- Когда у нас водились еще альпийские медведи, а во Франции и Германии встречались волки, - задумчиво промолвил Маранж,они были Лишь слабым отражением эры мамонтов, носорогов и бурых медведей. Здесь же еще пятьдесят или сто тысяч лет тому назад можно было встретить львов и человекоподобных вроде вот этих, наряду с хрупкими человеческими существами, вооруженных дубинами и ограждающих себя жалкими кострами.

Приближение львов заставило горилл медленно отступить.

- Жалкими! - возразил Айронкестль. - Ош лучше нашего умели разводить костры. Мне представляются грубые самцы, мускулистые и ловкие, заставляющие своими громадными кострами трепетать, львов… Быть может, им приходилось переживать жуткие ночи, но наряду с ними и другие, величественные… Мой инстинкт заставляет меня предпочитать ту эпоху кашей.

- Почему? - спросил четвертый собеседник, англичанин, лицо которого напоминало великого Шелли.

- Потому, что они уже испытывали людские радости, но еще не знали дьявольского предвидения, омрачающего каждый день.

- Мое предвидение не причиняет мне страданий, - возразил Сидней. - Это палка, на которую я опираюсь, а не меч, висящий над моей головой.

Его слова были прерваны восклицанием Гертона, указывавшего им на молодого самца-гориллу, незаметно приблизившегося ко львам. Он щипал траву вблизи папоротниковой заросли. Один из львов, самец, сделал трехсаженный скачок и, достигнув жертвы, одним ударом лапы свалил ее на землю, в то время как старый самец-горилла и две его самки подбегали, испуская хриплый рев:

- О, спасем его, спасем его! - вне себя кричала молодая девушка, белокурая и рослая, одна из тех, которые составляют гордость англо-саксонской расы.

Маранж пожал плечами. Слишком поздно: самец-горилла шел в атаку. Борьба была короткая, но дикая и страшная. Черные руки давили желтую шею хищника, в то время как последний, вытянув морду, рвал зубами грудь гориллы.

Чудовищные звери раскачивались из стороны в сторону, слышалось их прерывистое дыхание, хрип, хруст мускулов. Когти хищника вырывали клочья мяса из брюха гориллы; горилла, не выпуская добычу, всаживала зубы в шею льва, возле шейной артерии.

- Великолепно! - воскликнул Гютри.

- Ужасно! - вздохнула молодая девушка. Загипнотизированные зрелищем, увлекаемые той же страстью, какая владела римлянами в цирке, Гертон, Филипп, Сидней и сэр Джордж Фарнгем, не отрываясь, смотрели на широкие кровавые раны и прыжки колоссов. Звери тоже оставались зрителями: три льва и четыре самки-гориллы, из которых одна прижимала к груди раненого детеныша.

Лев задыхался. Зубы его разжались, и пасть широко раскрылась, когтистая лапа била наугад. Из прокушенной гориллой артерии текла на траву красная струя.

В последний раз когти впились в брюхо гориллы; вслед за тем тела зверей рухнули на землю, черные руки выпустили окровавленную глотку, оба колосса были недвижимы.

Охваченный яростью и страхом, Сидней Гютри выхватил горящую ветвь и бросил ее в направлении львов. Негры завыли. Смутный страх охватил душу хищников, потрясенных гибелью вожака, они побежали с прогалины и исчезли в глубине леса.

Удивленный сам тем, что он сделал, Гютри разразился смехом. Прочие оставались серьезными. Им казалось, что они только что были свидетелями борьбы не двух зверей, а льва с человеком. И как эхо того, что шевелилось в глубине сознания, прозвучали слова Гертона:

- Почему бы нашим предкам не иметь силы этого человекоподобного?

В это время молодая девушка воскликнула:

- Горилла как будто шевелится…

- Посмотрим? - сказал сэр Джордж Фарнгем. Гютри оглядел свое ружье, годное для охоты на слонов.

- Идем!

- Не забудьте взять факелы! - спокойно прибавил Айронкестль. Они взяли факелы и вышли из кольца костров.

Самки человекоподобных стали отступать перед существами, вооруженными огнем, и остановились лишь у края просеки. Оттуда с смутной тоской обезьяны смотрели на распростертое тело самца. Оно было недвижимо. Голова лежала на брюхе льва, грива которого была вся в крови,, а большие желтые глаза остекленели.

- Здесь больше нечего делать! - заметил Сидней. - Да и какая надобность в этом?

- Никакой, - ответил Маранж… - Но мне доставило бы удовольствие, если б он ожил.

- У меня такое чувство, точно это человек, - прошептала Мюриэль.

Гертон вынул из кармана зеркальце и приложил его ко рту гориллы.

- А ведь он еще жив, - решил он, указывая на чуть запотевшее стекло… - Но как бы он мог оправиться - ведь он потерял несколько пинт крови.

- А нельзя ли сделать попытку? - робко спросила молодая девушка.

- Мы ее сделаем, Мюриэль… Это зверье невероятно живуче.

Три негра перенесли гориллу в огненное кольцо, и Айронкестль принялся дезинфицировать и перевязывать раны.

Самки тоже вернулись за ними, и в мерцании звезд раздавался какой-то необычайный вой, точно стон.

- Бедные созданья! - промолвила Мюриэль.

- В памяти их все так смутно, и они быстро забудут, - сказал Маранж. - Прошлое так мало значит для них!

Айронкестль продолжал осматривать раны.

- Не исключена возможность, что он оправится, - заключил он, дивясь громадному торсу человекоподобного. - Это животное по меньшей мере дальний родич наших прапрадедов.

- Дальний родич! Я не верю, чтоб наши предки были обезьянами или человекоподобными.

Айронкестль продолжал перевязывать раны. Грудь гориллы слабо трепетала, но она оставалась в бессознательном состоянии.

- Если есть для него какие-либо шансы возвратиться к жизни среди деревьев, то только при нашем уходе. Если же покинуть его…

- Мы не покинем его! - воскликнула Мюриэль.

- Нет, милая, мы не покинем его, если только этого не потребует наша безопасность. Но все-таки, это - обуза.

Его прервал короткий, глухой вскрик. Старший из негров, человек с кожей цвета грязи, указывал рукой на север просеки. Рука его дрожала.

- В чем дело, Курам? - спросил Гютри.

- Коренастые! - простонал негр.

Просека казалась пустынной. Вой зверей доносился издали с разных сторон.

- Ничего не вижу! - сказал Маранж, смотря в зрительную трубу.

- Вон там Коренастые, - твердил старый африканец.

- А они страшные?

- Это люди, рожденные беспощадным лесом, хитрые и неуловимые!

- Вон они! - воскликнул сэр Джордж.

Он только что заметил двуногий силуэт среди папоротников, но тот уже стушевался, и за освещенным пространством можно было разглядеть лишь черный лес да серебрящееся звездами небо.

- Бедняги должно быть еле вооружены, - сказал, пожимая плечами, Гютри…

- У них есть отравленные стрелы, каменные топоры, копья. Их много, они искусно расставляют ловушки и пожирают… - Старый негр не решался продолжать.

- Пожирают? - нетерпеливо спросил Гютри.

- Побежденных, господин.

Костры шипели и трепетали, как живые существа; по временам слышался треск, как будто кто-то жаловался. Искры взвивались кверху, как рой светляков; лес испускал тихий вздох, полный тайной ласки и кровавой тайны.

Курам рассказал легенду о Коренастых, рожденных лесом, болотом и сошедшим с туч зверем.

Может быть, это и не люди. Они видят впотьмах, и глаза их во тьме горят зеленым огнем; у них широкая грудь И короткие конечности; волосы их походят на шерсть гиен; вместо носа две черные дыры над ртом; они живут клана-Ми, по меньшей мере в сто воинов; они неумело обращаются с огнем, употребляют почти сырую пищу и не знакомы с употреблением металлов; оружие у них деревянное и каменное. Они не умеют ни обрабатывать землю, ни ткать, ни обжигать глину. Питаются они мясом, орехами, молодыми побегами и листьями, кореньями и грибами. Между кланами происходит ожесточенная война, причем они съедают раненых и пленных, даже женщин, и особенно детей. Коренастые Севера, рыжеволосые, питают непримиримую ненависть к Коренастым Юга, черноволосым, и к Коренастым Запада, гордящимся своей голубой грудью.