Маура ринулась из комнаты в поисках телефона. Хэлфорд молча наблюдал за Эдгаром Стилвеллом, чувствуя острые покалывания в груди в такт подрагиваниям плечей этого человека. Ничего! Решительно ничего для Стилвелла сделать сейчас было невозможно. И Хэлфорд вышел, оставив отчаявшегося отца горевать в одиночестве.

Только без двадцати три детективы смогли покинуть дом Стилвелла. Викария на месте не оказалось, и Маура решила позвонить констеблю Бейлору. Вскоре он прибыл, готовый помочь. Маура с Хэлфордом выходили за дверь, а позади слышался приветливый баритон констебля.

— Успокойтесь, Эдгар, вам сейчас совершенно не о чем волноваться. Мы все устроим сами. Скоро придет Эдита…

Хэлфорд вывел «форд» из Верескового пляжа на кольцевую дорогу. Шел мелкий дождь. Небо с утра было беременно тяжелыми, без единого просвета облаками и вскоре разродилось проливным дождем. Сейчас же этот ливень выродился в мелкую изморось.

Маура достала полиэтиленовый пакет с очищенной морковью и баночку с изюмом.

— Забавная семейка! — сказала она и, открыв пакет, протянула его Хэлфорду. — В шкафу для посуды я насчитала пять комплектов льняных салфеток. Три кружевные скатерти. Весьма изящные хрустальные фужеры. Это совсем не то, что я ожидала увидеть в доме, где нет матери, жены, хозяйки.

Хэлфорд взял морковку и откусил сразу половину.

— Может быть, для семьи пекаря это не так уж и странно.

— Действительно. Чем накрыть стол, папашу заботит, а вот привести в порядок свою кофту, на это у него времени не хватило. А как он неряшливо одет. И это все не спишешь на то, что сейчас он пребывает в большом горе.

Они миновали U-образный поворот шоссе у рощицы и подъехали к месту, где было обнаружено тело Лизы. Поля по обе стороны дороги стремительно пробегали мимо. Помолчав несколько секунд, Хэлфорд протянул руку, взял из банки несколько изюминок и отправил в рот.

— Давай-ка посмотрим, что нам удалось извлечь из Эдгара Стилвелла.

Маура вытерла руки и открыла блокнот.

— Шесть месяцев назад Лиза начала работать у миссис Грейсон. Отец не знает, сколько та ей платила, но, видимо, достаточно, если Лиза не стала искать места секретарши. Работала она четыре раза в неделю, приблизительно с девяти до четырех. В основном смотрела за ребенком, но выполняла также и кое-какую несложную работу по дому. Лиза, активная прихожанка церкви св. Мартина, часто ездила с друзьями на побережье и в Лондон. Правда, постоянного парня у нее не было. Ближайшая подруга — Джилл Айвори, восемнадцатилетняя дочь издателя местной газеты.

— Оррин Айвори? Как же, помню! Местный властитель дум. Сама глубокомысленность и претенциозность.

— Я тоже его помню. Стилвелл сказал также, что Лиза и Джилл много времени проводили с Хелен Пейн, владелицей магазина «Реставрированная одежда». Был также какой-то неясный намек на местного художника.

— Кристиан Тимбрук, — задумчиво произнес Хэлфорд. — Подходящее имя для художника, занимающегося церковными витражами.

Маура откусила морковку.

— Не знаю, но папаша слишком настойчиво заверял, что между Тимбруком и Лизой ничего серьезного не было. Он повторил это несколько раз.

— Надо будет разобраться. А что насчет мамаши?

— Мэдж ушла из семьи шесть с половиной лет назад. Стилвелл пролил на себя в пекарне жидкое тесто и пошел домой переодеться. Пришел, значит, а ее нет. В записке, которую Мэдж оставила, было сказано, что она их всех любит, но жить здесь больше не в состоянии. Она забрала с собой почти всю свою одежду, всю обувь, косметику и несколько фотографий детей.

— Кстати о фотографиях. Я удивлен, что в доме нет ни одной фотографии.

— Одна у нас есть. Когда ты был наверху, я спросила об этом Стилвелла. Он сказал, что ни одной фотографии жены не осталось. А вот фото Лизы он достал из ящика кухонного стола.

Маура передала ее Хэлфорду.

Между лицом, что он видел в морге, и этим, на фотографии, была огромная разница. Фотография сделана где-то на природе. В кадре крупным планом стояла Лиза под каким-то деревом, видимо, дикой грушей. Чувствовалось, что девушка хорошо умеет контролировать себя. Весь ее облик, наклон головы, сияние глаз, блеск темных волос — все это делало ее весьма привлекательной.

Хэлфорд вспомнил безжизненное лицо в морге.

— Нам нужно получить подтверждение, что ее мать действительно умерла в приюте. Кстати, сколько лет было миссис Стилвелл, когда она ушла из дома?

— Тридцать пять. Эдгару было тридцать семь, Лизе пятнадцать, а Брайану двенадцать.

— Значит, что же мы имеем: в подростковом возрасте девочка осталась без матери и превратилась в молодую женщину, в спальне у которой стоят альбомы по декорированию интерьеров и кулинарии, а в гардеробе куча дорогих платьев. Отец с братом ее обожают. Однако амбиции Лизы ограничиваются работой в качестве няни. Ты считаешь — работать нянькой было пределом ее мечтаний?

— Даниел, из твоих уст это звучит так, будто она промышляла на панели.

— Черт побери, Маура, ведь убили ее не за то, что она была мисс Очаровашка. Кому-то она, видимо, мешала, и очень. Кому? И почему?

— На эти вопросы я пока ответить не могу. А как ты нашел ее брата?

Поля справа закончились, и пошла живая изгородь. Гоняя по лобовому стеклу капли дождя, методично работали «дворники».

— Не знаю, — наконец ответил он. — Заторможенный какой-то, очень похож на дебила, хотя это пока предположение. И к тому же у него серьезное уродство из-за неправильного прикуса. Если бы это был мой ребенок, я бы давно уже обратился к врачу. Сейчас это довольно просто исправляют.

— Но медицинской страховки для такого лечения, наверное, недостаточно.

— Конечно. И в таком случае присутствие всех этих дорогих вещей в комнате Лизы становится совершенно необъяснимым. Что же это? Одного ребенка в семье балуют в ущерб другому?

— Нет, Даниел, мне кажется, дело в том, что у Брайана есть работа, его будущее обеспечено. Он потомственный пекарь Фезербриджа и пойдет по стопам отца и деда. И с ним все в порядке. Ну, с зубами плохо, что-то не так в поведении — это все не суть важно. Иное дело — Лиза. Ей не так-то легко в этом маленьком городке. Симпатичная, но небезоговорочно. Я думаю, отец счел разумным вложить все средства в ее приданое.

Хэлфорд скосил на нее глаза.

— Эти выводы ты сделала из собственного опыта?

— Нет, я росла в большом городе. Помню, в юности часто воображала себя дамой. Лиза, я думаю, тоже.

— Забавно, что ты сравниваешь себя с Лизой. У нее ведь не было матери, которая могла что-нибудь посоветовать.

— Тем более, значит, у нее больше поводов повыпендриваться.

Он потянулся, чтобы взять еще морковку, но коллега бросила ему на колени пустой пакет. С притворной обидой Хэлфорд перекинул его Мауре.

— Придется тебя направить на повторное прохождение курса воспитания молодых девиц.

— Ты прав, Даниел, — засмеялась Маура, — как только я научилась работать полицейской дубинкой, немедленно забыла все премудрости дисциплин этого курса.

Дом оказался именно таким, каким его запомнила Маура. Вокруг шла каменная стена высотой чуть больше метра, похожая на пояс, который заканчивался застежкой в виде белых деревянных ворот. Сад был запущен до предела. Обе стороны дорожки окружали не то низкие деревья, не то разросшиеся кусты. Ветки с мокрой листвой били по спине — то еще гостеприимство! — а в некоторых местах кусты вообще выползали на дорожку и мешали пройти к двери. Немного в глубине виднелись кое-как обрубленные лозы, похожие на куски разделанного старого электрического кабеля, они были собраны в кучи и присыпаны желтой травой. Из этих холмиков торчали какие-то прутья. «К дому Гейл Грейсон можно подойти только этим путем, — решила Маура. — Стоит сойти с дорожки, обязательно вляпаешься в какую-нибудь грязь».

Первоначально крыша дома была тростниковая. Теперь ее покрывала потрескавшаяся со временем черная черепица. Это здание было, пожалуй, самым старым в Фезербридже. Маура вспомнила мрачную кухню с оконными стеклами из бутылочного стекла. На эту особенность тогда еще обратил ее внимание Хэлфорд, ибо в середине XIX века, когда строился Фезербридж, такое было не принято. Тем не менее округлый побеленный фасад, вместе с окрашенными в черный цвет оконными переплетами, каким-то образом даже приятно гармонировал с остальными строениями городка.