- Вы разговариваете с ними?

- Жестами. У них слишком притупленные чувства, чтоб мы могли приспособиться к их языку. Я внес усовершенствования в словарь знаков, и с его помощью мы можем обмениваться всеми мыслями практического характера; но мне не удалось перейти пределов предабстракции, я хочу сказать, абстракции, относящейся к повседневности. В области «идейной» абстракции - ничего.

- Вы в безопасности среди них?

- В полнейшей. Им неведомо преступление, то есть нарушение обычаев расы или принятых условий, отсюда редкая честность, столь же твердая и непоколебимая, как закон притяжения. Союз с ними имеет непреложную силу.

- В таком случае, они лучше нас! - провозгласил Гютри.

- Морально, - вне всякого сомнения. Впрочем, моральность земли вообще выше моральности мира людей… ибо ведь есть особого рода автоматическая мораль в гегемонии мимоз, благодаря которой всякое истребление ограничено строго необходимым. Даже среди плотоядных животных вы нигде не встретите бесцельных расточителей жизни своих жертв. Впрочем, многие из плотоядных просто кровоядные: они пьют кровь жертв, не убивая их и не обессиливая окончательно.

Наступило молчание. Черные подали какие-то неведомые плоды, напоминавшие землянику, только крупную, величиной с апельсин.

- В итоге, вы не чувствовали себя здесь несчастными? - спросил Филипп.

- Я не думал ни о счастье, ни о несчастье. Любопытство держит постоянно в напряжении мою мысль, чувства и впечатления. Не думаю, чтоб я когда-нибудь имел мужество покинуть эту землю.

Гертон вздохнул. В нем тоже пробуждалось жадное любопытство, но его взгляд упал на Мюриэль и Филиппа; судьба влекла эти юные сердца в иное место.

- Волей-неволей в продолжение четырех месяцев вы будете моими товарищами, - сказал Дарнлей, - через несколько недель начинается период дождей, во время которого путешествие невозможно.

Наполовину утешенный, Гертон думал о том, что в четыре месяца он сможет собрать много ценных наблюдений и проделать бесподобные опыты.

- Впрочем, - опять заговорил Дарнлей, обращаясь больше к Сиднею, сэр Джорджу и Филиппу, чем к Гертону, бескорыстие которого было ему известно, - вы не уйдете отсюда нищими! В этой красной земле столько золота и драгоценных камней, что можно обогатить тысячи людей.

Гютри любил слишком много вещей в этом бешеном мире, чтоб остаться равнодушным к богатству. Сэр Джордж уже давно мечтал реставрировать свои Горнфельдские и Гаутауэрские замки, которым угрожало близкое разрушение; Филипп подумал разом о Мюриэль и о Монике, созданных для блестящей жизни.

- Сейчас я покажу вам, -сказал хозяин, - бренные сокровища, собранные геологическими конвульсиями в этой почве.

Он позвал одного из черных и отдал распоряжение:

- Принеси голубые сундучки, Дарни.

- Не подвергаете ли вы искушению этого честного малого? - спросил Гютри.

- Если б вы его знали, вы не спросили бы этого. Дарни - это верный пес и добрый негр в одном лице. Кроме того, он знает, что если я отвезу его когда-нибудь в Америку- так как он из Флориды, - он будет так богат, как только захочет. У него и тени сомнения в этом нет. А пока он вполне доволен своей судьбой. Вот образчики!

Дарни вернулся с тремя довольно объемистыми шкатулками, которые он поставил на стол.

Дарнлей небрежно отпер их, и Гютри, Фарнгем и Маранж вздрогнули. В шкатулках были бесчисленные алмазы, сапфиры, изумруды и чистое золото. Эти сокровища не ослепляли глаз: необработанные камни казались какими-то минералами, но Сидней и сэр Джордж знали в этом толк, а Филипп не сомневался в компетентности Дарнлея…

Когда первый момент остолбенения прошел и ослепительные мечты зароились в воображении, Гютри стал смеяться.

- К нам, волшебная палочка! - крикнул он.

Гертон и Самуэль Дарнлей смотрели на эти камни с искренним равнодушием.

Ужасный северный ветер стих. Целые две недели его зловещий вой наводил тоску и тревогу на жителей оазиса. Пришлось прибегнуть к защитным стенкам и заграждениям из эластичного кремнезема. Наконец оазис начал охлаждаться.

Тарг, заведующий большим планетэром, почувствовал вдруг прилив той радости, которая озаряла жизнь людей в божественную эпоху Воды.

Как еще красивы были растения! Они напоминали Таргу начальный период жизни, когда океан покрывал три четверти земной поверхности и человек жил среди источников, ручьев, рек, озер и болот. Среди какой живительной свежести находились тогда бесчисленные виды животных и растений! Жизнь множилась даже на самой глубине морей. Там были целые луга и леса водорослей, напоминавшие прерии и рощи. Перед всеми существами открывалось бесконечное будущее. Человеку трудно было даже представить себе тех отдаленных Последних Людей, которые будут с трепетом ждать конца света. Разве мог он думать, что агония продлится сотни тысячелетий?

Тарг поднял глаза к небу, на котором больше не появлялось облаков. Утро было еще свежим, но к полудню оазис станет раскаленным.

- Скоро придет время жатвы, - пробормотал Тарг.

Лицо его было темно-бурым, глаза и волосы - черны, как уголь; в зрачках горел огонь мысли. Его грудь выдавалась вперед, как у всех Последних Людей, а живот был втянут; руки были изящны, челюсти малы, тело обладало скорее ловкостью, чем силой. Одеяние из минеральных волокон, такое же мягкое и теплое, как шерстяная ткань былых времен, точно соответствовало формам его тела. Все его существо обнаруживало скромную грацию и очаровательную робость.

Тарг стоял, созерцая поле, покрытое высокими хлебными растениями, и группы деревьев, на которых было столько же плодов, сколько листьев.

- Где ты, божественное время дивного рассвета жизни, когда юная планета была покрыта растениями! - проговорил он.

Большой планетэр находился на границе оазиса и пустыни, и перед Таргом расстилался зловещий пейзаж: гранит, кремнеземы, металлы. Бесплодная равнина тянулась до отрогов обнаженных гор, на которых не было ни ледников, ни потоков, ни стебелька травы, ни клочка моха. Среди этой мертвой пустыни жалким пятном выделялся оазис с квадратными плантациями и селениями, выстроенными из металла.

Тарг чувствовал, как тяготят его эта безграничная пустыня и безжалостные горы. Он меланхолически поднял голову к слушательному аппарату, протянувшему свой приемник к горной расщелине. Он был сделан из латуни, но обладал чувствительностью сетчатки. Аппарат был отрегулирован так, что воспринимал лишь звуки, приходившие из дальних оазисов, заглушая те, на которые Тарг не должен был отвечать.

Тарг любил этот аппарат как эмблему тех редких приключений, какие еще были доступны человеческому роду. В печальные минуты он стоял около него, ожидая слов бодрости и надежды.

Звук человеческого голоса заставил его вздрогнуть. Он слабо улыбнулся, увидев гармонично сложенную девушку, поднимавшуюся на платформу планетэра. Ее черные волосы были распущены; она вся напоминала гибкий стебелек высокой травы. Тарг с любовью глядел на свою сестру. Только в присутствии Арвы он переживал те внезапно являющиеся очаровательные мгновения, когда ему казалось, что где-то в глубине земли таится чудесная энергия, которая спасет людей.

Арва крикнула со сдержанным смехом:

- Хорошая погода, Тарг!… Растения наслаждаются. Она вдохнула успокоительный аромат, исходивший от зеленой кожицы листьев. Три птицы, парившие над деревьями, спустились на край платформы. Они были величиной с былых кондоров; формы их тела по своему изяществу приближались к прекрасному женскому телу; гро- мадные серебристые крылья отливали аметистом, а по краям имели лиловатый оттенок. У птиц были большие головы и очень короткие, изящные клювы, красные, как губы. Выражение их глаз походило на человеческое. Одна из птиц подняла голову и издала несколько членораздельных звуков. Тарг с тревогой дотронулся до руки Арвы.