Начальник модельного цеха вызвал к себе Чучина.

Вошел Чучин. Аккуратно, без стука, прикрыл за собой дверь и остановился на пороге. С виду Иван Миронович такой, каким обычно художники рисуют старого питерского рабочего: среднего роста, сухощав, подвижен. На бритом лице усы. Большие, увесистые руки.

Заметив горку свежих чертежей, Чучин насторожился. Глубоко посаженные глаза его, как два сверлышка, принялись прощупывать, буравить начальника.

– Ну вот, Мироныч, средневолжская к нам пожаловала! – сказал инженер храбрым голосом и через силу улыбнулся.

– Вижу, – кивнул Чучин. – Поздравляю.

Инженер покатал трубки чертежей по столу.

– От поздравлений пока воздержимся. – И усадил Чучина на стул. – Знаешь, зачем я тебя позвал?

– Знаю… – Чучин размышлял, пощипывая ус. Кончики пальцев и ногти у него темные, с желтизной: это от клея и лака. – А скоро ли потребуешь сдать работу? – И ворчливо добавил: – А то у нас завсегда как на пожаре…

Начальник цеха умоляюще переплел пальцы рук:

– Товарищ Чучин! С этим заказом будет еще жарче, чем на пожаре. Срок спрашиваешь? А никакого не могу дать тебе срока, срок сверхсрочный!

– Так-с… – Модельщик опять вцепился в усы. – Выходит, для работы нет срока, а сделать надо… Как говорится, дело чести!

Начальник цеха, просияв, схватил модельщика за руки.

– Вот именно, Мироныч, дело чести! И защищать честь мы всем цехом поручаем тебе!

Люди, причастные к технике, понимают язык чертежей, или, как говорится, читают чертеж. Сперва, учась, читают по складам, потом, как во всякой грамоте, появляется бойкость в чтении. Но для модельщика недостаточно читать чертеж. Он сквозь нагромождение линий на бумаге обязан увидеть будущую деталь или машину во всей ее трехмерной телесности. Ведь модельщик – первый, кто начерченное конструктором воплощает в материал.

У всякого бригадира-модельщика свои повадки в работе. Иной начинает так: разложит на верстаке чертежи и вглядывается в них день, другой, третий. Молчит и только карандашиком себя по лбу постукивает.

Наконец разгоревшееся воображение позволяет модельщику приступить к делу. Но три дня уже прошло, их не воротишь. Пока такой бригадир думает и считает, ребята из его бригады околачиваются в курилке около бочки с водой.

Чучин действует по-иному. Природа одарила его воображением такой силы и ясности, что ему, как он выражается, "не треба времени на подогрев мозгов". Чучин, взглянув на чертеж, тут же как бы отрывает линии от бумаги, бросает их мысленно в воздух и заставляет так расположиться в пространстве, что возникает машина. Никто еще ее не видит, кроме Чучина, но для самого модельщика видение настолько осязаемо, что он иной раз даже наклоняется, чтобы заглянуть в воображаемую машину снизу; или привстанет на цыпочки, чтобы обозреть ее сверху; или отступает в сторону, посматривая на пустое пространство сбоку… И тут уж не зевай, ребята, кто в бригаде Чучина; Иван Миронович раздает досочки с точной разметкой на каждой, как ее обработать: опилить, обстругать, сделать паз и так далее.

Весело у Чучина, любит его молодежь: и заработаешь всегда хорошо, и у бочки с водой не прокуришься!

Начальник цеха наведался в бригаду к Чучину. Спрашивает, не нуждается ли в чем-нибудь.

Старик брезгливо сморщил нос.

– Кислым запахло, начальник. Не те пироги мечешь из печи!

Начальник цеха огорченно развел руками. Как назло, из сушильной печи пошла партия не сосновых, как обычно, а еловых досок; кислый их запах и распространился по цеху.

Еловая доска – огорчение для модельщика. Дерево это прошито во всех направлениях как бы кривыми черными гвоздями. Это зачатки ветвей внутри ствола. В высушенной древесине они не только черные, но и твердые, как железо. Об эти природные гвозди выкрашивается и даже ломается инструмент. А разрезанные сучки вываливаются. Доска становится дырявой – ее надо латать вставными кусками-"пробками".

Елку терпят на второстепенных поделках. И Чучин, став моделировать лопасть средневолжской турбины, естественно, потребовал настоящего материала. А его нет.

Нескладно начиналось большое дело. Праздничное настроение, царившее в чучинской бригаде, заметно упало.

– А знаешь, Иван Миронович, – заговорил начальник, краснея, – в конце концов елка – тоже дерево! На земном шаре знаешь сколько ее процентов? Еще побольше, чем сосны! И зря мы это дерево поносим, ей-богу, зря!

Чучин отложил на верстак инструмент и с сожалением посмотрел на инженера.

– Понимаю твое начальническое положение, – сказал старик. – Всем подай, всюду поспей, за все отвечай… Но только я совестью своей не поступлюсь. Почетный заказ – его и выполнить должны с полным уважением… А нет материала – пиши мою бригаду в простое.

Начальник пошел по цеху, от верстака к верстаку, приказывая все сосновые доски,, которые еще уцелели и не пущены в дело, передать Чучину.

Подсчитали добычу: мало.

– Остается одно, – сказал начальник цеха. – Одолжить сухих сосновых. Подскажи, Мироныч, на какой завод толкнуться!

Старик запротестовал:

– Срамиться перед соседями? Скажут: вот так строители турбины мирового значения, с чего дело начинают… побираться, христарадничать пошли! Нет, не согласен я на такую добычу.

– Ну, брат, на тебя никак не угодишь. – Начальник цеха рассердился и ушел, досадуя на себя, что связался с норовистым стариком. "Пусть-ка теперь сам придет да попросит помощи".

Но Чучин за помощью не пришел. Он сел на верстак и долго щипал усы, сосредоточенно уставившись в чертеж. Потом еще раз пересчитал собранные доски.

– Это все? – спросил он своих пригорюнившихся ребят. – Больше не найдется?

– Все, Иван Миронович. И половины не наскребли против того, что требуется…

– Ладно! – вдруг как отрубил Чучин и сразу повеселел. – Принимайся, ребята, за дело! Тульский Левша, читали небось, в старинные времена блоху подковал… Ну, и нам завещал перед делом не робеть!

Лопасть турбины своей формой напоминает крыло птицы. Крыло покрыто перьями, которые расположены наподобие рыбьей чешуи. Модельщик, склеивая лопасть, тоже набирает ее как бы из чешуек. Здесь чешуйкам соответствуют "косяки" – дугообразные деревянные плахи. И косяки по размеру тем больше, чем крупнее турбина. Все равно как у птиц; ведь воробьиными перышками не оперишь крыло орла или чайки.

Косяки для средневолжской намечались невиданные… И вот тут-то, разглядывая чертеж, Чучин и нашел свое решение!

Чтобы изготовить дугу-косяк, одной доски недостаточно: узка. Приходится делать надставку – значит, режь вторую доску. Но надставка забирает чуть побольше половины доски, а остальной материал пропадает. Горы обрезков.

Чучин пошел на уловку. Не стал резать доски порознь, а склеил их в щиты. И уже на щитах раскроил косяки. Материал ушел в дело почти без обрезков.

К общему изумлению, чучинская бригада, обойдясь половиной досок, изготовила всю модель полностью. Быстро ли? А вдвое быстрее, чем ожидал начальник цеха, потому что в этой работе не только Чучин, но и его молодежь превзошли себя: всякий день кто-нибудь блистал смекалкой. А смекалка при работе все равно что заряд в ракете: чем больше наращиваешь, тем стремительнее движение.

Качество рекордного чучинского изделия проверили не только контролеры из ОТК. У гигантской деревянной лопасти, достигавшей в поперечнике семи метров, побывали все рабочие цеха. И когда начальник цеха объединил высказанные мнения, даже сдержанный и не падкий на похвалы Чучин просиял.

– Спасибо на добром слове, товарищи, – сказал он, кланяясь народу в цехе, совсем по-старинному потянулся пальцами правой руки к полу.

Поверхность лопасти прошкурили стеклянной бумагой, после чего чешуйчатое ее строение стало особенно наглядным. Появилось сходство с рыбой, которое усилилось после того, как лопасть покрасили в серый цвет и покрыли нитролаком. Поверхность ее стала не только гладкой, но и скользкой.