С этого момента я полюбила Калифорнию и Соединенные Штаты! Я была уверена, что моя жизнь здесь будет чем-то невероятным.

Мы провели в Сан-Франциско еще два дня, и город открылся для меня совсем с другой стороны. Может, он понравился мне потому, что мое настроение походило чем-то на его улицы: они шли вверх и вверх, открывая на самой вершине фантастический вид на уходящий вдаль горизонт, давая ощущение, что ты в раю и весь мир принадлежит тебе. А затем они резко падали вниз, все сильнее подталкивая тебя к самому дну, откуда надо было вытаскивать себя, дабы начать все сначала…

Весы показывали 48,9. Я понимала, что вряд ли они могли ошибаться, но, признаю, не доверяла им в полной мере. Когда я смотрела на себя в зеркало в ванной, я видела, что мне предстояло сбросить еще много жира. Это было так очевидно, когда я захватывала пальцами кожу на животе и бедрах: повсюду был этот несносный жир. Наличие жировых складок уж точно было неприемлемо для Недели моды. Чем ближе был день Х, тем меньше я могла думать о чем-то другом. Маленький голосок, еще более неприятный, чем голос Фло, навечно поселился у меня в голове. Вне всяких сомнений, это был голос моей совести, который звучал как заезженная пластинка: «Перестань есть, ты поправишься. Перестань есть». Если бы только я действительно смогла перестать есть, просто перестала бы глотать что-то еще, помимо воды и небольшого количества пепси макс, это бы решило практически все мои проблемы! Всякий раз, когда я притрагивалась к еде, я ощущала себя на грани провала. Как будто я снова и снова переживала провал на экзаменах в Институт политических исследований, и этот кошмар преследовал меня денно и нощно.

Мы взяли напрокат машину и отправились по дороге в сторону Лас-Вегаса и северной части Великого Каньона. Я понятия не имела, сколько километров мы проехали, но это путешествие показалось мне бесконечным. Мальчишки взяли с собой большой запас провианта, и поскольку заняться больше было нечем, я сдалась и нафаршировала себя, как праздничная индейка: две морковки, яблоко и даже кусок курицы. Я ненавидела себя, ненавидела себя, ненавидела себя. Несомненно, сегодня вечером весы должны были запеть в унисон с моим маленьким голоском: «Ты ешь, и ты толстеешь, ешь и толстеешь…» Хуже всего было то, что, когда мы приехали в отель, я поняла, что нигде не смогу купить себе свежие фрукты или приготовленные на пару овощи без соуса и заправки. Сначала я безумно расстроилась, а потом вдруг поняла, что все не так уж и плохо: после всего, что я поглотила по дороге в машине, наилучшим выходом было просто сесть на диету. Я отпустила семью на обед, чтобы они вдоволь насытились гамбургерами и жареной картошкой, а сама осталась мечтать о том, что все деньги, заработанные мной в качестве топ-модели, я потрачу на разработку новой концепции ресторанного питания и открытие ресторана для моделей. Это будет спокойное, красивое, безукоризненно чистое заведение с белыми стенами и розовыми мягкими диванами, чтобы создавалось впечатление, будто ты паришь на облаках. В меню нельзя будет найти ничего, кроме курицы и рыбы, приготовленной на пару, а также овощей и фруктов. Ноль жира, ноль сахара, на сто процентов очищенные и легкие продукты.

На следующий день родители приготовили для нас сюрприз. Мы поехали на небольшой аэродром, чтобы сесть там в небольшой самолет с пропеллерами как в старых фильмах и пролететь на Великим Каньоном. Мальчишки были вне себя от счастья! Я тоже была приятно взволнована, пока не увидела в ангаре нечто ужасное. Поскольку нас было пять человек, а самолет был очень маленьким, каждый из нас должен был сначала взвеситься, чтобы решить, кто как рассядется, и сбалансированно распределить вес. Взвеситься прямо при всех! Мой меленький голосок тут же впал в истерику: «Они все увидят, что ты слишком толстая. Нет, слишком худая. Нет, все-таки слишком толстая». Самолет просто рухнет с небес, если ты в него заберешься, а то и вообще не сможет взлететь». Я чувствовала себя огромным надутым шаром, прикованным к земле, который никогда не сможет подняться ввысь, ни ради Великого Каньона, ни ради чего-либо другого в жизни. Я не хотела этого делать.

Я реально не хотела этого делать.

Каждый по очереди взвесился, прямо в ботинках, куртках, с сумками и тому подобным. Я так и не решилась сказать маме, что не хотела лететь, поэтому я передала ей максимально свои вещи, чтобы весить как можно меньше. Я сконцентрировала все свое внимание на мужчине, который должен был взвесить меня. В своей голове я уже практически слышала, как он произносит: «Извините, мисс, вы не можете лететь». Но он не сказал ни слова, и я поднялась со всеми остальными на борт самолета. И пока они восхищались раскинувшимся внизу ландшафтом, я пыталась на протяжении всего полета заставить заткнуться этот маленький голосок, который разрушал каждую минуту этого приключения. И каждую минуту моей жизни.

Когда в тот вечер мы вернулись в отель, я на какое-то время осталась наедине с Алексом. Он сказал, что сыт по горло: им все время приходилось меня ждать, пререкаться со мной, надеяться на то, что я не обижусь на что-то или не расплачусь. Даже когда я была с ними, меня как будто не было. И он уже не понимал, что со мной происходит, но это становилось утомительным, и я должна с этим что-то сделать. А затем он просто развернулся и ушел.

Я понимала, что он прав, что он хотел получить от меня обратную реакцию, встряхнуть меня, помочь мне, но у меня не было сил, чтобы ему отвечать. Я все больше и больше чувствовала себя отрешенной от всего, даже от моего собственного тела. Казалось, будто между мной и моей семьей больше нет связи: мы все разбредались в разные стороны. Это пугало меня, и я ничего не могла предпринять. Мое тело постоянно болело и замерзало, становилось все менее тяжелым и менее осязаемым.

В действительности я все меньше и меньше оставалась живой.

Когда вечером мы поднялись в номер отеля, Алекс посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Я буду спать на маленькой кровати». Это поразило меня в самое сердце. Даже самое крепкое объятие Лео не могло утешить меня или согреть.

Неподалеку от Лас-Вегаса мы наткнулись на самый потрясающий дисконтный магазин, который я только видела в своей жизни: коллекции одежды Ральфа Лорена за последние три года со скидкой в 70 процентов от обычной американской цены! Папа сказал: «Отрывайтесь по полной!», и уговаривать дважды нас не пришлось. Там было море потрясающих вещей за сущие гроши. Я переворошила все ряды с топами без рукавов, но все, включая самый маленький размер, было чуть-чуть великовато. Очень милая продавщица – практически все американские продавцы были всегда любезны – показала мне отдел, где я могла бы подобрать что-то для себя, – и бинго! Я нашла короткое платье-свитер цвета слоновой кости с ирландскими узорами, которое село на меня как влитое и выглядело просто восхитительно. Вместе с моими босоножками от Balmain оно создаст прекрасный образ для следующего кастинга! Полки ломились от изобилия маленьких сокровищ: я подобрала для себя также юбку-шотландку и огромное количество топов, каждый из которых шел на рост 150–156 сантиметров. Истинное блаженство!

Ушло некоторое время, прежде чем я поняла, что нахожусь в отделе детской одежды и что рост 150–156 у нас во Франции в действительности соответствует возрасту 12–14 лет. При моих 178 сантиметрах это казалось немного странным! Но в конце-то концов, почему бы и нет? Маленькое платье подошло просто идеально.

Еще я подобрала себе джинсы. Джинсы мечты, сказать по правде. В Соединенных Штатах пошив джинсов – это целая наука. Конечно, есть базовые замеры для маркировки размера, но в расчет идет еще и длина ног, а также ширина бедер. Что-то из области высоких технологий. Я перемерила уже пару-тройку вариантов, когда продавщица отыскала это редкое сокровище: пару джинсов, которая облегала, но не слишком обтягивала, свободно сидя на ягодицах, при этом подчеркивая бедра и по длине идеально перекрывая пятки. Когда я увидела себя в зеркало, у меня перехватило дыхание: неужели этой стройной девушкой с бесконечно длинными ногами была я? Продавщица сказала мне: «Вы худощавая и такая высокая, да еще с такими ногами. Вам никогда не хотелось стать моделью?» Я улыбнулась в ответ и объяснила, что именно ею я и собиралась стать и что ближайшую неделю я проведу в Нью-Йорке, на показе мод. Она посмотрела на меня с восхищением, а затем смущенно спросила, не могла ли я оставить ей автограф. Автограф! Теперь пришла очередь для моего смущения. Я тут же вспомнила Дугласа Кеннеди, которого так обожала и который был настолько добр по отношению ко мне всего несколько дней назад в Сан-Франциско, что с радостью оставил свой автограф. Что за удивительная жизнь у меня начиналась! Я попыталась повести себя по отношению к этой женщине столь же любезно, как и он, продолжая задаваться одним и тем же вопросом: не было ли все это каким-то обманом с моей стороны или просто игрой моего воображения?