— Я зашёл сюда минут двадцать назад, — ответил Кей и включил миксер.

— Ну, зачем же так громко? — жалобно произнёс Гемини, отрывая руки от ушей, когда звук исчез.

— А ты так и будешь собой дверной косяк подпирать?

Кей налил красную густую жидкость в длинный стеклянный стакан и протянул Гемини.

— Пей.

Гемини оторвался от косяка, сделал пару шагов, взял напиток и, усевшись за стол, сделал глоток. Горло обожгло и на глазах показались слёзы.

— Кей, что это за гадость?

— Традиционный ночной вариант антипохмелина, — с нескрываемо довольной улыбкой сел напротив напарника Кей. — Сначала очень плохо, зато потом будешь как новенький.

Дневной сделал ещё пару осторожных глотков и продолжил расспрос:

— Где ты устроился?

— Мне казалось, ты знаешь, — в голосе Кея послышались недовольные нотки. — Твои люди не выпускали меня из наблюдения с того момента, как я покинул квартиру!

Ярко-красный стакан замер на полпути ко рту, и глаза Гемини удивлённо расширились.

— Я не давал никаких распоряжений Дуану.

— Неужели? — гневно сверкнул глазами Кей. — И блондинку тоже не ты подсаживал?

— Какую блондинку? Ты о чём? — искренне не понимал дневной.

Теперь настала очередь Кея удивляться. Гемини не врал, он чувствовал это по запаху.

— Вот значит как… — задумчиво произнёс он. — Интересно, интересно… — после чего вернулся к разговору. — Пока ты дрых без задних ног, у меня было собеседование и я устроился на работу в службу спасения. Испытательный срок — два месяца. На службу заступаю завтра ночью.

Долгий молчаливый проницательный взгляд. Кею казалось, что Гемини просвечивает все его мысли и чувства.

— От себя бежишь? — едко прозвучало в ответ. — Или надеешься на искупление?

Гемини даже не опомниться не успел, как Кей вытащил его за шиворот из-за стола и отправил в нокаут на пол.

— Злишься, Кей? — утирая пальцем расшибленную губу, довольно заметил Гемини. — Правильно. Злость… она… бодрит.

Художница — Алиса Строганова

Художница — Алиса Строганова

102 частота

В воздухе витало едва заметное ощущение беды. Но подбиравшийся тихой поступью кризис не чувствовали ни оппозиционеры, вот уже несколько недель занимавшие площадь Независимости, ни правительство, в своей последней агонии идущее на уступки революционерам. Запаха будущей крови не чувствовали ни мирные граждане, сидевшие дома и ожидающие развязки событий, ни лидеры радикальных партий, возглавляющих сопротивление. И это было логично, так как страна уже находилась на грани политического и экономического коллапсов. Захват административных зданий оппозиционерами в столице и других городах привёл к образованию параллельных органов власти, подведя Наикрау к чрезвычайному положению. Подобное уже случалось в Ката-Луке один раз. И никому не приходило в голову, что в этот раз будет по-другому. А катастрофа, тем временем, незаметно приближалась к «Штабу народного сопротивления» на площади, где сидели лидеры революции. Осторожными тихими шагами человека в куртке с плотно надвинутыми на глаза капюношом она заглянула в палатку и вызвала одного из них. Глава оппозионеров покинул коллег и оказался на улице рядом с загадочным незнакомцем.

— Патрон просил передать, чтобы вы начинали захват зданий правительства немедленно, — сухо произнёс незнакомый мужчина, не снимая капюшона.

— У нас всё готово, — отчитался оппозионер. — Мы ждали только вашей команды.

— Время вышло. Начинайте немедленно.

Подобно бесплотному духу незнакомец растворился в толпе, в то время как революционер зашёл в палатку управляющего штаба. Пора.

Хорошо быть сторонним наблюдателем. Плохо наблюдать что-то нехорошее. А то, что я наблюдал на площади в Ката-Луке мне уже давно перестало нравиться. Если быть точным, с того момента, когда к оппозиции, выступавшей с довольно правильными и мирными лозунгами, присоединились радикальные движения, требовавшие полной смены власти. Они подтягивались к площади, словно скорпионы, превращая её в гнойную рану столицы. Она разрастала и разбухала и, наконец, прорвалась. Обезумевшие и жаждущие крови молодые радикалы сначала захватили парламент, а потом пошли на президенский дворец. Насколько мне было известно, дочь и жену несколькими часами раньше он отправил заграницу, и теперь не желал сдаваться до последнего.

Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами. Горящие здания и грузовики, забрасывание бойцов правопорядка камнями и красная площадь перед дворцом. Они не жалели никого и, если кто-то ещё был жив, добивали прямо на месте. Запах гари, крови, крики и свист пуль… А через несколько часов после захвата дворца президента на площади началась казнь его и его приближённых, сопровождающаяся издевательствами: заплёвыванием и забрасыванием камнями. Откуда в них было столько жестокости, чтобы пытать своих жертв перед убиением? А завтра в СМИ сообщат о том, что президент скончался от сердечного приступа…

Я не помню, как добрался домой. Казалось, я подхватил какой-то вирус безумия, и мне хотелось быстрее избавиться от болезни, оказавшись в родном доме. Хотелось смыть и стереть с себя всё увиденное, но не получалось. Дома я вдруг осознал, что нигде теперь ни я, ни моя семья не могу быть в безопасности. Пока эти звери здесь. Если они, не задумываясь, убили президента, обычные граждане для них вообще ничто. Пронзившая мысль была единственно верным решением.

— Милая, собирайся, мы уезжаем.

— Куда? — удивлённо посмотрела на меня жена, поражённая внезапным решением.

— На полуостров Киам, к нашим родственникам, — бескопромиссно ответил я.

— Но… зачем?

— Для нашей безопасности лучше быть там. Особенно сейчас, когда к власти пришёл беспредел…

Скрытые миры

Флессия

Густые волосы, плотно надвинутая на глаза черная кепка, потёртые брюки и легкая куртка грязно-зелёного цвета, такая же невзрачная, как и сам прохожий. Приглядевшийся с трудом бы узнал в незнакомце Россета Дорреро — Второго Оратора. В Хикое — одном из бедных регионов мира, считавшегося неофициальной столицей скрытых миров, лучше было не привлекать лишнего внимания. Он, в самом начале бывший центром нового строительства и одним из самых дорогих принципатов, потеряла своё прежнее значение. Здесь были зелёные зоны, здания в виде сложенных на друг друга морских камешков, здания-скалы с местами отдыха и всем необходимым, находившимся в зоне досягаемости. В городах, растущих вверх, вширь и вглубь не было только одного — свободного пространства. Хикоя являлась самым густонаселённым принципатом Флессии, где признаком наибольшего богатства считалась как можно большая личная территория, а уж земля так вообще стоила баснословных денег.

Поэтому новичку ничего не стоило потеряться в этих местах. Но мужчина шёл уверенно, ведь он знал здесь каждый угол, и каждое лицо было ему знакомо. С детства. Россет Дорреро вырос в этих трущобах…

Россет не знал своего отца. Всё то немногое, что ему удалось узнать от матери, было, что он очень могущественный человек и его положение не даёт им быть вместе. Что Россет очень похож на него, и также красив и умён, поэтому отличается от соседских мальчишек. И вечерами, когда шумный мегаполис замолкал, Россет забирался на крышу, мечтая о том, что однажды положение изменится, и отец вернётся и забёрет их. Образ отца, далёкий и недосягаемый, помогал ему справляться с собственной непохожестью на остальных, которую он чувствовал с самого детства. Благородные, прямые черты лица, пытливый ум и нежелание играть в войнушку, когда можно придумать что-нибудь сложнее и интереснее с самого начала отличали его от остальных. Он не играл с ребятами, предпочитая сидеть где-нибудь сверху и наблюдать происходящее со стороны, делая выводы и подмечая различные мелочи. На предложения мальчишек присоединиться он чаще всего отвечал отказом. Их это злило, заставляя считать его снобом, пока не вывело из себя окончательно. Пожелавшие проучить его ребята хотели избить Россета, но с удивлением для себя обнаружили, что драться тоже он умеет. Причём, ничуть не хуже их. В итоге обидчикам, раскиданным и поверженным Россетом, пришлось просить прощения. Мальчик ярко помнил эту стычку, потому что тогда впервые почувствовал страх и уважение, следовавшие за ним в его районе. Его уважали и боялись, с ним советовались. К нему прибегали за помощью, когда просить было уже некого. Это могло бы длиться долго и стать всей его жизнью, но в тринадцать лет умерла его мать и он, бездомный оказался выброшен на улицу. Конечно, была ещё и социальная служба, но, побывав в приюте и уяснив, что и как, Россет предпочёл сбежать.