Из аудитории лекция Белова перешла в цех.

Профессор сделал знак рукой: "Вон оно, смотрите!"

– Это братское? – удивились девушки. – Похоже на абажур.

– Вот так абажур, – перебили ребята. – Да в нем сто тонн весу! Короткая память, забыли, что сказано.

Сто тонн… Казалось, это не стальное колесо, а вырубленное из глыбы льда или камня. Так массивно.

И на нем, как оголенные ребра, неподвижные лопатки.

Одна из студенток принялась оглаживать рукой металл, любуясь его поверхностью.

– Это фрезеровка!

Она была восхищена обработкой колеса. Белов улыбнулся.

– Вы, Майя, правы. Эта работа не по плечу фрезеровщику – будь он хоть семи пядей во лбу! Еще несколько лет назад над такими сложными поверхностями кряхтели рубщики с пневматическими молотками. Тяжелейший труд. Но появился станок, так сказать, с высшим образованием. "Вот тебе задание, – говорим станку. – Из грубой заготовки изволь выточить лопатку для братского колеса!" Станок отвечает: "А я бюрократ. Словам не верю, напишите, что надо, на бумаге". Вот и пишем. Пишем на бумаге, но по-особенному, чтобы нас понял станок.

– Станок с программным управлением! – подсказали с разных сторон.

– Совершенно верно, товарищи. Мы обзавелись фрезерными станками с программным управлением. Вот они и выдают детали в математически точной обработке. Даже в художественной. – И Белов кивнул на колесо.

Давно ли турбинные колеса собирали на болтах! Но болты вывелись, и с ними ушла очередная, отжившая свое в технике эпоха.

Сейчас колесо в турбине цельное, сварное. Оно прочнее крепленного на болтах, надежнее в работе, долговечнее. Новейшие сварочные автоматы проваривают металл на любую глубину, делая это быстро и точно. Сварщику остается только присматривать за работой аппарата. Ему и защитная маска не нужна. Электрическая дуга, сваривая металл, не прорывается наружу.

Знаменитый на заводе художник ручной сварки Федор Михайлович Зубков давно и по достоинству оценил автоматику. Сейчас он – мастер автоматической сварки.

И еще немало удивительных и умных станков появилось на заводе.

Шагая с экскурсией по цеху и останавливая студентов перед гигантскими стальными отливками, профессор внезапно сказал:

– Хотите увидеть чудо-богатырей? Не в сказках, а наяву? Тогда проситесь в экскурсию на Ново-Краматорский завод. На всю жизнь влюбитесь в сталеваров, как сам я влюбился. Вот люди… Вот техника!… Если вы здесь разеваете рты, так это по молодости. А спросите – отчего я глядел на работу сталевара с открытым ртом? Да еще со слезами на глазах? А вот отчего: если бы не великое мастерство краматорцев и не их трудовое геройство, не было бы у нас передового в мире турбостроения… Ясно?

– Ясно, – согласились студенты.

А Майя вскинула голову – и задорно, прямо в глаза профессору:

– Пусть краматорцы герои, но не приложи руки ленинградцы – никаких турбин бы у нас не было!

Тут заговорили все и согласились на том, что содружество всех трудящихся – вот в чем сила нашего государства и на заводах, и во всей жизни страны.

Выборгская сторона. Набережная Невы. Здесь нет дворцов, как в центре города. Не встречаются и гуляющие. Для прогулок есть более интересные места.

И вдруг, откуда ни возьмись, набережную запрудила нетерпеливая и шумная толпа. Забыты прелесть ночного взморья, парков, задумчиво-зеркальная гладь каналов. Взоры устремлены к Заводу водяных колес.

Появились милиционеры. Оттеснили толпу от завода и со словами: "Граждане, соблюдайте порядок", – навесили поперек улицы канат.

Что же происходило перед заводом? Киносъемка? Но к киносъемке ленинградцы привыкли и предпочитают разыгрываемую актерами сцену увидеть не на улице, а на экране.

Впрочем, в эту ночь была и киносъемка. Воздвигнутые на разной высоте, пылали прожектора, от чего белая ночь вокруг сгустилась до сумерек. Суетились кинорепортеры. Некоторые из них уже брали навскидку свои ручные камеры, запечатлевая детали обстановки.

Но вот откуда-то из расположения завода прозвучал голос. Усиленные мегафоном звуки разлетелись по набережной и, аукая, замерли над просторами Невы. Это были слова команды.

В одном из цехов заблаговременно была проломлена на улицу наружная стена. Пролом потребовался, чтобы расширить и без того огромные ворота.

Поперек мостовой, по рельсам, которых вчера еще не было, двинулась, направляясь к реке, электрическая тележка. Назвать бы ее "сороконожкой" – столько у нее колес.

На тележке – пассажир… Впрочем, как-то неловко назвать пассажиром могучего работягу. Этот работяга одновременно и царь водных глубин. Сам Нептун – деваться некуда – склонит перед ним колени и отдаст свою корону.

На тележке восседало турбинное колесо – последнее из десяти, которое ленинградцы построили для Красноярской ГЭС.

В нем 240 тонн весу (в Братском было 100), диаметр его 7,5 метра (Братское – 5,5). Нижним ободом колесо сидит на тележке. Можно насчитать четырнадцать лопаток. Верхний обод – особо прочный, так сказать, коренной: к нему крепится вал турбины. Обод не литой, а кованой стали и имеет толщину в полметра.

Медленно движется тележка. Рельсовая колея пересекает набережную и уходит к воде. Вокруг колеса хлопочут, суетятся. То и дело беспокойно гремит мегафон. В поте лица несут свою вахту такелажники, стропали… Но колесу только бы до места работы добраться. В пучине Енисея, под стометровой плотиной, стремительным вращением колесо, как и все предыдущие, даст на генератор мощность в полмиллиона киловатт.

Но как стальные монолиты весом по 240 тонн доставили в Сибирь?

Братское колесо сделали разъемным и отправили по железной дороге двумя половинками по 50 тонн. Почему бы и красноярское не доставить на место по частям – допустим, пятью или шестью блоками по 40-50 тонн. А на месте эти блоки сварить.

Группа ученых вместе с некоторыми заводскими специалистами рекомендовала именно этот путь для колеса.

Но нашлись противники. Оружие в ученом споре, как известно, – доводы. А доводы против перевозки колеса по частям были предъявлены такие. "Сварить на месте", – но ведь электросварку махины в 240 тонн не выполнишь на лужайке на берегу Енисея. Нужна монтажная плита. А это – сооружение, состоящее из глубоко заложенного бетонного фундамента и чугунных плит, плахи должны образовать строго горизонтальную поверхность.

Далее. Вручную блоки по 40-50 тонн на плите не установишь. Подавай подъемный кран. Но настанет время, когда придется убирать с плиты сваренное колесо. Значит, кран целесообразно строить сразу на подъемную силу в 250 тонн. Это мостовой кран. Чтобы он действовал, надо пустить его по железобетонной эстакаде. Опять задание строителям!

Но сварка колеса – это еще полдела. В процессе сварки от разности температур внутри металла возникают опасные силы – "напряжения". Колесо может искривиться, растрескаться. Чтобы этого не случилось, колесо помещают в термическую печь, давая ему сильно нагреться, а затем медленно остыть. После этого вредные внутренние раздоры в металле успокаиваются.

Выходит, на берегу Енисея надо соорудить и термическую печь со специальным устройством для ее нагревания. Не обойтись и без карусельного станка. Как бы ни было высоко искусство электросварщиков и термистов, на колесе все-таки образуются вспучивания, прогибы. Снять их способен только карусельный станок.

Монтажная плита, подъемный кран на эстакаде, установка для электросварки с трансформаторами и кабельной линией, термическая нефтяная или электрическая печь, карусель… Но это же целый завод! На постройку его потребовалось бы сто миллионов рублей.

И это для того, чтобы сварить десяток колес не в Ленинграде, а на Енисее… Вправе ли мы, советские люди, швыряться такими деньгами?