Пробившись сквозь горланящую солдатню, к нему галопом подскакал Саличетти.

   — Победа, Бонапарт! Мои поздравления! Наконец-то мы спустились с этих проклятых гор!

Оба перевели лошадей на рысь и поехали бок о бок. Саличетти явно испытывал облегчение.

   — Я уж было начал подумывать, что тебе это окажется не по зубам, — злобно улыбнувшись, сказал он, — и тогда конец всем нашим желаньям, верно? Мне это было бы чертовски обидно. Я предпочитаю Парижу Италию. Золотая страна!

Да, он мог себе представить, как беспокоился Саличетти: если бы Бонапарт потерпел в этих предгорьях поражение, тот в какой-то степени нёс бы за это ответственность. Обязанностью комиссара Директории было следить за тем, как командующие выполняют инструкции правительства; они же оказались здесь вопреки этим инструкциям. Причём он заранее спланировал это неповиновение. Саличетти был достаточно хитёр, чтобы почувствовать, куда дует ветер. Обмена доверительными разговорами, весьма рискованными в этой ситуации, не потребовалось. Саличетти волновало только одно: попасть в Италию и поскорее загрести сокровища. Комиссар и не хотел ничего знать. Если им будет сопутствовать успех, всё будет хорошо. А если не будет — он всегда сможет отпереться. Этот Саличетти был настоящим мерзавцем. Никогда Бонапарт не станет ему доверять.

Они остановились у подножия холма Мондови, чтобы встретить спускающуюся процессию. Бонапарт ясно различал членов городского совета в богатых одеяниях и двух церковных лиц, облачение которых говорило об их высоком сане. Все они явно удивлялись молодости генерала. Он должен был являться для них олицетворением дьявола. Священники, наверно, с радостью окурили бы его кадильницами и окропили бы святой водой...

Мэр города вышел вперёд, опустился на одно колено и, раболепно заикаясь, протянул городские ключи. Бонапарт испытал острое наслаждение. Впервые в жизни ему вручали ключи от города! Но он сохранил достоинство и не улыбнулся даже Саличетти. Молодой триумфатор, великодушный и столь же непреклонный, успокоил дрожавшего от страха мэра. Город будет пощажён и все его жители тоже. По крайней мере до тех пор, пока будут выполняться его приказы.

Ему представили священников. Это были викарий епископа и настоятель кафедрального собора. Они смотрели на него как на дьявола с рогами и хвостом, воплощение атеизма Революции, уничтожающего церковь. Смиренно, робко они просили его позволить свободно отправлять религиозные обряды и признать священное право частной собственности. С той же благосклонностью, говоря на своём родном итальянском языке, он обещал им это. Проявляя милосердие, он чувствовал, что наступил самый прекрасный и патетический момент военной драмы.

Коротким галопом спустился с холма парламентёр и привёз условия военной капитуляции. Сам Колли скрылся, оставив в городе довольно большой гарнизон. Этот гарнизон сдавался безоговорочно — полк пьемонтских гвардейцев, два других полка, множество крепостных артиллеристов и несколько графов в чине полковников — такой-то, такой-то и такой-то. Их перечисление великолепно украсит отчёт для Директории. Поборникам республиканского равенства очень нравилось, когда в списке пленных находилось несколько титулованных особ.

Когда в сумерках к воротам города подходили его оборванные батальоны, которых теперь было легко превратить в отборные войска, оркестр торжественно исполнил «Марсельезу». Саличетти, как представитель французского правительства, ехал рядом с ним. Въезд в захваченный город был поистине триумфальным.

Как только Бонапарт миновал ворота и оказался на узкой улице, которая вела к площади, толпы горожан, размахивавших кто чем мог, приветствовали его. Несомненно, среди пьемонтцев было немало сторонников якобинской революции, видевших во французах своих освободителей, способных полностью изменить их жизнь. Саличетти и Фейпу, находившийся в Генуе, имели много секретных агентов, которые действовали по всей стране и поддерживали с ними связь. Однако большинство шумно приветствовавших его людей было крайне напугано и унижалось перед ним просто из страха. Трусы! Трусы! Почти все люди трусливы. Стоит их припугнуть как следует, и они готовы приветствовать самого чёрта...

На большой площади, окружённой старинными готическими зданиями, был выстроен пьемонтский гарнизон для официального акта сдачи. Его возглавлял седовласый комендант крепости — генерал граф Деллеро ди Кортеранцо. Опытный воин, аристократ, он едва мог скрыть свои страдания, вызванные этим унижением. Держась благородно, что чрезвычайно смутило старого вельможу, который ожидал увидеть перед собой разбойника санкюлота[34], Бонапарт вернул графу его шпагу.

Время торопило. Бонапарт вошёл в городскую ратушу вместе с важными гражданскими лицами, безудержно льстившими ему. В зале заседаний генерал повернулся к ним лицом.

— Синьоры, я пощадил вас и не отдал город на разграбление, — сказал он и жестом погасил не в меру бурные выражения благодарности. — Но вы должны немедля начать снабжение моей армии всем необходимым. В течение двух часов жители Мондови должны сдать оружие, амуницию, запасы провизии и другое имущество, принадлежащее пьемонтской армии. Любой гражданин, утаивший что-либо из перечисленного, предстанет перед трибуналом и будет обвинён в краже имущества Французской Республики. Вы получите отпечатанные листовки с указом и расклеите их по всему городу. Доброй ночи, синьоры.

Бонапарт стремительно вышел из ратуши, сел на коня и выехал из города в направлении Лезеньо.

Чувство довольства и огромного облегчения, казалось, изменило весь его мир. Он мчался галопом, а за ним скакали весело смеявшиеся офицеры свиты.

Он спустился с этих нищих предгорий! Теперь его солдаты будут сполна обеспечены продовольствием! Армия Колли разбита, от неё не осталось и следа. Теперь надо двигаться к Турину. Если бы можно было так же запугать глупого, старого короля Пьемонта, заставить его прекратить военные действия и подписать мир, он достиг бы исполнения своей мечты. Будет ли Жозефина гордиться своим мужем и хвастаться им в Париже? Ему нужно больше. Она должна приехать к нему, и как можно скорее. Смешно было только рассказывать о ней своим генералам. Но как добиться этого? Жозефина! Жозефина!

Только одна новость омрачала этот великолепный день. Когда Бонапарт приехал в Лезеньо, Бертье сообщил ему, что старик Стенжель убит. Он погиб, ведя один из своих никудышных эскадронов в рукопашный бой с пьемонтской кавалерией. Эта потеря была невосполнима. Стенжель был единственным хорошим кавалерийским офицером на всю армию. Храбрый воин, он также был изумительным мастером разведки. Вчера по прибытии в Лезеньо старый гусар преподнёс блестящий урок того, как кавалерийскому офицеру следует собирать сведения о противнике. Он перехватил на почте несколько писем и перевёл их, допросил почтмейстера, священника и крестьян, разослал лазутчиков, нашёл проводников, исследовал броды, дороги, ущелья, разыскал еду и хорошую питьевую воду. Несмотря на то что штаб находился в деревне уже двадцать четыре часа, никому не пришло в голову сделать всё это. Нелегко будет найти замену этому близорукому, ворчливому старику Стенжелю...

Но зато он спустился в долину! Сегодня вечером у его солдат праздник. Если армия Колли и не полностью уничтожена, то полностью сломлена. Болье, находившийся за много миль отсюда, не в состоянии вмешаться.

Он начал составлять доклад для Директории.

«Я должен сообщить вам о захвате Чевы, о сражении у Мондови и нашем вступлении в этот город...»

Он ничего не сообщит ни о провалившейся атаке на Чеву, цитадель которой не сдалась до сих пор, ни о ещё более ужасном бегстве Серюрье из Сан-Микеле — или сведёт неудачи к ничего не значащему пустяку. Он нарочно спутает даты всех операций с тем, чтобы рассказать этим парижским дуракам красивую сказку.