Зачем это Саше? Нет, не Саше. Давно уже Александру Владиславовичу Треморову. Народному Председателю Народной Республики Ростания.
Шварцман щелкнул зажигалкой, закурил, с омерзением ощущая свои дрожащие руки. Нервы. Старость. Неопределенность… Он шкурой чувствовал оценивающие взгляды хозяина и не питал особых иллюзий. Ему осталось недолго. Может быть, дело закончится одинокой дачей где-нибудь на Южном Берегу под бдительным присмотром охраны. А может - неудачной операцией аппендицита. Ах, как не хочется терять это восхитительное ощущение власти, почтительные взгляды в коридорах, разлетающиеся от персонального лимузина легковушки на улице… Но главное - не потеря власти, а то непереносимое унижение, которое придется испытывать каждодневно, вспоминая, что когда-то вершил судьбы ста пятидесяти миллионов людей. Выброшен на помойку как обглоданная кость, а вокруг - развал, разруха, бандиты… Каково будет смотреть на крах всех идеалов, болезненно вспоминая, что когда-то мог устраивать мир по-своему?
Но нет. Такому не бывать. Он еще далеко не стар, ему чуть больше пятидесяти. Доживать остаток своих дней на мирной пенсии - не для него. Пусть он лучше сдохнет, сражаясь, но сдохнет как генерал, до последнего командовавший осажденной армией. У шефа новый фаворит, Хранители контролируют каждый его шаг, но он еще поборется. И если Треморов стоит у него на пути - тем хуже для Треморова!
16
– Начальство, как всегда, спозаранку горит на работе, - ехидно прокомментировал Бегемот, по своему обыкновению без стука врываясь в кабинет. - Подает, тык скыть, пример нерадивым подчиненным. Вроде меня.
С тех пор, как Пашка Бирон занял должность завотдела капстроительства, он разительно переменился. Его вечная неторопливость, граничащая с меланхолией, куда-то исчезла, ей на смену пришла неукротимая энергия. Он как-то сразу утратил сходство с неповоротливым млекопитающим, в честь которого получил свое прозвище, наполовину разогнал штат отдела, заменив стариков полной надежд молодежью, взял в секретарши ослепительной красоты платиновую блондинку и водил ее после работы по ресторанам. Работа у него так и кипела. Уцелевшие со старых времен канцелярские крысы, привыкшие к основательности начальства, только нервно вздрагивали, когда он появлялся на горизонте, и по мере сил изображали бурную деятельность. Павел насмешливо косил на них глазом, но от комментариев воздерживался. Олегу он заметил, что половины штата, укомплектованного своими людьми, ему вполне хватает. Остальные же пусть занимаются чем хотят, лишь бы под ногами не путались. Вот если бы штатное расписание порезать как следует, тогда да…
Олег с трудом оторвал гудящую голову от подголовника, мучительно, одним глазом посмотрел на Бегемота, застонал и уронил голову обратно. В означенной части тела мерно бухал колокол, заставляя несбыточно мечтать о скорейшей смерти или хотя бы о вечном покое. Во рту стоял мерзкий медный привкус. Бегемот посмотрел на него и укоризненно покачал головой.
– Пить надо меньше! - подняв к потолку палец, глубокомысленно возгласил он. - Или хотя бы похмельем не страдать. Вот, скажем, бери с меня пример. Я ведь вчера не меньше тебя выпил, и водку с пивом мешал, и коньяком разбавлял, в отличие от тебя, чистоплюя, а сейчас - как огурчик. Но у меня организм такой приспособленный, а ты? Мужик, как спросил бы тот попугай, если ты летать не умеешь, так чего выеживался?…
Снова застонав, Олег нащупал на столе дырокол и вяло швырнул его в сторону мучителя. Тот, легко поймав пластмассовую вещицу и водрузив ее на исходное место, бесцеремонно плюхнулся в кресло. Ну что за народ пошел, в отчаянии подумал Олег. Никакого уважения к начальству, даже страдающему от… гм, мигрени. Блин, всех уволю! Всех разгоню! Всех…
– Ты бы аспиринчику тяпнул, - посоветовал Пашка, закинув ногу на ногу, вставляя в рот сигарету. - У тебя в столе лежит, я с прошлого раза помню. Второй ящик сверху, левая тумба.
– Да выпил уже, - с трудом разлепил губы Олег. - Не подействовал пока. Слушай, ну чего тебе надо, чего ты надо мной издеваешься? Подписать что? Давай, подпишу, я сегодня до… а-а-а… добрый, - он страдальчески скривился. - Знаешь, что люди делятся на две категории - одни не умеют пить, а у других - жуткое похмелье? Один ты, бегемотище толстокожее, к третьей относишься. У тебя голова - точно сплошная кость. Ну так чего надо?
– Да тут мне анекдот новый рассказали, - жизнерадостно обрадовался Пашка, - дай, думаю, тебе передам. Вот, слушай. Приходит, значит, мужик к терапевту и говорит: доктор, а чего это я вижу одно, слышу другое, а думаю совсем третье? А тот и отвечает… Понял, понял, уже ухожу, - торопливо закончил он, увидев, что рука Олега подбирается к тяжелой стеклянной пепельнице. - Вот уже и товарища с утра пораньше проведать нельзя… Слушай, пойдем сегодня вечером в "Морскую Красавицу", а? Там такой джаз-банд гастролирует! Ладно, ладно, потом зайду, когда тебе получшеет, - последние слова он предусмотрительно произнес из-за двери, не без оснований опасаясь, что под благотворным влиянием аспирина второй бросок окажется куда более точным.
Какое-то время Олег еще лежал в кресле, приходя в себя. Колокол в голове медленно затихал, каждое движение глаз уже не вызывало острой рези под сводом черепа. Наконец он смог заставить себя сесть в кресле вертикально и с отвращением протянул руку к папке бумаг, пылившихся на краю стола. Ага, Балаковский текстильный комбинат. Пятый год как на стадии фундамента. Ну, это точно по Пашкиной части, он в таких делах мастер. Раз-два, и дело пошло. И будет идти, пока он рядом находится. Правда, как только уедет, снова в летаргию впадет. Н-да, работнички. Олег перебросил докладную на другой край стола, и протянул руку за следующей. Так, проект стандарта на жилые десятиэтажные дома типа "Чебарушки". Что-то с этими домами было не в порядке, не то арматуры при строительстве в панели недокладывали, не то цемент не той марки использовали… в общем, после того толчка они как карточные домики складывались. Где-то у меня по этому поводу пачка докладных лежала, вкупе с объяснительными записками, чуть ли не из уголовных дел выдранными. Вот, мля, поставишь визу на проекте - а он таким же паленым окажется, потом еще за саботаж притянут. А зарубишь - все равно строить продолжат, абы как, лишь бы план выполнить. И складываться эти картонные коробки начнут уже безо всяких толчков. В общем, куда ни плюнь… Зато дешево и сердито. Ну нет у государства денег на то, чтобы нормальные дома строить, а граждане его все равны, хоть и в нищете, блин… Ну зачем, зачем меня сунули на эту должность? Ладно, пусть полежит пока под сукном. Там, глядишь, шеф вернется, он на таких делах собаку съел…
Олег представил, как шеф сейчас лежит на пляже, посреди золотого песка, рядом со своей красавицей молодой женой. Потом он представил себя посреди золотого песка, рядом с Машей в моднючем купальнике-бикини. Потом он представил себя Машеньку на золотом песке без моднючего купальника-бикини и понял, что пора завязывать с воображением. Могучим усилием воли он отогнал от себя видение далекого пляжа, тяжело вздохнул и протянул руку за следующей бумагой.
Телефон настойчиво затарахтел, и все еще больная голова затарахтела в такт с ним. Нехорошо ругнувшись про себя, Олег все-таки не рискнул проигнорировать призыв к общению, тем более пропущенный секретаршей, обычно чутко улавливающей состояние начальника. Он нехотя снял трубку.
– Алло! - начальственным тоном проговорил он, стараясь, чтобы предательская сипота не прорезалась в голосе. - Кислицын у аппарата! Алло, вас слушают! Кто говорит?
Трубка таинственно молчала. Олег стукнул по телефону в тайной надежде, что сейчас можно будет вызвать мастера, который снимет неисправный прибор и будет полдня его чинить, хоть на такой мизерный срок избавив его от трезвона.
– Кислицын? - прохрипела трубка, самым подлым образом разрушая внезапную надежду. - Шварцман говорит, - какое-то время в трубку молча сопели. - Я появлюсь в ваших краях через час, ты мне потребуешься. Жди, никуда не уходи. Понял?
