Я заставила себя выйти из дома только один раз за все это время, когда сопровождала дедушку в Центр Помпиду, спрятавшись под длинным плащом и огромной черной шляпой. Когда мы выходили с выставки, я услышала, как кто-то окликнул меня по имени: это был Даниэл Педдл, директор по кастингу из Нью-Йорка. «Я увидел тебя со спины и тут же понял, что ты модель». Бывшая модель. Он перечислил мне список всех показов, на участие в которых я была зарезервирована в феврале, и клиентов, которые продолжали звонить с запросами. Я ответила ему, что не буду принимать участия в следующей Неделе моды, потому что вернулась к учебе. Он искренне огорчился этой новости, но в то же время порадовался за меня.

Софи больше мне не перезванивала, и я не решалась звонить ей сама. Я могла понять причину ее злости. В любом случае она проявила достаточно терпения по отношению ко мне. Да и что я могла ей сказать, если бы позвонила? Мне больше нечего было говорить.

Алекс продолжал скачивать для меня музыку, и теперь в моих наушниках звучал альбом группы Puggy:

Если Алекс не мог выразить напрямую то, что он чувствовал, группа Puggy прекрасна делала эту работу за него.

Я вспомнила слезы в его глазах, когда в аэропорту Сан-Франциско он сказал мне: «Ты самая красивая девчонка в мире, сестра. И я люблю тебя». Сейчас, как и тогда, при взгляде на меня на его глаза частенько наворачивались слезы. Что касалось моего маленького Лео, то он нередко заходил ко мне в комнату, чтобы поболтать. Для своего 12-летнего возраста он был прекрасным слушателем, способным всегда найти нужные слова утешения: «Вик, ты всегда будешь самая красивая из всех них! Не волнуйся, очень скоро все наладится».

Нет, Лео, я не переживала, но дела уже не наладятся. Страдания стали просто невыносимыми, как и этот тошнотворный маленький голос, который неустанно твердил: «Ты толстая, ты уродливая, ты ничтожество. Ты все провалила. Жри теперь, жри! Это единственное, что у тебя хорошо получается». Мне хотелось отдохнуть, исчезнуть из этого чудовищного и ненавистного мира. Я хотела, чтобы все это прекратилось.

Я хотела, чтобы все это прекратилось.

Я обошла все комнаты в доме, собрав всевозможные пачки таблеток, взяла с кухни большой стакан воды, вернулась в свою комнату и устроилась на кровати между Пушинкой и Юки. Я высыпала все таблетки в ладонь, а затем проглотила. Все до единой.

Лео зашел в мою комнату. Вокруг все плыло, как в тумане. Он спросил: «Вик, ты что делаешь?» И я ответила: «Не волнуйся, мой дорогой».

А затем все прекратилось.

Я проснулась на больничной койке от жутких позывов к рвоте. Все вокруг было белым, нечетким, пахнущим какими-то лекарствами.

Даже в этом я была неудачницей.

Родители вошли в мою палату в сопровождении врача в белом халате. Они выглядели потерянными, грустными и в то же время решительно настроенными – настроенными сделать что-то и взять все под свой контроль.

Какими-то непонятными словами и профессиональным тоном доктор начал им объяснять, что происходитсо мной и с моим телом, как будто меня там не было и я не существовала.

Неужели все началось по-новой?

Моя ненависть с неистовой силой выплеснулась наружу. Я как бешеный пес набросилась на этого парня, который даже не утруждал себя говорить на понятном языке и обращаться напрямую ко мне. Словно сквозь туман до меня донеслись его слова: «Что ж, это явный пример кризиса подросткового возраста, который она переживает». Кретин!

Я немного успокоилась и сказала ему, что, напротив, все было совершенно в порядке: «Произошла какая-то ошибка. Я просто хочу поехать домой». Мама посмотрела на меня сурово и сказала, чтобы я сейчас же перестала притворяться: «Нет, Виктуар, ты не в порядке. Ты далеко не в порядке».

Это их желание спасти мою жизнь просто выводило меня из себя! Это была моя жизнь, и Я делала то, что хотела.

Как только они вышли, чтобы уладить все формальности, я тут же позвонила Софи – это был крик о помощи. Я знала, что она поможет мне. Она всегда мне помогала. Я умоляла ее поговорить с моей мамой, чтобы та вытащила меня отсюда. «Не переживай, Вик. Я постараюсь все уладить. Ты только держись там. Держись».

В конце дня я все еще яростно ворочалась на этой больничной кровати, постоянно испытывая приступы тошноты. Родители вскоре вернулись за мной. «Мы тебя забираем отсюда, Луч. Мы тебе поможем. Мы нашли место, где тебе будет намного лучше».

Я не стала спорить. И мы уехали. Я мало что помню о том путешествии, за исключением того, что в машине нас было трое и всю дорогу я пыталась перебороть приступы тошноты и постоянное желание уснуть. Я даже больше не злилась – я вообще больше ни на что не была способна. Мои глаза были полуоткрыты или полузакрыты. И до меня долетали лишь отголоски маминых фраз: «Она не должна находиться в ужасной депрессивной клинике. Окружающая обстановка играет важную роль. Ей нужно чем-то заниматься, чтобы чувствовать себя занятой весь день». Папа не говорил ничего. Я тоже молчала. Видимо, все мы были просто оглушены произошедшим.

Когда мы остановились перед зданием, больше похожим на Ашелем,[29] мама дважды проверила правильность адреса, прежде чем заявила, что мое пребывание здесь даже не обсуждается. Отец начал нервничать, но мама уже ушла вовнутрь, чтобы забрать мою историю болезни, которую психиатрическая клиника Святой Анны направила им несколькими часами ранее. Она вернулась, все еще держа трубку около уха, и начала забивать новый адрес в GPS-навигатор.

Гарш.[30]

Проехав большие черные ворота, мы въехали на территорию, похожую на деревенское поместье. Дорожка, усыпанная гравием, в окружении деревьев. Маленькие группы людей, гуляющих по парку. В конце дорожки располагался огромный белый дом, почти что дворец. Мама сказала, что именно здесь Антуан де Сент-Экзюпери написал своего «Маленького принца». Отец припарковал машину, они оба помогли мне вылезти из машины, а затем, прижав крепко к себе, повели по направлению к двери небольшого здания, примыкающего сбоку. Мы позвонили, дверь распахнулась, открыв нашему взору гостеприимный холл, плавно переходящий в библиотеку. Кругом стоял запах свечей и камина – казалось, мы оказались в доме какой-то семьи. Высокий светловолосый мужчина с голубыми глазами и широкой улыбкой вышел нам навстречу. Он протянул мне руку: «Полагаю, Виктуар? Я доктор Венсан Жост. Приятно познакомиться. Хочешь, чтобы родители прошли с нами, или предпочитаешь побеседовать со мной наедине?»

У меня больше не было ответов ни на что. Прошло уже столько времени с тех пор, когда я могла самостоятельно принимать решения.

Все трое мы сели напротив него в его кабинете. «Итак, расскажите мне, что привело вас сюда?» Я опустила голову и начала плакать. Мама взяла мою руку и крепко сжала ее. Она начала говорить, потом подключился отец, добавляя детали. Слушая их, я смотрела на этого человека и видела, что он понимает меня.

Я больше не была одна.

Доктор Жост попросил моих родителей подождать в библиотеке. Он сказал мне, что в этом доме я должна провести три месяца, если, конечно, не против. Что я могу уделить время себе и актерскому мастерству, заняться йогой, спортом или выбрать любой другой вид терапии. Что только я могу решить, насколько часто моя семья будет меня навещать, и что здесь я буду чувствовать себя как дома и полностью в безопасности. Он был смешной, чуткий, интеллигентный и тактичный. Он разговаривал со мной как с равной, и, конечно, я не была против побыть здесь.