– Погляди, Ермак Тимофеевич, коли любо это место, так здесь и зазимуем! – проговорил он.

– Да где же здесь зимовать? Тут ущелье какое-то, и землянок нельзя построить, потому как один камень.

– Зачем нам их строить, говорю, готовы, да не одна, а две.

– Да ты рехнулся, что ли? Где же нам в двух землянках поместиться! – с сердцем произнес Ермак.

– Ты, атаман, не серчай, вот погляди в камне эту дыру, а вон напротив и другая.

– Ну, вижу, что ж из этого?

– Так вот это и есть землянки, да такие, что если бы нас вдвое больше было, так и то бы поместились.

– Кто же их устраивал?

– Знать, сам Бог, человеку так-то и не устроить.

Ермак двинулся к одному из черневших отверстий в камне.

– Погоди, атаман,  – крикнул ему Мещеряк,  – так ничего не увидишь, надо с лучиной идти туда.

Зажгли сучья, и несколько человек двинулись в пещеру. Пройдя несколько шагов, они остановились в изумлении.

Перед ними открылся громадный сводчатый зал, стены и потолок которого, покрытые кристаллами, зажглись и засверкали тысячами разноцветных огней от горевших сучьев.

«Да что ж это такое, словно палаты царские!» – пронеслось в голове у каждого.

– Тут напротив и другая такая же есть, только маленько поменьше будет,  – объяснил Мещеряк.

– Так мы туда, в меньшую-то, челны да запасы свои сложим, а здесь сами останемся на зиму, кажись, тепло будет,  – проговорил Ермак.

– На что теплей, а что касается другой пещеры, так там все поместится, да еще и людям места будет.

Ермак перекрестился и отправился к своим казакам.

– Ну, братья-товарищи, вот мы пока и у места, будет на холоду маяться, зимовка готова, идите в пещеры да костры разводите, а там Богу помолимся да и заживем. Образа-то внесите.

Не прошло и полчаса, как в обеих пещерах запылали костры, и чудное зрелище представилось глазам измученных тяжкою дорогою казаков. Пещеры озарились ослепительным светом. Несколько казаков устанавливали в виде иконостаса образа; священники и приставший к казакам монах облачились в церковные одежды. Наконец все приготовления закончились, и в первый раз за несколько тысяч лет своды пещеры огласились словами молитвы. Сама обстановка произвела глубокое впечатление на казаков; не было ни одного человека, который не молился бы, во все время всенощной все стояли на коленях. Стоял и Ермак, и его молитва была усерднее всех. Он хорошо сознавал, что вся ответственность за предприятие, за каждого человека лежала всей тяжестью на нем одном, и просил он теперь у Бога помощи. Быстро, как показалось всем, прошла всенощная; нужно было приниматься за обыденную работу. Кашевары установили над кострами котлы и принялись за стряпню; остальные осматривали и чистили оружие.

– Иван Иванович! – обратился Ермак к Кольцу.  – Завтра хоть и Покров, словно бы и грешно под праздник-то, а все-таки ради новоселья, по-моему, не мешало бы молодцам пожертвовать бочонок зелена вина, ведь они его сколько времени не пробовали. Как ты думаешь, батька, грешно или нет? – прибавил он, обращаясь к подвернувшемуся в это время попу.

– Странствующим и путешествующим разрешается, а поелику мы все находимся в странствии, то само собою разумеется, что чара вина будет душеспасительна.

– Ну а коли разрешается, так и толковать об этом нечего, пусть себе выпьют во здравие.

Быстро пошла чара по рукам казацким, краской загорелись их лица, вино огнем полилось по жилам, каждый был весел, доволен тем, что может отдохнуть, размять свои измученные члены.

Принялись за ужин, как вдруг у входа в пещеру раздался рев. Сначала казаки всполохнулись, переглядываясь с недоумением, но вскоре раздался веселый неудержимый хохот. Рев повторился еще сильнее, громом перекатился он под сводами пещеры.

– Милости просим, дорогой гость!

– Лохматый черт!

– Мишка косолапый! – послышались с разных сторон голоса.

Грянул меткий выстрел, за ним послышалось хрипение, и все умолкло.

Через минуту громадный медведь лежал среди пещеры.

– Это нам Бог на новоселье послал, вишь, какие окорока будут! – говорил весело казак, принимаясь снимать со зверя шкуру.

– А вход все-таки завалить следует.

Некоторое время спустя казаки улеглись спать.

Недолго пришлось спать Ермаку; проснулся он и спросонья с удивлением огляделся кругом. Он забыл, где находится; чуть горевший костер слабо освещал пещеру, лица спящих казаков. Снаружи доносился какой-то непонятный шум. Внезапно холодный воздух широкой струей ворвался в пещеру и задул последний огонь – наступила темнота, только блестели уголья. Ермак вскочил на ноги. Он не мог понять, что это значит. Самые разнообразные мысли быстро пронеслись в его голове. «Не дикари ли бродят, не ожидать ли их нападения?» – подумалось ему. Осторожно начал он пробираться к выходу, боясь в темноте кого-нибудь задеть и разбудить. Подходя к нему, Ермак едва устоял на ногах: так яростно врывался ветер. Атаман вышел наружу. Небо было черно, как чугун, ветер, казалось, сотрясал ущелье, завывая, как стадо голодных волков; расходившаяся Чусовая ревела диким зверем.

«Ох, не унесло бы челнов наших! – обеспокоенно подумал Ермак.  – Не побудить ли молодцов, чтобы перетаскали их на место?»

Несколько минут он простоял в раздумье.

«Где же в такую темь таскать их! – решил он.  – Будь уж что будет».

Сильный порыв ветра заставил Ермака вернуться в пещеру. Наспех загородив вход, он подбросил хворосту в еле тлевший костер и улегся на свое место. Но тяжкие раздумья мешали ему заснуть…

Неожиданно Ермаку вспомнились предсказания Власьевны, колдуньи, и он повеселел.

– До сих пор все шло, как она говорила, а коли говорила правду, так все, значит, будет благополучно, а там и венец царский! – засмеялся он.  – И чего только старая карга не выдумает – «венец, вишь, Ермак царем будет»…

Прошло часов около двух; сквозь щели загороженного входа начал пробиваться свет, но буря не унималась, и сладко спалось казакам в тепле под свист и вой этой бури.

Наконец рядом с Ермаком потянулся и зевнул Кольцо, потом приподнялся и сел.

– Что, выспался, Иван Иванович? – спросил его Ермак.

– Уж и не помню, когда спалось так знатно, а ты давно ли проснулся?

– Давненько-таки, буря поднялась, загородку нашу свалила, огонь потух. Боюсь за челны, как бы их не унесло!

– Я схожу сейчас, погляжу!

Кольцо встал и вышел.

«Спасибо Мещеряку,  – думалось Ермаку,  – в хорошее место привел, в землянках совсем не то было бы, да и опасней – здесь все-таки все вместе».

– Ну, вовремя же мы, Ермак Тимофеевич, попали на место! – проговорил вернувшийся Кольцо.

– А что?

– Погляди, какая зима стала – снегу-то чуть не по колено.

– А челны видел, целы? – спросил Ермак.

– Все целы, пересчитал; только что с ними делается – страсть!

– А что?

– Как щепки в гору так и подбрасывает их; ну уж и реченька, куда бурнее Волги-матушки, волны такие, что и не видывал я никогда.

– А на море-то Хвалынском?

– Так то море, а я про Волгу.

– У той, матушки, шири, простору больше, так чего же ей бушевать, а тут, видишь, река-то как скована!

– Как встанут,  – переменил разговор Кольцо,  – так за уборку примемся, что ль?

– Да какая же уборка, челны стащить на место, вот и уборка вся.

– А там нужно место все в окружности осмотреть.

– Само собой, надобно же знать, где живешь.

Было уже совсем светло, когда казаки поднялись и принялись за работу. А работа была не из легких – перетаскивать челны с берега в пещеру. Лишь к вечеру управились казаки… К этому же времени была сбита и дверь из бревен.

– Ну, теперь уж мишка в гости не явится больше! – говорили казаки, смеясь.

– А жалко, прежде всего шуба была бы, а там мясо!

Прошла еще ночь, и с раннего утра закипела работа. Застучали топоры в лесу (заготавливалось на зиму топливо), затрещали ружейные выстрелы по разному зверю. Наступил вечер, казаки были оживлены, разговоры их лились рекою, все были веселы.