Обзорные стекла машины потемнели изнутри, закрывая окружающий мир. Вокруг водителя поднялась тонкая непрозрачная перегородка. Теперь пассажиры окажутся доставлены в нужное место, даже если в салоне начнут швырять друг в друга гранаты.

– Извините, но мне кажется, что я не собирался ехать с вами…

Первая реакцией Семена на подобное заявление - пихнуть объект кулаком в ребра. Благодаря силе и долгой практике оперативника такой удар обычно вышибал весь воздух из легких жертвы, заставляя ее не только заткнуться, но и долго хватать ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание. Семен особенно любил это удар, потому что он, как и несколько других известных ему, не оставлял никаких следов на теле. Но на сей раз парень почему-то никак не отреагировал.

– Вы что, ребята, думаете, без меня дороги не найдете? - Губы парня искривила издевательская ухмылка. - Так вы бы хоть обзор открыли, а то я окрестностей не вижу. Или ваш водила одним моим присутствием вдохновится?

Малость ошалевший от такой наглости Семен еще раз ударил парня в бок. Вернее, хотел ударить. Правая рука у него странно онемела и отказалась повиноваться. Левой он попытался выхватить пистолет (быть левшой - иногда просто незаменимое качество!), но и она безжизненно упала на колено. В глазах у оперативника потемнело, и последнее, что он увидел, прежде чем потерять сознание, - искаженное ужасом лицо бессмысленно пялящегося на него Пшеминского.

Отпихнув от себя безжизненное тело спецназовца, парень наклонился вперед и взялся за плечо майора, двумя руками вцепившегося в спинку своего сиденья.

– Сиди спокойно и не дергайся, - сказал он, глядя в побелевшие глаза особиста. - Жив твой подчиненный, выспится - проснется. И с тобой ничего не случится, если поведешь себя по-умному. Понял меня? - Он резко встрянул майора, так что тот прикусил себе язык.

Шок от резкой боли привел командира группы в себя.

– Д-да, - выдавил из себя Пшеминский, пытаясь отодвинуться от захваченного как можно дальше. Под взглядом Хранителя майор, два десятка лет прослуживший в оперативной службе, затрясся мелкой дрожью. Затем что-то кольнуло его сквозь пиджак, и дрожь прошла, а по всему телу разлилось приятное тепло. Мир сразу прояснился, а Хранитель… А что Хранитель? Вполне душевный парень. И совсем не страшный.

Парень удовлетворенно кивнул.

– Так уже лучше, - сказал он. - Какие-то вы нервные, однако, ребята. Сядь нормально. Едем, как ехали и куда ехали. Твой мордоворот сейчас придет в себя. Когда доберемся, сдашь меня куда следует, и свободен. Вот и вся программа действий.

Захваченный внезапно рассмеялся.

– Да не дрейфь, майор, не нужен ты мне. Ни ты не нужен, ни этот твой… подчиненный. И от начальства тебе за проваленную операцию пендюлей не прилетит, обещаю. Не провалил ты ее, все прошло как надо. Купились вы на подставку, как и задумано. Дошло?

– Да, - уже четко ответил майор. Убивать его Хранитель, о которых он наслышался жутких историй от коллег, кажется, не собирался. - Я понял. Едем как ехали. Все нормально.

Командир группы сел прямо и уставился прямо перед собой, как и положено законопослушному седоку на переднем сиденье. Он точно останется жив, в чем еще утром сильно сомневался. Это главное.

В глухом, закрытом со всех сторон дворе к машине подошли трое. Двое из них держали в руках парализаторы со снятыми предохранителями. Третий не держал оружие на виду, однако сжимал в кармане вспотевшей от напряжения рукой взведенный пистолет. Сочетание строгих темных костюмов с уродливыми двуствольными агрегатами казалось до того несуразным, что Хранитель, выбираясь из машины вслед за своим охранником, растянул губы в улыбке.

– Вам бы, ребята, в "Солдате пустыни" сниматься, - сделав серьезное лицо, заявил он. - Или голограмму снять, а под голограммой подпись нарисовать… - он на секунду задумался. - "Орангутанги на тропе войны" назвать, например.

Один из "орангутангов", поймав едва заметный кивок головой командира, нажал на спуск направленного на Хранителя парализатора. Затем на его лице появилось озадаченное выражение, и он нажал на спуск еще раз. Он взглянул на предохранитель, двинув его вниз большим пальцем для пущей уверенности, но оружие упорно отказывалось срабатывать. Хранитель со снисходительной улыбкой наблюдал за его усилиями, затем повернулся к третьему костюмированному.

– Утихомирь своего вояку, - лениво процедил он. - Его пушка все равно не сработает. Да и пистолет у тебя в кармане - тоже. Вы меня сюда зачем привезли? Поговорить, что ли? Вот и пошли к твоему шефу, да побыстрей. У меня сегодня еще дел до крыши.

Растерянный костюмированный оглянулся на выбравшегося из машины майора. Тот пожал плечами и отвернулся. Я, мол, его привез, дальше - ваше дело.

– Иди… - костюмированный поперхнулся. - Идите за мной… - он опять поперхнулся. - П… пожалуйста.

Орангутанги растерянно переглянулись между собой. За то время, что они здесь работали - а работали они здесь давно - их шеф ни разу не снизошел до обращения на "вы" даже к министру, арестованному, разумеется. А уж слово "пожалуйста" от него, кажется, не слышала даже родная мать в детстве.

Хранитель поощряюще улыбнулся орангутанговому начальству и хлопнул его по плечу.

– Веди давай, - он хмыкнул. - Пожалуйста…

Аверенко сидел в крутящемся кресле спиной к двери, рассматривая великолепный вид на осенний парк, открывавшийся у него из окна. Он придерживался метода собственного изобретения. Согласно этому методу прежде всего допрашиваемого необходимо подержать в напряженном ожидании несколько минут, чтобы у того начали сдавать нервы. Генерал наслаждался тем, как арестант переминается с ноги на ногу, покашливает, неуверенно озирает кабинет, в общем, киснет в томительном ожидании. Когда Аверенко минут через пять-десять соизволивал развернуться и начать допрос, многие, что повпечатлительнее, уже созревали до стадии чистосердечного признания. В этот раз, однако, обычная процедура дала сбой.

Уже через пару минут после того, как хлопнула пропустившая нового арестанта дверь, генералу начала действовать на нервы мертвая тишина в кабинете. Арестованный не издавал никаких звуков - ни кашля, ни переминания с ноги на ногу, ничего. Само по себе это не было необычным - генералу приходилось работать и с весьма упрямыми субъектами с крепкими нервами. Крепкими - до того, как они попадали в этот кабинет, любил подчеркивать Аверенко в приватных разговорах с коллегами. Но сейчас даже конвой, обычно жующий жвачку, сморкающийся, харкающий в плевательницу - в систему хозяина кабинета входила демонстрация всяческого пренебрежения к жертве - даже конвой в этот раз вел себя необычно тихо.

Еще через две минуты - генерал в такие моменты держал в руке секундомер, который незаметно от допрашиваемого прятал в стол - он не выдержал и развернулся к столу. Если бы он уже не сидел в мягком удобном кресле, то, наверное, сел бы от удивления на первое, что подвернулось бы под… ну, предположим, руку. Подследственный, которому полагалось стоять под неусыпным наблюдением охраны около самой двери, сидел, развалившись и далеко вытянув скрещенные ноги, в кресле для гостей, стоящем сбоку от генеральского стола. Охрана же, самолично им, генералом, вымуштрованная и выученная, жалась где-то в дальнем углу кабинета. Подследственный, сложив на животе руки, из-под полуприкрытых век насмешливо наблюдал за генералом.

– Это что еще такое? - прошипел генерал, багровея от злости и в то же время чувствуя себя экспериментатором, неожиданно поменявшемся местами с лягушкой. Он с размаху ударил ладонью по столу. - Встать!

От пушечного удара и вопля "орангутанги" вздрогнули и попытались еще глубже забиться в угол, но даже не попытались помочь арестанту исполнить приказ начальства.

– Встать немедленно, я сказал! Эй, вы, в углу! Вы что, оглохли? Ну-ка, помогите ему!

Старший из угловых приматов сделал неуверенное движение в сторону стола. Подследственный медленно повернул голову в его сторону.