По моей спине пробежал холодок.

– О, да вы дрожите, – сказала Флора, пощупав мою руку. – Вы замерзли. Одну минуту.

Она прошла в другой конец комнаты и сняла со спинки стула шотландскую шаль в темно-красную и фиолетовую клетку.

– Возьмите это. – И она набросила шаль мне на плечи.

– Спасибо, – отозвалась я. – Я действительно озябла.

Когда я похвалила расцветку шали, Флора тут же предложила мне оставить ее у себя. Я отрицательно покачала головой и сказала, что не могу принять такой подарок.

– Вы, похоже, взяли за правило отказывать мне во всем, – заявила Флора с насмешливой искоркой в глазах. – Я всерьез обижусь, если вы не согласитесь на оба предложения.

Я не нашлась с ответом. Это напомнило мне случай в детстве, когда родители подарили мне на день рождения йоркширского терьера. Я была так счастлива и потрясена, что заперлась в туалете, поскольку не знала, какими словами их благодарить.

– Она вам к лицу, – заметила Флора. – А теперь расскажите-ка подробно, каковы были ваши планы.

Уна отложила утренний экземпляр «Таймс» и взяла блокнот. Подчеркнув адрес доктора Кёрса, она занесла его в список дел на этот день. После бегства из дома Нэнси Нил в Кроксли-Грин она все-таки отыскала публичную библиотеку в Уотфорде и собрала кое-какие сведения о докторе. Он окончил Лондонский университет и работал некоторое время в Лидсе, затем переехал южнее, в Гилфорд, после чего занялся частной практикой в Рикмансворте. Опубликовал пару статей о паллиативном лечении. Никакого вреда от визита к нему не могло быть.

Накануне вечером она позвонила Дэвисону из непритязательной, но вполне комфортабельной гостиницы в Гилфорде и сообщила ему кое-что новенькое. Рассказывать все полностью она не хотела, потому что он не одобрил бы ее методы расследования. Уна представляла, что сказал бы Джон по поводу того, как она пробралась в дом полковника Кристи под вымышленным именем, как порвала юбку и болтала с портнихой, чтобы выяснить адрес Нэнси Нил, и как явилась к ней домой, прикинувшись родственницей миссис Кристи. Нет уж, лучше пока умолчать об этом. Вот когда она опубликует свое сенсационное сообщение, тогда можно будет признаться Дэвисону, какими сомнительными способами она добывала информацию. Но не раньше.

После завтрака Уна отправилась в Рикмансворт, где объехала стороной центральную улицу, чтобы не попасться на глаза миссис Пибоди. Оставив машину в конце Ректори-лейн, она добралась пешком до дома доктора Кёрса, где он также принимал больных. Секретарша-шотландка сказала, что доктора нет дома, но к полудню он вернется. Уна не назвала ей своего имени, решив зайти позже. Ехать в центр города не хотелось, и вместо этого она прогуливалась с час вдоль канала, обдумывая дело, которым занималась. Она чувствовала, что идет по горячему следу и что это может изменить ее жизнь.

Вернувшись в приемную доктора, Уна представилась секретарше и в ожидании доктора стала осматривать большую комнату с эркерами, в которой царил идеальный порядок. Все находилось на своих местах. Большой книжный шкаф позади стола секретарши был заполнен медицинскими учебниками и журналами. На одной из настенных полок красовалась ваза с цветами, на другой были разложены инструменты, которые в старину, очевидно, использовались для осмотра больных. В застекленном шкафчике стояли синие бутыли с узким горлышком. Уна, прищурившись, попыталась разобрать надпись, выдавленную на одной из них, и в это время в приемную решительным шагом вошел бородатый мужчина.

– Еще раз доброе утро, миссис Джонстон, – произнес он. Голос его был звучным, грудным – такой тембр побуждает пациента раскрыть все свои секреты.

– Уже можно сказать «добрый день», доктор.

– В самом деле, в самом деле… А кто к нам пожаловал? – спросил он, глядя на Уну. – Не припомню, чтобы мы встречались.

– Да, правда, – сказала Уна. – Я приехала из Лондона и остановилась у друзей недалеко отсюда. Хотела бы проконсультироваться с вами по одному вопросу.

– Вот как? – отозвался доктор, приподняв брови. – Давайте пройдем сюда. – Он провел Уну в кабинет, находившийся в глубине дома. – Присаживайтесь, пожалуйста. Так что у вас за вопрос?

Недавно Уна убедилась в том, что вранье воспринимается с бо́льшим доверием, если содержит крупицы правды. К данной тактике она решила прибегнуть и теперь.

– Понимаете, доктор, я стала слишком много нервничать.

– Из-за чего?

– Это началось после смерти моего отца, полтора года назад.

– Вы были близки с ним?

– Да, я была его любимой дочерью. По крайней мере, мне хотелось так думать. Казалось, между нами существует особая связь. Может быть, конечно, я просто воображала это. Как бы то ни было, после его смерти я утратила способность радоваться жизни. Я почти никогда не улыбаюсь, не говоря уже о том, чтобы смеяться.

– Но это абсолютно нормально, дорогая моя!

Кёрс вышел из-за стола и приблизился к Уне. Она почувствовала ужасное зловоние, исходившее из его рта, и хотела было достать носовой платок, но вспомнила, что платка у нее больше нет.

– Нам всем приходится переживать те или иные потери в жизни, – продолжал говорить доктор. – Некоторые из моих пациентов были угнетены смертью отца или матери, а другие рассматривали это как открывшиеся перед ними возможности.

– Возможности? – удивилась Уна.

– Да, как ни странно это звучит, некоторые люди словно расцветают после этого. Наверное, они не могли полностью раскрыться, пока их родители были живы, и ощущают себя после их смерти освободившимися.

– Действительно странно. Я не могу понять этого. Нет, я испытываю совсем другие чувства. Не знаю, как точно описать их, но у меня такое ощущение, словно я во власти неминуемого рока, а внутри меня образовалась черная пустота, и устранить ее невозможно. Вы не могли бы избавить меня от этого?

– Разумеется, я могу выписать вам и тонизирующие средства, и успокаивающие, которые приведут ваши нервы в порядок. Но сначала я хотел бы задать вам несколько вопросов. Вы не против?

– Нет, конечно.

Кёрс пощупал запястье Уны.

– Пульс у вас чаще, чем я думал.

– В самом деле?

– Да. Разрешите спросить, в вашей жизни нет каких-либо других проблем, помимо угнетенности в связи с потерей отца?

– Нет, ничего такого. Вот одна моя подруга действительно переживает очень тяжелый момент, – может быть, ее беспокойство отчасти передалось и мне.

– Какие-то серьезные неприятности?

– Да, просто кошмар. Между прочим, это она рекомендовала мне вас, так что вы, возможно, немного знаете о них.

– Вот как?

– Это мисс Нил, Нэнси Нил.

В темных глазах доктора Кёрса загорелся огонек.

– Она, возможно, делилась с вами своими трудностями, – продолжала Уна. – Я ей очень сочувствую. Наверняка она не предвидела ничего подобного, когда… завязала дружбу с полковником Кристи.

– Вы, конечно, понимаете, что все мои разговоры с пациентами абсолютно конфиденциальны. Я ничего не знаю об этом деле, кроме тех скудных сведений, которые были опубликованы в газетах. Все это по большей части сплетни, пустая болтовня.

– Значит, мисс Нил ничего вам не рассказывала?

Вместо ответа Кёрс вытащил из черной кожаной сумки стетоскоп, вставил в уши дужки и указал на грудь Уны. Девушку окутал ядовитый запах из его рта, и она сжала губы.

– Позвольте… – сказал он.

– Да-да.

Уна стала расстегивать блузку; у нее перехватило дыхание, когда холодный металл коснулся кожи.

– Действительно, ваше сердце немножко спешит. Наверное, вам не мешает принять лекарство, чтобы успокоить нервы.

– Тоник?

– Да. Простите, я на минуту.

Доктор вышел в приемную и заговорил о чем-то вполголоса с секретаршей. Уна услышала звон ключей, которые та, по-видимому, достала из ящика письменного стола.

– Полагаю, вам стоит принять вот это, – произнес Кёрс, вернувшись с маленьким пузырьком, в котором была прозрачная жидкость, и стаканом воды.