– Так, - вяло соглашается тот. - Мне, наверное, самолюбие не позволяет бросить. Чтобы целый Демиург сдался вот так, за здорово живешь? Да ни в жисть.

– Мотивы не имеют значения. Важны лишь твои действия. А они верны.

– Сомневаюсь. Возьми ту же Суоко. Она захватывает власть в организации, не признаваясь в том даже себе. Она искренне полагает, что делает все для укрепления и развития Хранителей. А другие так же искренне полагают, что она права, что все так и должно идти. Дух дружбы и доверия выветривается, заменяясь идеями подчинения и координации. Если бы они задумались, что происходит, проанализировали бы тенденции… Но правильные мотивы слепят им глаза и подталкивают в пропасть. Нет, мой друг, мотив - это главное. Мир двигают идеи, а действия вторичны.

– Ты полагаешь, что пришло время обновлять организацию?

– Нет. Это время уже упущено. Боюсь, мне остается лишь менять ее целиком. Но я не хочу. Я устал от этих игр, которые всегда заканчиваются одним и тем же. Но я не вижу, как изъять Хранителей из этого мира, не позволив ему развалиться на куски. Без них Ростания коллапсирует в течение нескольких месяцев, а за ней - и остальные государства. Я стал заложником собственных игр. Старый многомудрый болван!

Серый туман клубится по полу, свиваясь причудливыми завитками. Призрачная луна зависла низко-низко над темными кронами деревьев, заливая комнату тоскливым светом.

– Я не могу подсказать тебе, что делать, - туман истончается и медленно тает в полумраке. - Решение - только за тобой. Но ты сам основал свой орден и сам придумал ему девиз. Делай что должно, Хранитель, и будь что будет.

– Да, во всем виноват я, - медленно кивает Демиург. - Что бы там ни было, виноват лишь я сам. И будь что будет… Да, это красиво. Но как тяжело!

Машина неторопливо ползла по улице. Олег, откинувшись на мягкую спинку и скрестив руки на груди, задумчиво насвистывал сквозь зубы какую-то неопределенную мелодию. Охранник на переднем сиденье вполголоса рассказывал водителю анекдот. Судя по всему, анекдот не числился среди политически верных, поскольку оба кидали через плечо на Олега опасливые взгляды. Олегу тоже хотелось послушать, но, чтобы не смущать их, он делал вид, что полностью углублен в свои мысли и ничего не слышит. "…сапоги на пульт?" - расслышал он концовку. Оба рассмеялись, но тут же притихли. Дожили, мрачно подумал Олег. Теперь меня прочно записали в обойму. Рассказать при мне анекдот - преступление, от года до трех лагерей. Блин. Да у вас тут всю систему менять надо, сказал сантехник… Идиоты. Это же все равно, что клапан на паровом котле до упора завинчивать! Ладно, вот стану Народным Председателем… если пуп по дороге не сорву… и устрою маленькую перетряску основ… ма-аленькую такую… десяток человек на трудовое перевоспитание, за скрытый саботаж народной системы идеологии… сотню на пенсию, как особо замшелых, а на их место… так, это надо обдумать, кем замещать буду. Давно пора. Бегемот, небось, уже полправительства мне подобрал, а я все не мычу и не телюсь. Нет, такой вопрос сходу решать нельзя. Нужно и стариков против себя не восстановить, и тылы надежно прикрыть. Н-да, тяжелое это дело - варить шкуру неубитого носорога…

Машина свернула за угол, и впереди показалась площадь Труда, с трех сторон охватывающая массивное черное здание Управления Общественных Дел. На площади царил неуставной непорядок. Несколько десятков решительно настроенных, как казалось на расстоянии, людей с красными повязками на руках размахивали криво, от руки, написанными плакатами. По причине размахивания разобрать надписи не представлялось возможным, и это придавало толпе несколько ярмарочный вид.

Когда машина подошла ближе, стало видно, что объектом возмущения красноповязочников являлось вовсе не здание Управления, а одноэтажный угловой домик, примостившийся у въезда на площадь. Над входом неторопливо крутилась сине-золотая эмблема Хранителей. То ли по непривычке, то ли из робости перед эмблемой люди предпочитали держаться на некотором расстоянии от объекта своих эмоций. Но если бы они вдруг решили перейти к каким-нибудь решительным действиям - Олег ухмыльнулся, представив, как митингующие пытаются выбить дверь тараном из древка плаката - задерживать их было некому. Вопреки обыкновению рядом не болталось даже одинокого патруля Общественных Дел. Понятно, печально подумал Олег. Шварцман реализует свои намерения насчет Хранителей. Тупо и топорно. Разве что круглый дурак поверит, что толпа эта собралась сама по себе, а патрулей для воспрепятствования рядом не оказалось по чистой случайности. Народный гнев хорошо выглядит на киноэкране, в журнале перед фильмом. Что-нибудь на тему "Трудящиеся Сахары, возмущенные недавними провокационными действиями своего правительства в Южном Океане…". И далее по тексту. В Народной же Республике Ростании такие вещи самопроизвольно случались только в первые годы После Того Как. Отдельные свергнутые эксплуататоры требовали возвращения своих неправедно нажитых и на деле принадлежащих трудовому народу предприятий. Так, по крайней мере, говорится в учебниках по истории. В учебниках, правда, не говорится про массовые аресты и высылки после каждого такого выступления, ну да что с них, с учебников, взять. На школьников они рассчитаны, а неокрепшие детские души не стоит смущать сомнениями. Да и объем у учебника не тот. Правда, взрослые люди историей, как правило, не интересуются. Ну, у них и других забот хватает. Занятно вот только, интересуются ли историей те, что так решительно протестуют против… чего?

Олег прислушался. Мегафонные крики сносило в сторону налетавшими порывами ветра, и понять, о чем речь, не представлялось возможным. Он наклонился вперед и тронул шофера за плечо.

– Пожалуйста, туда, - он ткнул пальцем в сторону толпы. - Припаркуйтесь неподалеку.

– Олег Захарович, десять минут до совещания, только-только доехать, - откликнулся тот, нерешительно притормаживая. - Не успеем.

– Ничего, - нетерпеливо откликнулся Олег. - Если что, перебьются там без меня. Давайте, поворачивайте.

Шофер пожал плечами - мол, наше дело маленькое - и повернул в сторону толпы. По приближении машины толпа притихла, размахивание плакатами прекратилось. Только выступающий с импровизированной трибуны, составленной из пустых бутылочных ящиков, какое-то время продолжал надсадно выкрикивать в мегафон про обнаглевших швабомасонов. Наконец, обнаружив отсутствие у аудитории надлежащего отклика, он недоуменно покрутил головой по сторонам, обнаружил неподалеку посторонний предмет в виде черного правительственного членовоза, жалобно пискнул что-то неопределенное и затих.

Олег решительно открыл дверь и вылез из машины.

– Сидите здесь и не высовывайтесь, - не допускающим возражений тоном бросил он, краем глаза уловив, что телохранитель тоже схватился за ручку двери. - Драки не будет, а для остального вы мне не нужны.

Краем глаза он уловил озадаченное выражение лица охранника, разрывавшегося между долгом и прямым приказом начальства, хмыкнул и решительно направился к трибуне.

– Я Кислицын Олег Захарович, - заявил он оратору. - Представьтесь, пожалуйста, и объясните цель вашего мероприятия, - больше всего в этот момент его интересовало, не захочет ли тот узнать, кто такой Кислицын Олег Захарович и откуда он свалился на незадачливую ораторскую голову.

По всей видимости, внушительный автомобиль новоприбывшего вкупе с правительственными номерами с маленьким государственным флагом отбили у ведущего охоту задавать какие-либо вопросы. Поэтому он с готовностью откликнулся:

– Я Иванов Семен Фатихович, председатель Партии Прогресса. Мы проводим митинг, санкционированный областной Службой Общественных Дел.

– И тема митинга? - мягко поинтересовался Олег с едва заметной угрожающей интонацией, которую украл у Прохорцева, имеющего богатый опыт работы в органах.

– Нет врагам Народного Общества в лице так называемых Хранителей! - четко отрапортовал Иванов Семен Фатихович, которому, очевидно, эта интонация была более чем знакома. - Давно прошли те времена, когда кучка масонских… - очевидно, он опять собрался сесть на своего излюбленного конька, но Олег не дал ему этого сделать.