прицелами камер итальянского телевидения, расставленных вдоль всего подиума. Папа с энтузиазмом объявил нам по телефону, что он нашел способ посмотреть прямую трансляцию показа в Париже. Да, ему, возможно, будет на что посмотреть.

Среди всего этого не хватало только ураганного ветра, который не заставил себя долго ждать. Мы отправились на подиум вслед за Элизабет Джаггер, открывавшей показ в условиях какого-то климатического апокалипсиса. Я чувствовала, как мокрый подол все сильнее прилипает к моим лодыжкам, и молилась, чтобы он не завернулся винтом вокруг моих ног. Мне показалось, что я проделала какой-то бесконечный путь по скользкому подиуму, а потом быстро вернулась в укрытие. И только тут я заметила, что одна из лямок платья соскочила и я дефилировала на глазах у всех с открытой грудью. Папа наверняка был в восторге!

Перед отлетом в Париж мы заскочили в агентство, чтобы поблагодарить за радушный прием, а заодно попрощаться. Франческа, как всегда, встретила меня очень тепло и показала мне кусочек видеозаписи с последнего показа: можно было невооруженным глазом заметить, как лямка платья соскальзывает и наружу пробивается моя грудь, красиво и дерзко, в отместку холоду и дождю. Ее это рассмешило. «Но это ничего не значит. Ты провела прекрасный показ в экстремальных условиях. И взгляд у тебя был потрясающий. Просто незабываемый взгляд!» Она не знала меня настолько хорошо, чтобы понять, что этот взгляд скрывал под собой только одно – неудержимую ярость.

В самолете по дороге домой мама показала мне фотографии, которые ей удалось сделать: размытые, смазанные, мокрые. «Я была так взволнована. Меня всю трясло от холода, но я не могла сдержать слез. Ты не понимаешь, не так ли? У меня необыкновенная дочь!»

Моя постель, мой Лео, мой Алекс, моя Пушинка, мой папа, моя мама, мой дом – я снова была дома! Какая радость и блаженство! Дела стали налаживаться, и мне стало намного лучше. Теперь все будет по-другому, потому что все они были со мной рядом, а я смогу каждую ночь спать в своей кровати. Нью-Йорк, конечно, был прекрасен, но Париж всегда остается Парижем!

Пока кастинги не понеслись с головокружительной скоростью – Фло предупредила меня по электронной почте, что ближайшие дни будут больше походить на извержение вулкана, – я заехала на авеню Монтень, чтобы наконец снова посетить «мое» агентство. Возможно, это прозвучит глупо, но, когда я открыла дверь и оказалась в самом центре этого улья, не перестающего жужжать ни на минуту, я почувствовала себя как дома. Фло заметила меня первой: «Ой, Виктуар, ты выглядишь сногсшибательно! Посмотрите, как она похудела и какой красивой стала!» Все повернулись в мою сторону и начали аплодировать, вызвав во мне прилив смущения. Я испытывала гордость и счастье от того, что мне аплодировала команда такого агентства, как Elite.

Владимир подошел и обнял меня: «Ты отлично поработала в Нью-Йорке, дорогая. Ты была умопомрачительна!» Фло жестом пригласила меня присесть рядом с ней. «Он прав. В Нью-Йорке ты провела нереально хороший сезон. Теперь здесь надо проделать то же самое». Она сказала это таким тоном, как будто дело уже было в шляпе, и я почувствовала, как мой желудок сжался еще сильнее. Она думала, что я сильно похудела, но не знала, что сегодня утром весы предательски показали цифру в 49,1. Всего за одну неделю я набрала два килограмма. Так что, возможно, больше я не смогу поместиться ни в одно платье, особенно здесь, в Париже. Все девчонки хором говорили мне: здесь нужен исключительно 32-й размер, и не больше. И для модели элитного уровня Париж является тем самым центром мира, центром моды и шансом оказаться замеченной.

Фло сказала, что нам нужно прояснить ситуацию с Себом. Она расхваливала меня направо и налево и не могла понять, почему он отмел половину кастингов, предложенных мне в Милане. Я ответила, что для меня ситуация яснее ясного, и я не хочу больше иметь никаких дел с этим субъектом. Конечно, все было не так просто: я подписалась под контрактом и он просто так не отпустит меня с крючка. Мы договорились вернуться к этому вопросу позже, после показов, а пока решили оставить все как есть. «Рассел Марш тебя обожает, он всем рассказывает о тебе, что просто превосходно! Он никогда не ошибается. Ты даже не представляешь, сколько дверей он может открыть для тебя». В тот день у меня были назначены кастинги у Dior и Chanel. Вслед за ними на ближайшие дни были расписаны Céline («Céline – это верхушка Олимпа: если они выберут тебя, считай, ты знаменита!»), Balenciaga, Paul & Joe, Miu Miu («Это бренд Prada, так что Миучча будет здесь». – «О, пожалуйста, только не Prada! И только не Миучча!), Ann Demeulemeester, Givenchy, Yohji Yamamoto, Leonard, Valentino, Vanessa Bruno, Sonia Rykiel, Collette Dinnigan и Alexander McQueen.

Сразу из агентства я решила отправиться на кастинг в модный дом Dior, располагавшийся на той же авеню Монтень, но Фло предупредила меня, что Джон Гальяно испытывал особую слабость только к одному – ногам. У меня было время как раз на то, чтобы заехать домой, тщательно побрить ноги и сменить обтягивающие джинсы на короткое платье, чтобы он смог полюбоваться моими «спичками». Мама должна была отвезти меня туда на своей машине – она была моим личным шофером в течение дня, а отец перенимал эту эстафету по приходе с работы. Лучше и быть не могло. Мы припарковались прямо напротив здания Dior, и, все еще сидя на пассажирском сиденье, я выставила свои ноги на тротуар и начала обильно смазывать их увлажняющим маслом, чтобы они ослепительно сияли, когда элегантный пожилой человек остановился прямо напротив меня и возмущенно крикнул: «Пожалуйста, соблюдайте приличия, мадемуазель!» Я ответила ему лишь своей ослепительной улыбкой. Разве мог этот милый человек знать, что на карту была поставлена моя карьера топ-модели?

Я была далеко не единственная, кто пришел попытать счастье: холл был забит до отказа девушками на высоких каблуках, занятых втиранием крема в ноги в ожидании своей очереди. Я тоже должна была подождать, правда, длилось это недолго: здесь все было четко организовано. К тому же даже в самых крупных домах моды к девушкам, которых прислала Фло, относились с некоторым уважением и иногда отдавали им приоритет. Поднявшись по лестнице, я оказалась в огромной комнате со стеллажами, разламывающимися под тяжестью сваленной на них одежды, и столом, заваленным аксессуарами. Прямо пещера Али-Бабы! Ассистентка протянула мне пару джинсовых сапог темно-синего цвета на массивных каблуках. Гальяно хотел посмотреть, как мы ходим в обуви, которая будет использоваться для показа. Хорошая новость заключалась в том, что они были 41-го размера, так что мне не нужно было снова подвергать свои ноги пыткам, которые я пережила в Prada, в Милане.