Я посмотрелась в зеркало и попудрила нос. При этом я подумала, что напрасно пытаюсь кого-то обмануть: расщепление личности, как это называют психиатры, было слишком очевидным. Дрожащей рукой я открыла дверь и вышла в коридор. Человек, шумевший за дверью, куда-то исчез. Я спустилась по лестнице, крепко держась за перила, и, сделав глубокий вдох, вышла в холл. На первый взгляд все было как обычно. Знакомые лица, бормотание приглушенных голосов. Репортеров видно не было, – по-видимому, им запретили заходить в отель.

У горящего камина сидел человек, закрывшийся газетой. Опустив ее, он посмотрел на меня. Его красивое лицо тоже было мне знакомо. Это был Арчи. Присмотревшись к нему, я увидела, что выглядит он ужасно. Он исхудал, порезался при бритье; под глазами залегли лиловые тени. Может быть, он тосковал по мне и даже перестал есть из-за этого? Может быть, он все еще любит меня? «Вздор!» – оборвала я себя.

Я хотела сказать что-нибудь, но не смогла. Арчи, по-видимому, тоже. Он смотрел на меня как на постороннюю женщину. Окинул взглядом мое платье из тонкой ткани, и лицо его слегка порозовело. Что он чувствовал? Сожаление? Тоску? Желание? Стыд? Он открыл было рот, и мне захотелось, чтобы он сказал, как хорошо я выгляжу, но вместо этого он жестом пригласил меня сесть в соседнее кресло. Я села, и ко мне вернулась прежняя любовь к нему – да разве она уходила? Был момент, когда мне хотелось откровенно рассказать ему всю эту грязную историю. Он накрыл мою руку своей. В его прикосновении было что-то живое, чего я не ощущала уже давно.

– Вам стало лучше, миссис Нил? – раздался голос Петлсона, разрушивший атмосферу интимной нежности между мной и Арчи. – Я ждал вас в зале для игр минут двадцать, а потом подумал, что вы уже не придете. Надеюсь, вы не решили бросить из-за меня бильярд навсегда?

Ну что я могла ответить ему?

– Познакомьтесь, мистер Петлсон, это мой брат, – пробормотала я. – Арчи, это мистер Александр Петлсон, лондонский виноторговец.

– Рад познакомиться, – сказал Петлсон, протягивая руку Арчи. – Вы сюда надолго? Первоклассное заведение, не к чему придраться.

Наступило неловкое молчание. Казалось, моим испытаниям конца не будет. Арчи смотрел на меня как на умалишенную.

– Дорогая, не пойти ли нам пообедать? – поинтересовался Арчи светским тоном, желая увести меня от Петлсона.

– Да, конечно, это было бы неплохо, – столь же церемонно ответила я.

По пути в ресторан мы, естественно, встретили миссис Робсон, которая неколебимо застыла перед нами, желая непременно быть представленной этому высокому и красивому мужчине. Ей я тоже сказала, что Арчи мой брат. В ресторане я продолжала дурачить его – нужно было внушить ему, что моя психика неустойчива.

– Дочь этой дамы родила девочку, как и я, и потеряла память, – прошептала я. – Но знаешь, у меня все опять будет нормально, потому что дама, у которой дочь потеряла память после родов, говорит, что память восстановилась.

Арчи чуть не расплакался. Мне было очень совестно водить его за нос таким образом, но что мне оставалось делать?

– Не волнуйся, дорогая, – сказал он участливым тоном постороннего доброжелателя. – Все будет в порядке. Мы пообедаем, а завтра поедем домой, и все будет как прежде.

«Вот этого как раз и не будет», – подумала я.

Заказав нам по бифштексу, Арчи опять взял меня за руку и тихо произнес:

– Дорогая, ты находилась в страшном напряжении. Я понимаю, как трудно тебе было. Мы все так рады, что ты нашлась. Ты не представляешь, как мы беспокоились. И ты просто не поверишь, какую путаницу устроила полиция из всего этого. Но пусть это тебя больше не тревожит. Главное – чтобы ты поправилась.

– Поправилась? Разве я болела?

Арчи ничего не ответил, и наступила пауза, длившаяся, казалось, вечно. Когда нам принесли еду, Арчи, глядя мне в глаза, понизил голос.

– Ты помнишь Розалинду? – спросил он. – Она ждет не дождется тебя.

Глаза мои вспыхнули, но я удержалась от вопросов, которые так хотела бы задать: как она жила все это время, какие рисунки нарисовала, какие новые глупые мечтания приходили ей в голову. Вместо этого я продолжала притворяться.

– Да-да, милая Розалинда, – произнесла я, нарезая мясо, сочащееся кровью. – Как ей живется после замужества? Надеюсь, она не разочаровалась?

– Ну а Питера-то ты должна помнить.

– Ну естественно. Твой давний друг. Как обстоят его дела в Сити?

Мне не терпелось снова увидеть моего верного пса. Но тут мне вспомнился тот жуткий пакет с окровавленной лапой, который прислал мне Кёрс, и кусок мяса не полез мне в горло. Я положила вилку с ножом на тарелку.

– Нет аппетита?

– Мне казалось, что я хочу есть, а сейчас почему-то вдруг расхотелось. К тому же я очень устала, и в голове какой-то туман. Может быть, я действительно болела? Не помню. Ты не возражаешь, если я после обеда прилягу?

– Конечно нет.

Опять наступило молчание. Арчи смотрел на меня с сочувствием и жалостью, но любви в его взгляде не было. Любовь осталась в прошлом. Видно, он благодарен мне за то, что я не закатываю сцен по поводу его измены. Однако мое поведение было непредсказуемо, как я сама внушила ему, и он, подозреваю, испытывал облегчение при мысли, что ему недолго осталось терпеть мое общество. Он проводил меня до моего номера и сказал, что занял соседний, так что в случае, если мне что-нибудь понадобится, достаточно будет постучать в дверь, соединяющую наши комнаты. Утром мы встретимся в восемь часов и после завтрака отправимся поездом домой. Моя сестра Мэдж со своим мужем Джимми уже едут в Харрогейт и будут сопровождать нас. В их присутствии я буду чувствовать себя свободнее. Затем Арчи пожелал мне спокойной ночи.

– Ты сможешь уснуть? Или, может быть, позвать доктора? – (При этом слове у меня потемнело в глазах и затряслись поджилки.) – О нет, – сказал он дрогнувшим голосом, – я вижу, тебе лучше сразу лечь спать. Сон – лучшее лекарство. А медицинское обследование можно будет пройти и дома. Мы найдем самого лучшего специалиста – не важно, сколько это будет стоить.

Я, однако, сомневалась, что смогу когда-нибудь спокойно разговаривать с врачами.

Арчи запечатлел у меня на щеке слабый и бесстрастный поцелуй, глаза его опять наполнились слезами, и он отвернулся. Я смотрела, как он идет по коридору к своему номеру, наклонив голову, и плечи его слегка дрожат от сдерживаемых рыданий.

Завтрак был довольно тягостной трапезой. Единственными звуками, раздававшимися за нашим столом, были хруст поедаемых тостов и звон ложек в чашках. Было похоже на то, что Арчи не спал. Круги под глазами стали темнее, а кожа казалась полупрозрачной, как тонкий пергамент. Нам, конечно, так или иначе надо было поговорить хотя бы о сугубо практических вещах вроде расписания наших поездов, но у Арчи был совершенно убитый вид. Может, он получил какую-нибудь плохую весть? Например, письмо или телеграмму от мисс Нил, в которых она разрывала отношения с ним. Тот факт, что ее имя трепали все газеты в связи с похождениями женатого человека, вряд ли мог понравиться ее родителям.

Наконец я не выдержала и накрыла руку Арчи своей. Он закусил губу и посмотрел на меня. В глазах его были печаль, сожаление, чувство вины.

– Прости меня, – с трудом проговорил он. – Я…

– Да брось, не за что извиняться, – отозвалась я с поддельной беспечностью.

– У меня такое чувство, что это моя вина. Если бы я не увлекся… ну, ты знаешь… – Он не мог заставить себя назвать имя, которое было связано с очень, очень многим: с предательством, с крахом нашего брака, с чувством вины перед близкими, с публичным осуждением. Однако в конце концов Арчи с исказившимся лицом произнес: – Нэнси.

– Тише, тише, не надо, – ответила я, и мы опять надолго замолчали.

Арчи, видимо, сам был озадачен тем, что вторгся в опасную сферу чувств и эмоций, которая всегда казалась ему подозрительной, была заповедником для особ, принадлежавших к слабому полу. Глотнув чая, он прокашлялся и перешел к расписанию поездов и другим насущным вопросам. Надежная конкретность фактов успокоила его потревоженную совесть и восстановила обычное душевное равновесие.