Было очевидно, что прихожане облюбовали эту старинную часть кладбища, чтобы дать природе делать свое дело. Могильные камни были плотно обвиты плющом, в щелях мраморных плит проросли пучки барвинка, сами плиты кружевом покрывала ежевика. Хэлфорд остановился у мраморного могильного камня. На нем еще остались следы искусно выгравированной розы. Хэлфорд не спеша отодвинул ветви плюща и прочел: Ребекка Лоусон, 1880–1902. Никакой больше надписи, никаких слов о безутешной скорби, никаких свидетельств о том, кем была покойная — женой, дочерью или матерью. Только имя и этот узор на камне.

«Вот и все, что осталось от Ребекки Лоусон, — подумал Хэлфорд. — От ее непрожитой жизни. А что могут оставить после себя все умершие в молодом возрасте, кроме надежд и обещаний?» Он оглянулся на церковь. Оттуда раздались первые звуки гимна. Да, когда умирают молодые, не остается ничего, кроме несбывшихся надежд.

Он наклонился и вырвал клок желтой травы за могильной плитой Ребекки Лоусон. Беловатые корни пахли затхлостью. От отбросил подальше траву и склонился за следующей. Так бы он, наверное, и привел в порядок могилу Ребекки Лоусон, если бы, бросив очередной взгляд в сторону церкви, не увидел, что из южной двери показалась Эдита Форрестер и через кладбище направляется к нему. «Черт бы ее побрал, — выругался про себя Хэлфорд и принялся вытирать руки. — Неужели и в такой день эта старая сплетница не может угомониться?»

— Старший инспектор, — начала она как ни в чем не бывало, — я видела, как вы уходили, и хочу сказать, что очень рада, что вы нашли время прийти. — И хотя никакого приглашения от нее на этот званый вечер Хэлфорд не получал, он счел разумным изобразить доброжелательную улыбку. Эдита Форрестер просияла.

— Конечно, это не то что настоящие похороны. Но все равно… я всегда считала, что панихида — самая прекрасная часть церковных обрядов. А какие чудесные слова по этому поводу в Священном Писании! В дни моей молодости невинных молодых девушек хоронили в цветочных венках на голове, а несущие гроб все были в белых перчатках. Не правда ли, чудесно? Жаль, что сейчас все это забыто.

Хэлфорд кивнул в сторону церкви.

— Очень много пришло людей, как вы считаете, мисс Форрестер?

— О да! Правда, хочу заметить, я ожидала больше. Но сейчас по телевизору так много интересного — футбол, рок-музыка, сериалы, куда там скромной панихиде, хотя бы и по невинной жертве убийцы. — Она наклонилась поближе и прошептала. — Я ожидала толпу. Видите вон ту могилу с засохшим розовым кустом? Это могила Мэдж Стилвелл. Там рядом будет похоронена Лиза.

Хэлфорд посмотрел на серый блестящий могильный камень. Весной, когда кругом расцветают цветы, наверное, эта могила может показаться достойным местом для упокоения женщины, которая страдала при жизни. Но сейчас Хэлфорда неприятно поразил вид холодного могильного камня, похожего на зеркало. «Нет, под старыми полуразвалившимися камнями со стертыми буквами — вот подлинное место упокоения, — подумал он. — Жаль, что такой памятник нельзя поставить на свежую могилу. Потомки на наши могилы принесут не стихи, а средство для мытья стекол».

— Я полагаю, — сказал Хэлфорд, — эта служба должна все-таки несколько успокоить людей. Таких случаев, наверное, здесь еще не бывало.

— Не знаю, старший инспектор. — Голос Эдиты Форрестер звучал довольно беззаботно. — Конечно, люди взволнованны, но посмотрите на эту молодежь. Да им все как с гуся вода. Может быть, один или двое из них что-то запомнят на время, может быть, кто-нибудь из них вздрогнет, когда в его руке сломается палка, или некоторое время будет бояться ездить по кольцевой дороге. Да простит их Господь за их короткую память.

Хэлфорд пристально на нее посмотрел.

— А при чем здесь палка?

— О, старший инспектор, я имела в виду палку, ту, которую убийца вставил в спицы велосипеда Лизы. Ничего особенного в этом трюке нет. Но Джун Кингстон сказала, что однажды видела такое в фильме. Вам следует поискать среди тех, кто увлекается кино.

Хэлфорд поднял лицо к небу. Идиот Роун! И — как бы не хотелось так думать — идиот Бейлор. Но Роун… Роун, с его опытом, независимо от того, как он относится к Хэлфорду, он не должен был делать такую ошибку. Ведь сведения о палке были строго конфиденциальными. А теперь об этом судачат за обеденным столом почти в каждом доме.

Южная дверь со скрипом отворилась, и на пороге показалась первая группа скорбящих прихожан. Служба закончилась.

— Хорошо, мисс Форрестер, — начал Хэлфорд. — Уверен, у вас сегодня еще много забот…

— Естественно. Но я пришла сюда к вам не просто так, а поговорить кое о чем. Перед тем как принять такое решение, я какое-то время поразмышляла. Все думала, насколько это важно. В конце концов подумала — судить об этом вам.

— Прекрасно. — Он облокотился на камень Ребекки Лоусон.

— Лиза пыталась отобрать у Гейл маленькую Кэти Пру и установить над ней опеку.

— Кто вам это сказал?

— Этого я вам сказать не могу.

Хэлфорд выпрямился и засунул руки в карманы.

— Мисс Форрестер, поскольку вы отказываетесь назвать источник информации, значит, это все не более чем сплетня. А сплетнями мне заниматься недосуг. — Он пошел к воротам кладбища, но на ходу обернулся. — А кроме того, мисс Форрестер, я очень не люблю сплетни. Если вы хотите помочь полиции, что похвально, назовите имя того, кто сообщил вам это. Если нет, то самым мудрым решением для вас было бы просто немного помолчать. Это тоже иногда полезно.

Через пару секунд он услышал, что мисс Форрестер ковыляет вслед за ним. Он остановился и подождал.

— Старший инспектор. — Она подошла, вся запыхавшись, глаза блестели. — Я не говорю вам, потому что мне это сказали по секрету. Но я уверяю вас: этому человеку можно верить. Не сомневаюсь я также и в том, что это правда. — Она развернулась крутом и потопала к церкви. На полдороге мисс Форрестер остановилась и прокричала: — И, молодой человек, никогда не смейте разговаривать со мной таким тоном.

На Анизе все еще было черное шерстяное платье, какое она надевала в церковь. Она не удосужилась даже повесить на вешалку пальто — оно валялось на кухонном столе, рядом разбросаны ее туфли. Оррин молча глядел на Анизу, склонившуюся над раковиной. У него красивая жена. Прожив вместе уже много лет, он все еще понимал это. Следуя взглядом за изящной линией ее ног, он мог не только представить, но и мысленно осязать ее всю, вставленную в толстую шерсть этого траурного платья. Она восхищала его сейчас не меньше, чем когда он увидел ее в первый раз на вечеринке в Престоне и решил, что вот она — девушка, которая ему нужна, та девушка, на которой он женится.

И в плен Оррина взяла не только ее красота. Хотя в ту пору он был всего лишь зеленым репортером. За время работы в этом промышленном районе Англии Оррину Айвори доводилось повидать немало красивых женщин. И молодых, и постарше, и не только повидать. Тогда же он понял: красота — скоропортящийся товар. А вот Аниза оказалась исключением, подтверждающим правило. Она была не просто женщиной, а квинтэссенцией женщины. В его воображении она всегда представлялась ему как шепот — тихий, горячий шепот.

Он подошел к жене сзади и обнял за талию. Аниза ожесточенно драила большую сковородку, по дну которой барабанила сильная струя горячей воды, руки Анизы блестели от жира. Айвори прижался щекой к ее волосам.

— Почему ты не возьмешь какое-нибудь моющее средство?

Она замотала головой и хрипло произнесла:

— Я ненавижу эту раковину. Ты думаешь, я замужем за тобой? Нет, я замужем за этим идиотским краном, этой дурацкой трубой и всеми этими предметами, которые все эти годы чистила несчетное количество раз.

Айвори прижал ее еще крепче.

— Да оставь ты все это. Я позже уберу. Сковородка звякнула, потому что Аниза принялась за нее с новой энергией.

— Нет, я хочу ее дочистить. Просто я сказала, что ненавижу эту работу, и это правда.