Они оказались рисунками, сотнями замысловатых детальных схем какой-то громадной машины. Она немного смахивала на яйцо. Только у яйца по всей верхушке имелись окна, и находилось оно во внушительной клетке из шестерёнок и зубьев механизма.

Один из рисунков привлёк моё внимание. Он изображал чертёж внутреннего устройства яйца. Меня восхитили инструменты и механизм управления. Похоже, яйцо являлось каким-то транспортом. Куда можно отправиться в путешествие на яйце?

Витое хитроумное устройство, похожее на гнездо из латунных труб, примостилось на краю стола. В центре располагался большой овал чёрного как обсидиан зеркала, а с другой стороны торчал поворачивающийся рычаг. Между рукояткой и машиной не образовалось нитей паутины, и свет отражался от полированной стеклянной сферы.

Я подошла ближе. С некоторым трепетом я протянула руку и повернула рычаг. Глубоко внутри дымчатого стекла промелькнул свет, и когда он сделался ярче, я увидела ясное, но бесцветное изображение кабинета и камина. Сбитая с толку, я наклонилась, чтобы рассмотреть изображение поближе. Я не могла понять, какой кому-то толк от рисунка кабинета. Затем я заметила заднюю часть камина. Она была открыта.

Моя кровь застыла. Я не хотела в это верить, но пока я смотрела на изображение, слова Миссис Пратт снова и снова эхом отдавались в ушах.

«Он всегда наблюдает».

Этого не может быть. Подобные вещи невозможны. Чуть пониже стекла находилась ручка. Я повернула её. С приглушенным щелчком изображение исчезло, затем снова появилось. На этот раз оно показало мне площадку перед воротами и вход в каретник.

Мой страх превратился в ужас, когда я осознала, что смотрю через глаза одного из львов у ворот. Я снова повернула ручку, и изображение изменилось на угол зрения другого льва, который смотрел на улицу.

Я смотрела, как человек в тёмном пальто задержался рядом с воротами, как будто изучая стену. Его воротник был высоко поднят, а цилиндр низко надвинут на лоб, чтобы скрыть лицо. Затем он зашагал порывистой походкой, и стекло отразило его движение.

Господи Боже, с таким изобретением Рэтфорд мог видеть все.

Меня могли обнаружить. В спешке я повернула ручку и вернула изображение кабинета. Схватив свечу, я повернулась от стола, но в спешке задела лист бумаги. Он слетел на землю.

Подхватив бумагу, чтобы вернуть её на место рядом со смазанным отпечатком руки, я мельком заметила текст.

От шока я едва не уронила свечу. Это был почерк моего дедушки. Я была в этом уверена. Он научил меня писать, и его рукописный текст был мне столь же знаком, как и голос.

Руки тряслись, пока я читала.

«Рэтфорд,

Я не могу описать своё беспокойство в связи с последними событиями. Вы открыли ящик Пандоры, и его будет непросто закрыть. Глубоко в душе я не верю, что вы хотите его закрыть, поэтому, боюсь, я не могу вам доверять. Однажды вы признались, что я был вашим самым любимым учителем. Вы утверждали, что я для вас как отец. С таким чувствами в вашем сердце, прошу, прислушайтесь к моему совету.

Четверо наших пропали, ещё больше могут последовать за ними. Одно покушение на мою жизнь уже состоялось, и я отказываюсь просто стоять и ждать смерти. Среди нас предатель, готовый убить всех, кому что-либо известно об ужасе, к созданию которого вы принудили нас манипуляциями.

Несмотря на ваше письмо, оспаривающее обвинения Чарльза, я прихожу к логичному выводу, что для вас на кону стоит больше всего. Хоть я и не хочу верить в то, что вы способны на убийство, признаюсь, мой разум приходил к столь мрачному заключению.

Я должен кое-что сделать для Саймона Прикета на Западе Лондона. После того, как я закончу, я исчезну по-настоящему. Я полагаю, что статус мертвеца имеет определённые преимущества. Поскольку вы единственный, кто знает, что на самом деле я жив, то если кто-то будет искать меня, я буду знать, что это вы нас предали. Вопрос с предателем будет решён.

Вам не удастся снова открыть ящик, друг мой. Время попрощаться и позволить мертвецам умереть. Оставьте сердце. Это единственный выход.

С уважением,

Генри»

Долгое время я не могла шевельнуться. Все, что я могла слышать — это громкий шум в ушах, будто меня внезапно швырнуло в центр урагана.

Письмо датировалось 17-м августа 1858 года. Мой дедушка умер в июне того года. Я перевернула письмо, изучая его на предмет любых деталей, которые могли рассказать мне больше. Сзади на красном воске виднелся оттиск печатки, теперь уже знакомого трёхлистного цветка с буквами С.О.С.Р., отпечатанными прямо под ним.

Я положила письмо обратно на стол прежде, чем поддалась желанию порвать его в клочья.

Как он мог? Как он мог позволить мне верить, что он мёртв? Как он мог меня оставить?

Глаза жгло от слез, пока я тушила лампы и выбегала за дверь, через туннель, вверх по лестнице. Я не буду плакать. Своего дедушку я уже оплакала, и я не буду плакать снова.

Он жив, и ему нет дела до пожара. Ему нет дела до смерти собственного сына. Ему нет дела до того, что я осталась одна, совершенно ни с чем.

Я выскользнула из-за потайной двери и ворвалась в кабинет. Сдёрнув ключ с шеи, я бросила его в пепел давно потухшего огня.

Я не хотела видеть его вновь. Я даже не хотела опять слышать ту песню.

Тихий свист донёсся снизу, от лестниц.

Я взглянула на херувима со стеклянными глазами. Я не могла знать, что видел Рэтфорд, или когда он использовал своё стекло. Я не могла оставить дверь открытой. Если бы барон узнал, что я рыскала в его секретной мастерской, что я прочла письмо, и что я знаю, что мой дедушка подозревал его в убийстве…

Страх сдавил меня, и казалось, будто сам воздух отяжелел.

Я поспешно вытащила ключ из пепла, аккуратно протерев его краем нижней юбки. Как-то неправильно носить его на шее. Для моего отца он был настолько важен, что стал единственной вещью, которую тот попытался спасти от огня. Возможно, отец умер ради него.

Теперь он принадлежал мне, и я единственная могла им воспользоваться.

Я вставила его в часы и нажала кнопку. Заиграла мелодия, клавиши показались, как и прежде.

В этот раз я без колебания проиграла ноты и с облегчением наблюдала, как камин возвращается в нормальное состояние.

Когда я вошла на кухню, дом оставался тихим. Ничего не поменялось. При этой мысли я остановилась — снаружи ничего не изменилось, но на самом деле я чувствовала, что изменилось все. Я опустилась на свой матрас и натянула одеяло до шеи, но мой разум не находил покоя.

Я не могла поверить, что дедушка участвовал в подобной махинации. Он всегда был таким милым и чудаковатым. Он был из тех, кто прячет безделушки и рисует к ним карты, а не из тех, кто связан с кровавыми заговорами.

У меня нет ни единой возможности узнать, жив ли он, или убийца все-таки его нашёл. Я никогда не знала деталей его предположительной смерти. Я знала лишь то, что его карета утонула в реке. Тело так и не нашли. Должно быть, это первая попытка его убить, как он и упоминал в письме. Это случилось за три года до того, как в магазине на Оксфорд-стрит вспыхнул пожар.

Papa к тому времени мог быть где угодно и, скорее всего, о пожаре вообще ничего не слышал. Если он покинул страну, как он мог узнать? Он все ещё мог жить где-то там, думая, что мы в безопасности и счастливы на Оксфорд-стрит. Если он вернулся, то не знал бы, где меня искать.

Возникает вопрос: почему барон меня нанял? Возможно, он чувствовал себя виноватым и хотел загладить вину за ссору, которая между ними случилась. Если только он не удерживал меня, используя как наживку, чтобы заманить моего деда обратно.

Воспоминания о гигантских часовых шестерёнках и рычагах заполнили мой разум.

Что такое С.О.С.Р.?

Бесконечные вопросы мучили меня почти до рассвета. Мне все ещё было больно. Глубоко внутри я страдала. В итоге единственная мысль, которая поднялась над всеми остальными, была о том, что мой дед все ещё может быть жив и находиться где-то там.