– И чем же я должен заниматься… в резерве?
– Чем хочешь. Любыми личными делами. После завершения выборов твое дело рассмотрят на общем…
– Понятно. Ну, видимо, случается и так… - Джао обводит зал Совета взглядом. - Что, и никто, кроме Суоко, не хочет сказать мне ни единого слова?
Тишина.
– Ладно. Отправляюсь под домашний арест.
Хранитель неторопливо встает и подходит вплотную к Ведущей.
– Посмотри на меня, Суоко, девочка, - его голос мягок и обволакивает. - Посмотри на меня.
Он присаживается на корточки, так что их глаза оказываются на одном уровне. Ведущая яростно смотрит на него, но потом ее взгляд смягчается.
– Джао… - почти грустно произносит она. - Но ты же сам понимаешь, что…
– Нет, милая, - качает головой тот. - Дело не во мне. Дело в тебе. Ты все еще пытаешься лгать - и себе, и другим, но перерождение уже завершается. Не только твое - наше. Нам хочется власти над людьми, и мы идем к ней, забывая старые идеалы. Все в мире повторяется…
Он резко распрямляется и, не оглядываясь, выходит. Едва слышно чмокает дверная мембрана.
Суоко смотрит в пол. И никто не пытается встретиться с ней взглядом.
26
Водитель попался из тех, что редко задумываются о природе груза во вверенном транспортном средстве. На крутых изгибах монорельса пассажиры трамвая кубарем летели друг на друга.
– Как картошку везет, б…! - выругался кто-то неподалеку от Александра. - Ни хрена о людях не думает! Эй, водила, так тебя и перетак, думай, что делаешь! - завопил он во всю глотку, так что стоящие рядом отшатнулись в стороны. - Тормози, когда поворачиваешь!
– Молодой человек! - раздался откуда-то из гущи толпы укоризненный старческий голос. - Как можно так выражаться при людях…
– Молчи, бабка, - равнодушно отбрехнулся охальник. - Не маленькие твои люди, все слова, небось, сами знают.
Трамвай в очередной раз занесло на повороте, и Александра бросило вперед. Его соседа отнесло в сторону, и в лицо ударил запах пива.
– Держись лучше, интеллихент, - беззлобно посоветовал ему тот же голос, что ругал водителя.
– Извините, - пробормотал Александр. - Я не хотел…
– Вот и я про то же, - охотно откликнулся голос, принадлежащий, как оказалось, здоровому детине, от которого ощутимо несло пивом. - Везет, говорю, людей как картошку, - детина рыгнул. - Да и то сказать, не во всем этот водила виноват, верно я говорю?
Он вопросительно уставился на Александра. Толпа прижала их друг к другу, так что тому осталось только молча кивнуть.
– Вот и я про то же, - опять согласился детина. Видимо, пиво пробудило в нем страстное желание с кем-нибудь поговорить. - Понимаешь ты, если бы монтажники, мать их так и через колено, монорельс с умом прокладывали, то и не мотало бы тебя на поворотах, как бычьи яйца. Мне тут один умный человек рассказывал… - Детина многозначительно поднял вверх палец, неосторожно отпустившись от поручня. Как раз в этот момент трамвай опять занесло, и он всей своей немаленькой тушей повалился на соседей. Не обращая внимания на поднявшуюся ругань, он дотянулся до поручня, выпрямился и снова повернулся к Александру:
– Слушай, я тут выпил немного, ничо, да?
Александр обреченно кивнул, прикинув, что до его остановки тащиться еще несколько минут. Авось не помру, грустно подумал он. Ненавижу трамваи. Не-на-ви-жу. Вечно в них что-нибудь случается - то кошелек вместе с карманом вырежут, то ноги отдавят. Сейчас вот к алкоголику прижали, от одного дыхания окосеть можно. Ну ничего, этот еще мирный, а то мог бы и морду бить полезть. Сколько мне еще на машину копить? Полгода? Нет, пожалуй, год, не меньше. Ничего, скоро приедем, так что совсем чуть-чуть потерпеть осталось…
– …проезводная, понимаешь, - тем временем развивал свою мысль детина. - Так и говорит: понимаешь, Костя - это он меня Костей зовет, уважает, значить, понял, да? - понимаешь, Костя, ежели вторая проезводная гладкая, и третья тоже гладкая, то и никаких заносов на поворотах быть не должно. А проезводная эта, говорит, такая хитрая штука из математики, что ее завсегда правильно посчитать можно, потому что рельс в вышине идет и препятствиев не имеет. А наши долбаки… - Детина по имени Костя опять рыгнул, и Александра обдало тошнотворным запахом, - а наши долбаки считать ленятся, вот через это простой народ и страдает. Вот ты за кого, например, голосовать будешь, а?
Несколько ошарашенный неожиданной переменой темы, Александр промямлил что-то невразумительное.
– Вот и я про то же, - обрадовался детина Костя. - Я и говорю, что все они там долбаки, и все про простой народ не думают, во как!
Трамвай остановился у платформы, и в открывшуюся дверь устремилась новая толпа народа. Амбал Костя даже не покачнулся под ее напором, по ходу дела прикрыв и Александра. И то хлеб, промелькнуло у парня в голове, а продержаться осталось только один перегон, ну, водила, ну, дорогой, жми на газ, да посильнее!
– Вот тут нам на заводе втолковывали, за кого голосовать надо, блин, опять забыл фамилию! Ну, за этого, котяру толстого, лысого, говорят, больше всех о нас печется. Да только вот я ни на столечко, - он продемонстрировал Александру грязный ноготь мизинца, - не верю. Опять нам лапшу на уши вешают, блин. Вот покойный Председатель толк в людях понимал, а эти все… Жопы они жирные! Не, вру, есть там один такой, на тебя похож, только без очков, как же фамилиё-то его, ё-моё… - Детина глубоко задумался. - Киселев, что ли… Не, Кисляков… Во, вспомнил, Кислицын! - Он торжествующе ухмыльнулся. - Вот он вроде парень ничего, и молодой еще, и дело иногда говорит, как тогда, на площади.
Он доверительно наклонился к Александру, опять обдав его перегаром:
– Я там сам был, сам все видел. Пришел к нам какой-то козел в костюме и грит, идите, мол, на площадь, а ваш начцеха ответственный, и ежели не пойдет кто, так мы вашего начальничка по первое число взгреем. А начцеха-то у нас, Петр Васеич, мужик ничо, понимающий, бывалоча, приползешь утречком на работу в дупель пьяный, а он тебе и грит, иди, мол, домой, проспись, но ежели завтра таким появишься - на себя пеняй. А я чо, я все понимаю, на следующий день на работе как стеклышко, и план наверстываю, как миленький. Ну так вот, я и пошел, чтобы Петра Васеича не подводить…
Александр краем глаза глянул в окно. Пора пробираться к выходу.
– Вы выходите? - спросил он женщину в коричневом пальто, стоящей на пути к дверям. Та молча дернула плечом. Александр вздохнул и начал протискиваться между ней и шкафообразным Костей.
– Ох, и выдал же тот парень там всем по первое число, - продолжал бубнить сосед ему в затылок. - Хранителям этим хреновым, я хочу сказать. Мы тут с корешами недавно, когда пузырь на троих взяли, так и решили - голосовать за него пойдем. Он там самый правильный, верно?
Двери перед Александром распахнулись, и он, чувствуя, что его сумка безнадежно застряла где-то позади, рванулся изо всех сил. Что-то в его пиджаке треснуло, и он почти кубарем выкатился на платформу.
– Так вот я и говорю, - крикнул ему вслед из-за закрывающихся дверей трамвая Костя, - только за него и можно!
Дверь со стеклянным звоном распахнулась, и в комнату стремительно влетела Зинаида Валентовна.
– Так, девочки и мальчики! - заявила она своим тонким неприятным голоском, который, впрочем, сама считала вполне мелодичным и музыкальным. - Ну-ка, живенько вставайте из за столов, хватит сидеть, спинку утомлять, пора и погулять немного!
Она широко, но фальшиво улыбнулась. Уже пятнадцать лет состоя в профоргах института, Кушакова считалась - наверное, по праву - хорошим организатором, но при этом еще и полагала себя чем-то вроде мамочки для глупой молодежи. Ольга терпеть ее не могла за самоуверенность, с которой та давала окружающим дурацкие советы. - Все на собрание в актовом зале, все на собрание!
Профоргша подошла к Семену и решительным движением захлопнула лежащий перед ним справочник:
