Одновременно окутался белым дымом и противоположный склон горы. Донёсся грохот артиллерийских залпов, вой летящих пушечных ядер, треск ружейных выстрелов. Враг нерасчётливо выдал расположение и протяжённость своих позиций. Прекрасно. Массена указал в ту сторону.

   — Видите, генерал? — язвительно бросил он.

Позиции были слишком хорошо защищены, чтобы он мог взять их штурмом только своими силами. Но Лагарп был уже на подходе.

   — Вижу, — ответил Бонапарт. — Немного нажмите на них, генерал, но не вступайте в открытый бой.

Штабной офицер Массена галопом ускакал прочь. Вражеские пушки и мушкеты продолжали палить, напрасно пуская дым и создавая шум. Бригада пехоты слева двинулась к реке и тщетно попыталась перейти её вброд; в воду с плеском шлёпались пушечные ядра. Стрелки усилили огонь, а основной корпус красовался на виду, будто готовясь к немедленной атаке.

Время шло. Вражеская канонада, не принося французам никакого вреда, продолжалась уже два часа. Штабным офицерам удалось приблизиться к позициям противника и осмотреть их в подзорные трубы. Неприятельские укрепления не были такими неприступными, какими казались издали, да и численность их защитников не казалась устрашающей.

Подъехал Лагарп. Вся его дивизия наконец подошла и могла выступить в поддержку Массена. Одновременно прибыл офицер от Ожеро, который доложил, что штурм Коссерии захлебнулся в крови. За четверть часа они потеряли сотни людей. Ожеро готовился к новой атаке. У осаждённых кончались боеприпасы, и они бросали вниз камни и куски скал. Чёртовы руины! Перевалило за четыре. До конца светлой части этого апрельского дня оставалось всего несколько часов. Слишком поздно предпринимать здесь что-либо решительное, особенно когда в тылу остаётся невзятая Коссерия. Впрочем, к утру там всё закончится.

Он тщательно изучил мощную оборону противника вокруг Дего. Этот обстрел был попыткой обмануть их. Завтра хватит времени для победы. Они непременно возьмут Дего. Бонапарт повернулся к Массена:

   — Довольно, генерал. Отводите свои войска. Вы наступаете завтра. Возвращайтесь на вчерашние биваки. Мои приказы получите позднее.

Массена улыбнулся в ответ. Бывали мгновения, когда Бонапарту хотелось задушить его за эту холодную, злую, намекающую на превосходство усмешку.

   — Очень хорошо, генерал! Вы все видели сами и убедились, что в моём положении было бы сплошным безумием атаковать сегодня.

Он раздражённо ответил:

   — Да, но сегодняшний день потерян. Завтра вы получите подкрепления. Однако запомните: Дего должен быть взят любой ценой!

Поздно ночью Бонапарт устало снимал с себя одежду, чтобы поспать пару часов. Он был в сильном раздражении. День, этот важный день оказался безвозвратно потерянным. Взять Дего не удалось. Приводило в бешенство то, что его первоначальные приказы были абсолютно правильны. Перебежчики сообщали, что утром в Дего было всего тысяча двести солдат, но затем к ним прибыло подкрепление. Днём там насчитывалось уже четыре-пять тысяч, а завтра будет ещё больше. На другом направлении атаки аванпосты Ожеро по-прежнему находились у Миллезимо. Соединиться с Серюрье не удалось. И Коссерия не была взята. Ожеро доложил, что он предпринял ещё один штурм, который обошёлся также дорого, как и предыдущий. Теперь он вёл переговоры с Провера и вновь отказался от условия свободного выхода из крепости, которое выдвинул маркиз. Ночью Ожеро готовился к новой атаке. У врага почти кончились боеприпасы; кроме того, в крепости не было воды.

Всё это было бы неплохо, но он даром потратил целый день — один из тех бесценных дней, каждый момент которого мог сыграть решающую роль в его судьбе. Он сознавал свою вину. Сегодня он потерял самообладание, поддавшись событиям, а не руководил ими. Атака в Коссерии оказалась дорогостоящей ошибкой. Ему надо было просто изолировать это место и постепенно добить австрийцев. Сейчас бы он уже был на высотах вокруг Чевы, и Колли был бы разбит. Но первое же дерзкое сопротивление его воле заставило Бонапарта прийти в слепую ярость.

Никогда больше он не потеряет самообладания, не останется глухим к доводам рассудка. Если бы Колли так же отреагировал на отчаянное сопротивление французов в Монтеледжино, ситуация могла бы стать очень опасной. Но Колли не использовал эту возможность. Бонапарт видел противника растерянным, нервничающим, боящимся за свои фланги и тылы и неспособным к решительным действиям. Не скоро Колли выпадет второй такой случай. Но Бонапарт и сам сплоховал. Он не использовал свои возможности, оказался недостойным своей судьбы. Эта мысль приводила его в неистовство. Он ненавидел ухмылки Массена. Какой негодяй донёс ему, что в тот день Массена обозвал его идиотом?

Он лёг в постель. Завтра будет новый день. Что делала в это время Жозефина? Жозефина, Жозефина... Возможно, он увидит её во сне.

Когда наступил закат следующего дня, двадцать пятого жерминаля, и золотые, пурпурные и алые тона изумительно расцветили голубое апрельское небо, он находился уже в Дего, только что захваченном после длившегося весь день сражения.

Массена предпринял широкий обходной манёвр справа, в направлении мощного каменного редута на плато, служившего ключевой позицией в обороне противника: именно редут, а не древняя крепость, был тем фортом, о котором говорили перебежчики. Лагарп продвигался из Кайро по берегу Бормиды; перейдя реку вброд за Дего, он атаковал слева. Его пехота вскарабкалась на высоты и напала на редут с другой стороны, отрезав противнику путь к отступлению. Те из врагов, кто не был убит, ранен или взят в плен, в панике бежали, сметая опоздавшие батальоны австрийцев.

Потери французов, против всех ожиданий, оказались поразительно малыми. Впервые за кампанию оборванные, босые батальоны атаковали с такой отвагой, с таким воодушевлением, что значительно превосходившие их числом австрийцы не смогли толком организовать сопротивление. Он честно мог приписать эту заслугу лично себе. Прямо за Кайро, перед началом марша, он объехал ряды и воодушевил их новостью о взятии Коссерии. (Проклятые развалины. Они сдались только в четверть девятого утра). Он заставил их поверить, будто Коссерия — это могучая современная крепость, и солдаты кричали от радости и воодушевления. Неужели они позволят людям Ожеро превзойти их? «Снова к победе, мои храбрецы! Бегом! Слава ждёт вас! Да здравствует Республика!» Они подхватили его призыв! Полки один за другим начинали с невероятной скоростью двигаться в направлении Дего. Воодушевление нарастало. Пару часов спустя, когда, достигнув этого опорного пункта обороны врага, батальоны поднялись на высоты и вступили в схватку с противником, крики французов ещё были слышны, пока грохот не заглушил их голоса. Он начал управлять этой недисциплинированной толпой, которую представляла собой его армия, превращать её в послушный инструмент.

Теперь, когда победа была одержана, он ехал по старинной мощёной улице, которая вела к центральной площади Дего, украшенной несколькими деревьями грязно-зелёного цвета. Налево шла дорога к мосту через Бормиду. Высоко над его головой, почти на самом верху располагавшейся на скале крепости, развевался трёхцветный французский флаг. (В этой крепости находился женский монастырь, с обитательницами которого солдаты обошлись не слишком вежливо,) В воздухе всё ещё стоял пороховой дым, наполнявший ноздри едким запахом, хотя в самой деревне боя практически не было. Жители исчезли. Те, кто не успел спастись бегством, прятались по домам с запертыми на засовы дверьми и плотно закрытыми ставнями.

Когда он остановился в центре площади, с дороги в деревню хлынула толпа солдат. Выкрикивая богохульства и ругательства, отпихивая друг друга, они бросились на эти запертые дома, выбивая двери прикладами мушкетов, нетерпеливо расстреливая замки и запоры. Начался повальный грабёж.

Он был неспособен остановить его. Это была война, это была победа. Он видел, как старшие офицеры уводили австрийских лошадей и мулов. В эту минуту у него не было ни сил, ни власти остановить своих людей, опьянённых победой.