– Коэффициент инженерный, Иван Петрович?

– Нет.

– Математический?

– Нет.

– Так какой же? – сорвалось в нетерпении у доброй половины присутствующих.

– Объясню, – сказал главный конструктор. – Причем убежден, что наше правительство в Москве тоже имело в руках инженерный расчет для Средней Волги и тут же этот расчет подправило коэффициентом, который я имею в виду. Назовем его коэффициентом К; иными словами – Коммунистический. Партия и правительство зовут нас на подвиг, который называется коммунистическим трудом. Тут-то мы и сделаем из четырнадцати желаемую пятерку!

В минуты трудных раздумий возникает потребность глотнуть свежего воздуха. Так и сейчас: люди столпились у открытого окна.

Солнце, еще недавно ослепительно огненное на белесом небе, стало медным, диск его увеличился и, словно тяжелея, все стремительнее скатывался к горизонту. Казалось, вдоволь поработав, светило задумало освежиться в морской волне да заодно и переночевать в порту среди дюжих якорей, отданных кораблями.

Белов нарушил молчание:

– Коэффициент К, как видите, пока лишь идея. И я понимаю некоторую вашу, простите, растерянность. Мы с вами инженеры, нам надо работать, а идеи складывать, делить и перемножать не будешь! Сперва их надо облечь в числа, факты. Но на этом мое воображение иссякает… У вас мозги помоложе. Вручаю вам идею для разработки.

Кое-кто почтительно кашлянул: трудноватая, мол, задача!

Пора бы и разойтись, но уставший профессор как сел у окна, так уж, казалось, его и не сдвинешь. Приходилось задерживаться…

Нева, что беспокойно и угрюмо плещется меж гранитных берегов, утихла и посветлела. Угомонились и чайки, весь день в поисках нищи кружившиеся над водой. Эти птицы на плаву напоминали старинные, круто выгнутые ладьи, только маленькие, детской работы. Течение и вскипавшие на реке поверхностные струи то подгоняли их, то начинали кружить на месте и сбивать в караваны, то растаскивали далеко друг от друга по могучему лону реки. Но птицы, казалось, даже не любопытствуют, куда их несет: чайки безмятежно дремали, отдыхая.

– Какой должна быть турбина? – И профессор принялся рассуждать вслух: – Разумеется, не того типа, что на Грэнд-Кули, одной из крупнейших гидростанций США. Там, в Скалистых горах, на реке Колумбии постоянный расход воды, который подсказал инженерам относительно простое решение: Грэнд-Кули оборудована турбинами Френсиса. У нас, на Волге, дело сложнее – расход воды капризен. Так что с неподвижными, как у Френсиса, лопастями матушка-Волга турбин не примет…

Молодежь жадно внимала профессору. Его обступали все теснее. Профессор заглянул в окно.

– А какой прекрасный вечер!… И чего мы тут сидим? Давайте-ка по домам!

Не успел профессор найти свою шляпу, как у окна кто-то весело воскликнул:

– Вот у кого поучиться пиджак складывать!

Оказывается, вблизи прошел весь в огнях прогулочный теплоход с оркестром, и распуганные было чайки вновь одна за другой садились на воду.

Любопытные потеснились, давая место у окна профессору.

– Нуте-ка, ну-ка, где тут портные, которые дают уроки?

Перед его глазами одна из чаек садилась на воду. Села. Сразу же, как бы делая гимнастику, вытянула крылья в стороны на всю длину; мгновение неподвижной сосредоточенности – и лишь после этого началось складывание крыльев. Сделала это чайка в два приема. Прием первый: крыло согнуто посредине в суставе, соответствующем локтю. Прием второй: крыло прижато к телу.

– Вот у кого поучиться бы пиджаки… – Это уже было повторено специально для профессора. Но Белов вдруг поморщился: "Не те слова, не те!" – и порывистым движением руки прервал говорившего.

– Да разве дело в пиджаке, милый вы мой! Глядите внимательно: вот еще чайка садится… Чертовски конструктивно это у нее получается, а? С крыльями-то! Вот бы нам для Волги позаимствовать у чаек!…

И профессор, оживленно жестикулируя и обращаясь уже ко всем, заговорил о "турбине-чайке", могучей и вместе с тем грациозной, в которой только необходимое и ничего лишнего: ни металла, что так часто утяжеляет и огрубляет машины, ни конструктивных излишеств и пустяков, до которых еще падки иные проектировщики.

Это была вдохновенная речь художника, начавшего – пусть еще в мыслях – уже создавать свое произведение.

Белов умолк.

– Да что это я разговорился, глядя на ночь… До завтра, товарищи! – И он схватился за шляпу.

Начальник производства на собрании коммунистов сравнивал будущую турбину с географической картой. Еще и в наше время на карте мира существуют "белые пятна": это места, которых не достиг географ.

– Мы, турбостроители, – сказал производственник, – сейчас в положении этого географа. Средневолжская турбина выдвигает перед наукой и техникой ряд совершенно новых задач. Для нас это белые пятна. Как же быть? Очевидно, придется самим вступить в роль "географов-первооткрывателей". Но сомневаюсь, справимся ли одни. Слишком мало у нас времени. Мое предложение – обратиться в Академию наук, чтобы заводу помогли ученые.

– Правильно, – кивнул сидевший в президиуме главный конструктор Белов и сделал пометку в блокноте. На чистой странице, озаглавленной "Коэффициент К", он только что раскрыл фигурную скобку. Теперь против скобки написал: "Помощь ученых".

Фигурной скобкой, как щипчиками, Белов решил собрать все дельные предложения коммунистов. Что это даст в сумме? Старик не обольщался: наивно думать, что здесь, на собрании, у него составится полный коэффициент К. Но, с другой стороны, Белов был уверен, что коммунисты коллективным умом подскажут, как с "14" сбить шапку, а то и голову. Предложение начальника производства вошло в коэффициент К первым существенным слагаемым.

– Слово товарищу Махову, – объявили из президиума.

С места поднялся грузный пожилой человек с красным, как медь, лицом здоровяка.

– Поддерживаю начальника производства, – сказал он, вставая к трибуне и дюжими руками берясь за ее бортики. – Науку пошевелить следует. Однако же и самим не плошать!

Лет сто назад в ворота тогда еще плюгавого заводишки постучался человек в лаптях и с пустой котомкой за плечами. Но из-под жалкого рубища выглядывала такая могучая грудь и на руках бугрилась такая богатырская мускулатура, что хозяин залюбовался работником. Он поманил богатыря из толпы и самолично впустил в калитку. Поставили нового работника воротить самую что ни на есть тяжелую, конскую работу. И диво: человек управлялся наравне с битюгом, между тем прокорм его обходился хозяину много дешевле, чем прокорм коня.

Это был первый Махов на заводе, прадед Василия Евтихиевича. Так и пошла рабочая династия Маховых. Василий Евтихиевич не последний в этой цепи. К делу привыкает его сын, молодой слесарь.

Василий Евтихиевич – мастер на сборке турбин и садовод-энтузиаст. Он увлек сотни рабочих осушать под Ленинградом болота и разводить фруктовые сады. Увлечение садоводством отразилось даже на его речи: он подворачивает к слову то "московскую грушовку" с ее какими-то чудо-плодами, то "уссурийскую особо зимостойкую". Но на этот раз, против обыкновения, заговорил он не о делах сборки. И про садоводство – ни слова. Василий Евтихиевич повел речь о генералиссимусе Суворове и о крепости Измаил.

– По науке тогдашнего времени, товарищи, Измаил на Дунае, как известно, считался неприступным. И все ж таки Суворов крепость одолел. Спрашивается, с чего он начал? С подзорной трубы. Сперва изучил укрепления врага. Потом выглядел – уже у себя за спиной – природные скалы пострашнее и ну гонять своих солдатиков на них карабкаться. И когда – выразиться по-нашему – техника дела была освоена, протрубили суворовские трубачи штурм Измаила. И пала неприступная фортеция… С турецким султаном сделалось нехорошо. Многие европейские короли расхворались от потрясения нервов… Вот как управлялся с делом русский человек! Но это, товарищи, еще присказка… – Махов помедлил, подогревая интерес слушателей, как делают заправские ораторы, и закончил так: – Подзорная труба – это наша советская наука. Пусть обследует технические кручи, на которые нам взбираться. А тем временем все, товарищи, за учебу: рабочий, мастер, инженер – все. Турбины мы строить умеем, прибедняться нечего. Но ведь сейчас перед нами в турбинном деле – Измаил!