К сожалению, фотограф оказался еще большим непрофессионалом, чем дизайнер. Его медлительность выводила меня из себя – зачем столько времени было проверять настройки у камеры, будто он собирался сделать фотографию века? Он заставил меня сесть на подлокотник кресла эпохи 1970-х годов и ждать целую вечность, пока он наведет резкость. «Все в порядке, Виктуар, тебе не очень неудобно?» Вовсе нет, кретин, – мне подлокотник впивается прямо в зад, и мне это безумно нравится. Он все еще возился с настройками, когда один из прутьев больно врезался мне в ягодицы. Когда боль стала просто невыносимой, я встала. «Ой нет, оставайтесь на месте». – «Я не собираюсь оставаться на месте, мне больно. Когда вы закончите возиться, я сяду и мы, наконец, сможем работать».

Это была нескончаемая фотосессия. Всякий раз, когда они меня просили что-то сделать, я грубо отвечала им. Я знала, что это неприемлемо, но уже не контролировала себя. Когда он в тысячный раз щелкнул пальцами, чтобы подозвать своего ассистента, я не выдержала и закричала: «Флориан, черт вас дери, его зовут Флориан!» Именно в этот момент мама встала и ушла.

Когда через час я села к ней машину, она все еще была вне себя от ярости: «Ты была ужасна, Виктуар! Ты не можешь вести себя так по отношению к людям. Это абсолютно неприемлемо!» – «Неужели? А как, по-твоему, они вели себя со мной эти последние несколько месяцев?» – «Мы воспитывали тебя совсем по-другому. Я больше не узнаю того человека, которым ты была». Оставшаяся часть времени по дороге домой прошла в полном молчании. Как только мы приехали, я заперлась в своей комнате.

Все вокруг меня просто бесили.

Когда Фло позвонила на следующий день, я решила, что это как-то связано с жалобами со стороны фотографа, но все вышло наоборот: «Виктуар, угадай, что случилось? Я только что разговаривала с Самуэлем Дрира по телефону, и он сказал, что тебя выбрали лицом рекламной кампании Lacoste». – «Фло, ты не поняла? Я ухожу». – «Но я уверена, что Самуэлю ты не откажешь. Ты его обожаешь!» Я повесила трубку, чтобы избежать конфликта, схватила сумку и выбежала из дома, дабы пройтись и глотнуть немного свежего воздуха.

Я прошла мимо булочной и увидела объявление в окне: «Фирменное блюдо: пицца с «Нутеллой». Это было то, что мне нужно. Я купила булочки с шоколадом, бриоши, пиццы с «Нутеллой» – скупила все, что только смогла. Булочник посмотрел на меня, подмигнув: «Вы, наверно, сильно проголодались?» – «Это для детей, за которыми я присматриваю. Как раз иду забирать их из школы». – «Повезло им – у них крутая нянька!» Я не могла отнести все это домой, поэтому съела по дороге, бродя по улицам. Я съела безумно много, пока меня не затошнило.

Я вернулась домой, чтобы сделать клизму. Вернувшись с работы, отец рассказал мне, что Фло позвонила ему и сообщила о рекламной кампании. «Ну, вот и все! Ты приглашена! Это великолепная новость!» Я сказала ему, что не собиралась принимать в этом участия. Он принялся спорить, я ушла к себе в комнату и закрыла дверь.

На следующее утро я отыскала другую булочную, где продавалось огромное количество бриошей. Они были огромные, мягкие, сочные и просто восхитительные. Вечером я вернулась уже туда, где можно было купить пиццу с «Нутеллой».

Фло продолжала названивать мне, но я не брала трубку. Тогда она принялась писать сообщения: «Надеюсь, ты не забыла, что 16 декабря мы снимаем лукбук для Céline?» Я ответила: «Нет, я буду там обязательно».

Дома я не разговаривала ни с кем, кроме Пушинки, всегда готовой выслушать меня. Я также иногда разговаривала с Лео, который, казалось, больше не понимал своей старшей сестры. Я уже сама ничего не понимала. Все вышло из-под моего контроля. И я просто начала есть, есть и есть. Слабительное уже вообще не помогало, а клизма с каждым днем становилась все менее эффективной.

Шестнадцатого декабря, перед тем как отправиться к Фиби Фило, я взвесилась: 54 килограмма. Я ни за что не помещусь в ее одежду. Возможно, с треском влезу в 36-й размер, но о 34-м можно было даже не заикаться. На съемки я шла, как корова на скотобойню. Здороваясь с Фиби, я хотела провалиться со стыда. А еще там я встретила Сьюзи, как всегда худую, но так и не принявшую до сих пор участия ни в одном показе. Мы сразу перешли к обычной рутине макияжа, причесок и переодевания.

Я примерила первую пару брюк. Мне удалось застегнуть их на себе, но было видно, что они сидели впритык. Фотограф начал снимать мое лицо, сначала в фас, потом в профиль, потом вполоборота. Этот парень сам не знал, чего хотел. Фиби спокойно наблюдала за происходящим, не говоря ни слова. Фотограф поблагодарил меня и пригласил Сьюзи. Я вернулась в раздевалку, сняла с себя эти тесные брюки и стала ждать, пока кто-нибудь придет сказать, во что я должна переодеться дальше. Но прошло много времени, а ко мне так никто и не подошел. Я сидела и ждала своей очереди, но не дождалась.

Я заскучала и начала бродить вокруг буфета. Там была гора круассанов и других сладостей. Противный маленький голос снова завел привычную песню, но я тут же приказала ему умолкнуть. Если я им была больше не нужна, тогда я буду есть, и пусть сами решают свои проблемы. В любом случае я наконец дошла до той черты, когда больше не могла помещаться в их одежду. Уже очень давно мой мозг перестал что-либо соображать, а теперь я лишилась еще и своего тела.

Меня так больше и не пригласили к фотографу. Я провела целый день ожидая и подчищая еду из буфета, а потом отправилась домой.

Несколько дней я провела в кровати. Я вставала только затем, чтобы сходить в аптеку за слабительным, растворами для клизмы и успокоительным. Я обошла все аптеки в округе, каждый раз рассказывая новую историю. А также обошла все кондитерские и пекарни, где скупала сладости, которые прятала у себя под кроватью.

Рождество мы провели дома всей семьей, но я не помню ничего о том дне, кроме того, что я ела без остановки.

К утру 29 декабря мой вес достиг уже 58 килограммов. Я вернулась к тому, с чего начала. Фло не звонила мне несколько дней подряд. Когда я увидела звонок от нее на телефоне, я не взяла трубку – я была напугана. Но она стала звонить очень настойчиво, и я в конечном итоге сдалась. «Виктуар, дорогая, ты не поверишь! Только что пришло подтверждение, что твою кандидатуру утвердили на обложку итальянского Vogue». – «Фло, нет. Я же сказала тебе, что ухожу. Все кончено». Я повесила трубку.

Даже если бы я согласилась, кому я теперь была нужна? Я стала огромной, ужасной, совершенно не пригодной для показов и фотографий.

Тем утром я снова взвесилась: 64 килограмма. Я даже не знала, зачем я делала это до сих пор. У меня было идеальное тело, но я разрушила его. Как разрушила и все остальное, включая дружбу и отношения с родителями, с которыми я почти не общалась, за исключением тех немногочисленных комментариев о том, что я безумно много ем, как будто это не было понятно без их помощи. Еще я провалила экзамены в Институт политических исследований, и у меня не было ни планов на будущее, ни будущего как такового. Даже актерские курсы были провалены.

Я провалила всю свою жизнь.

Месяцем ранее мне звонил Себ: «Виктуар, дорогая! Все жаждут тебя увидеть в феврале». Я послала его куда подальше.

Фло тоже не сдавалась, высылая мне на почту списки разных имен: Рассел Марш, Кельвин Кляйн, Филипп Лим, Самуэль Дрира и т. п. Она явно ничего не хотела слышать. Может, стоило ей сразу сказать, что все кончено раз и навсегда, что я уже давно ношу 38-й размер одежды, чтобы она отстала раз и навсегда.

На предыдущей неделе особую настойчивость стал проявлять и мой двоюродный брат Томас: он хотел, чтобы я сходила с ним в кино. Он с завидной регулярностью приходил ко мне, стараясь убедить, что так я «выгляжу намного лучше, потому как раньше была ужасно худой». Бабушка говорила мне то же самое. Но она любила меня настолько, что могла сказать что угодно, лишь бы мне было хорошо. Я поддалась на уговоры Тома и провела целый час, выбирая подходящий наряд, в который еще могла бы поместиться. В коридоре я натолкнулась на маму. Та подпрыгнула от неожиданности: «Я тебя не узнала! Нужно еще привыкнуть к тому, что на твоем лице снова появились щеки». Я вернулась в свою комнату и написала Тому сообщение – я не могла появиться в таком виде на публике.