– Глупостей?

– О господи, Кенвард, вы же понимаете, что я имею в виду. Письмо показывает, что моя жена, по-видимому, была жива утром в субботу. Оно было отправлено из Лондона, так что она, по всей вероятности, бросила свой автомобиль и как-то добралась до города.

– Но до сих пор не известно, где она.

– Скорее всего, в Лондоне. Послушайте, Кенвард, я уверен, что вы очень хорошо и тщательно работаете, но неужели не ясно, что поиски вокруг Ньюландс-Корнер ничего не дадут? Я благодарю вас за ваши старания, но на данном этапе, полагаю, мне следует обратиться в Скотленд-Ярд.

– В Скотленд-Ярд? Это еще зачем?

– Раз она в Лондоне, они могут помочь. И это будет гораздо эффективнее, чем…

– Чем что, полковник?

– Чем полагаться на местные силы.

– Пожалуйста, полковник, обращайтесь в Скотленд-Ярд, но я сомневаюсь, что от этого будет какая-нибудь польза.

Кристи, очевидно, не знал, что Скотленд-Ярд вмешивается в дела полиции графств только в том случае, если оттуда приходит запрос. Но Кенвард не собирался просвещать его на этот счет, пусть узнает сам.

– Я схожу туда сегодня же.

– Очень хорошо. До свидания.

Поведение полковника напомнило Кенварду о другом деле, в котором фигурировал суррейский банкир по имени Ледбери. Он ворвался однажды в участок с заявлением, что пропала его жена – по всей вероятности, сбежала с неким сочинителем, богемным типом, проживавшим в той же деревне. Кенвард пытался объяснить, что полиция может приступить к расследованию только после того, как обнаружатся свидетельства преступления, а жена банкира могла уйти по собственной воле. Ледбери объявил, что это не имеет значения, так как его жена психически неуравновешенна, и покинул участок, осыпая всех и вся отборной бранью. Спустя некоторое время в лесу был найден труп задушенной женщины. Это была миссис Ледбери. Кенвард отправился на машине в Гилфорд, где находился особняк красного кирпича, принадлежавший Ледбери. Там выяснилось, что банкир, закрывшись в гараже, вышиб себе мозги пулей из пистолета.

Полковник Кристи, по-видимому, был не так ревнив, как Ледбери, но представлял собой не менее опасный тип неверного мужа, сознающего свою вину. Кенвард знал по опыту, что такие мужья отбиваются от преследования, как крысы, загнанные в угол, и могут наброситься на кого угодно.

– Чтоб этому полицейскому пусто было! – воскликнула Уна, швырнув телефонную трубку на рычаг. – Ничего не сообщил мне! Разговаривал со мной как с ребенком, к тому же слабоумным.

– Это можно было предвидеть, – отозвался Дэвисон.

– Мог бы, по крайней мере, проявить обыкновенную учтивость, – проворчала Уна, взъерошив свои белокурые волосы. – Я назвала ему имя отца, а невежа пропустил это мимо ушей.

– Такие вещи могут вызвать и отрицательную реакцию, – заметил Дэвисон.

Разговор происходил за чаем в его квартире в Олбани. Для Джона это было ежедневным ритуалом, столь же обязательным, как бритье или чтение «Таймс».

– Если он думает, что может таким образом отделаться от меня, то его ждет разочарование.

– Да, он не представляет, с кем имеет дело, – проронил Дэвисон.

– Вы еще будете насмехаться надо мной! Давайте лучше подытожим все, что мы знаем.

Уна вспомнила все обстоятельства исчезновения Агаты Кристи, находившейся вечером в пятницу или ранним утром в субботу в Ньюландс-Корнер. Говорили, что она не могла оправиться после потери матери, и это было Уне понятно, но девушка сомневалась, что писательница могла пойти на самоубийство.

– Вам хорошо известно, что смерть папы совершенно выбила меня из колеи, и бог знает, что я могла бы сделать, если бы не мысль о моих близких, – сказала Уна. – Я не могла нанести такой удар маме. А ведь, кроме нее, были еще Эрик, и Аста, и очаровательная малышка Сибил. И вы…

– И я? – искренне удивился Дэвисон.

– Ну конечно. Вы всегда были мне верным другом. Как и я вам, надеюсь.

– Конечно. – Он не был готов признаться, какую поддержку она оказывала ему самим своим существованием. У девушки после пережитой утраты возникало время от времени желание поговорить по душам, правда Дэвисон чувствовал себя при этом неловко. – Но давайте вернемся к насущным делам, к миссис Кристи.

– Да, довольно загадочная личность. Надо бы выяснить, с кем она дружила, была близка. В вашем министерстве никто не мог бы помочь нам в этом?

– Наверное, кто-нибудь и мог бы. Попробую разузнать. Однако я не стал бы рассчитывать на получение данных из министерства.

– Почему?

– Обычно это закрытая информация, которую не полагается знать простым смертным.

– Вы говорите прямо как этот отвратительный суперинтендент Кенвард, старый напыщенный индюк.

– Я тоже старый напыщенный индюк?

– Нет, конечно. Я и его всерьез таким не считаю, просто надеялась получить от него хотя бы крохи информации, обрывки слухов и сплетен.

– Вы же знаете, что мужчины не сплетничают. Вам надо завести знакомство с какой-нибудь осведомленной дамой.

– Да, вы правы. Но с кем? Секретарша, мисс Фишер, будет, наверное, держать рот на замке. Она слишком дорожит своим местом, чтобы болтать с кем попало.

– Думаю, да.

– Прежде всего надо поговорить со слугами. Вот кто обычно любит посплетничать! Мамина горничная всегда лучше всех знала, что происходит в доме. Она прикидывалась респектабельной и недоступной матроной, но к ней можно было втереться в доверие, и тогда она раскрывала любые секреты. Послушали бы только, что она порой рассказывала о некоторых знакомых, приходивших к папе! Ей даже были известны кое-какие подробности интимной жизни членов кабинета.

– Ох, кажется, и мне придется сейчас краснеть.

– Перестаньте, Дэвисон, вы же знаете, я не про вас.

– Откуда мне знать? Но к делу. Значит, вы поговорите со слугами, а я попробую выяснить в министерстве что-нибудь о полковнике Кристи.

– Вы подозреваете, что он грубое животное?

– Да. Как и большинство мужей, правда?

Уна расхохоталась. Давно уже Джон не слышал ее смеха. А раньше ей были свойственны вспышки внезапного веселья, с неудержимым взвизгиванием и фырканьем, что совершенно не подобало юной леди. Джону не хватало этих ее выходок. Он уже решил, что природная смешливость Уны почила вместе с ее отцом в могиле на церковном кладбище в Суонидже. Дэвисон готов был сделать все, чтобы поддержать Уну, если детективная игра хотя бы отчасти вернет ей радость жизни.

– Я, наверное, никогда не выйду замуж, – прервала Уна возникшую паузу.

– Это еще почему? – изумился Дэвисон.

– Ну, не знаю. Вы же сами говорили, что мужья бывают страшными занудами. Я еще не встречала мужчин, с которыми хотелось бы связать свою судьбу.

– Рад это слышать, – рассмеялся он.

– Даже про отца такого не скажу. Я любила его всем сердцем, но и он иногда ужасно досаждал маме.

– Да ну?

– Да. А у нынешних молодых людей из богемы такие же ветхозаветные взгляды, как у предков. Для вида рассуждают о свободе женщин, а на деле следят за каждым шагом жены или подруги. Вот она, отсталость, никуда не делась!

– Уверен, что вам все-таки встретится достойный джентльмен. Вы влюбитесь, и все, что вы сегодня наговорили, покажется вам чепухой.

– Сомневаюсь. Я хотела бы выйти за человека, который позволил бы мне быть собой, ни в чем бы меня не ограничивал и не ожидал от меня слишком многого. А это вряд ли возможно.

Опять наступило молчание. «Может быть, признаться ей?» – подумал Дэвисон. Момент казался подходящим. Вдруг она как раз побуждает его открыться? Джон хотел было задать ей вопрос, но не успел найти нужных слов, – Уна, похлопав его по колену, вскочила с дивана.

– Я разболталась, как школьница, а у нас серьезное дело. Я должна утереть нос этому тупице Кенварду, чтобы он не задавался. – Она вдруг умолкла. – Простите, вы хотели что-то сказать?

Джон, улыбнувшись, покачал головой:

– Нет-нет, ничего существенного.