Он посмотрел на строку, где были указаны роковые минуты, между 9.40 и 10.15, когда Лиза предположительно была убита. Как раз за этот период миссис Грейсон отчитаться не могла. Да, ее явно преследуют неудачи. Вот и сейчас такое несчастливое совпадение.

Тонкие руки, охватившие чашку с чаем, холодную снаружи, несмотря на горячую жидкость внутри. Память безжалостно выволокла наружу: бледная с нерожденным ребенком внутри. И это находящееся там существо должно было прийти на смену отцу, только что отправившемуся в мир иной.

Хэлфорд перевернулся на спину и подложил под голову руки. Она была такая хрупкая, такая беззащитная. Она тогда вся ушла в себя, в своего ребенка. Странно, но тогда, во время их первой встречи, когда Гейл в шоке сидела в своем кресле на двоих, он отметил этот ее чисто человеческий импульс: она приложила руку к животу, чтобы почувствовать движение ребенка внутри. И детектив тоже почувствовал, что это ему не безразлично. И, да поможет Господь, Хэлфорд чувствует это до сих пор.

Он отодвинул лист от глаз на длину руки. Свет проникал сквозь бумажные волокна, и буквы казались повисшими в воздухе. Свет и волокна. Витраж и пряжа. Он представить себе не мог эту связь. Что заставило исстрадавшуюся, истерзанную душу Гейл Грейсон искать утешения у такого человека, как Кристиан Тимбрук, человека, который не чурался и молоденьких девушек? Запрятанная в свою раковину, запершаяся на все ключи, зашторенная со всех сторон, с ребенком и каким-никаким, но хозяйством, что могла Гейл найти такого в Тимбруке, чтобы открыть свои замки? Но если такое оказалось возможно для Тимбрука, то, может быть, и для кого-нибудь еще?

Хэлфорд посмотрел на ручные часы. Почти восемь. Он потянулся к телефону. Интересно посмотреть, как выглядят витражи при вечернем освещении.

Гриссом вошел в редакцию «Обозревателя» и сразу же услышал рождественскую песенку. Ее исполнял по радио низкий баритон. В глаза бросились ленты и банты, украшавшие столы и две фотографии на стене. А еще дальше сидела на корточках Аниза Айвори и наряжала елку.

Увидев Гриссома, она подняла голову и улыбнулась.

— Вы как раз вовремя, Бобби. Ненавижу разбираться с этими проволочными крючками. — Она держала в руке серебряный елочный шар, пытаясь вставить туда крючок. — Мечтаю купить уже наряженную елку, да все никак не соберусь.

— Большую работу вы здесь проделали. — Гриссом кивнул на украшения в комнате. — Никогда еще не видел в одном месте столько рождественских украшений.

Она засмеялась, отбросив со лба выбившийся локон.

— А как же. Должна же и от меня в редакции быть какая-то польза. — Лицо ее вдруг стало печально-серьезным. — Смерть под Рождество. Словно кто-то дал Богу пощечину.

«Или Бог всем нам влепил по пощечине», — подумал Гриссом, дивясь на жену шефа, которая думает, что убийство может повергнуть кого-нибудь из журналистов в состояние депрессии. Он присел рядом с Анизой и выбрал из ящика у ее ног голубой шар. Затем аккуратно вставил крючок и подвесил шар на веточку.

Аниза подпевала мелодии, льющейся из радиоприемника. Голос у нее был приятный, высокий. Спустя несколько минут она повернулась и озорно посмотрела на Гриссома.

— И что же вам принес на Рождество Дед Мороз?

— Ничего стоящего, — смеясь ответил он. — Думаю, он не захотел в этом году тратить на меня время.

— Зря вы так. Я знаю, Оррин прочит вам большое будущее. Он очень высоко ценит ваши репортерские способности. Должна сказать, мой муж довольно строгий критик с очень высокими требованиями и заслужить похвалу от него не так уж легко.

— Пойду к Оррину, — сказал Гриссом. — Думаю, он уже наверху.

Аниза кивнула.

— Вместе с Джилл. Он просматривает вашу статью о слушании у коронера, а она заканчивает уборку в темной комнате. — Аниза посмотрела на свою работу. — Вот и я тоже решила прийти — не хотелось оставаться вечером дома одной.

Гриссом пробормотал: «До свидания» — и ринулся вверх по лестнице.

Айвори сидел за его столом и читал верстку. Увидев репортера, он хлопнул в ладоши и откинулся на спинку стула.

— Великолепно, Бобби! Чудесная проза. Живо передана вся атмосфера. Пять минут назад я побывал на слушании дела у коронера. Теперь я в курсе.

Гриссом медленно снял куртку, стараясь не выдать своей радости. Ему еще раз удалось — и весьма успешно — проделать ловкий журналистский трюк. Дело в том, что это слушание у коронера было скучнее не придумаешь. Надо было поработать, чтобы сделать его «живым». Надо было постараться.

— Вот этот пассаж о том, что круглый стол символизирует непрочный фасад, — превосходный. А ваше описание Эдгара и Брайана: «Останки от того, что было разорвано на куски, собраны вместе и втиснуты в костюмы»! А как вы о полицейских пишете — «благопристойность в кубе»! Хорошо, хорошо и еще раз хорошо.

Гриссом решил извлечь из похвалы хоть какую-то пользу.

— А как вам место насчет Джилл? Я очень долго над ним работал.

— Да. Утонченно, как в старинном романе. Но я даже не знаю, Бобби, — продолжил Айвори, мягко подбирая слова. — Может быть, не надо так? Ведь Джилл всего лишь одна из публики.

— Тогда вычеркните этот абзац, и все тут, — сказал Гриссом, пытаясь показать, что не обиделся. — Это ведь я так, чтобы украсить материал. — Потом он кивнул в сторону двери архива, плотно запертую, как всегда. — Что сказали полицейские насчет взлома?

— А что они могут сказать? Что и обычно, — ответил Айвори. — Будем искать и позвоним, если что-нибудь найдем. Кстати, они просили некоторое время никому в архив не заходить.

— В общем, как всегда, много шума из ничего, — отозвался Гриссом.

Эту реплику Айвори оставил незамеченной, дочитывая статью. Из темной комнаты доносились звуки, свидетельствующие о том, что там что-то происходит. Возможно, и уборка. Гриссом посмотрел на часы. Уже девятый час. Если повезет, Айвори скоро закончит и уйдет. Тогда, может быть, удастся поговорить с Джилл.

Гриссом откашлялся.

— Если вы довольны этой работой, я бы хотел послать ее в Лондон. Интересно, что они скажут.

Айвори вскинул голову.

— А зачем это вам?

— Затем, что вы считаете статью хорошей. А я все время ждал, когда же мне удастся написать действительно что-нибудь стоящее. Да и сам предмет статьи — «убита девушка, присматривающая за ребенком Гейл Грейсон». Это должно вызвать определенный интерес. Думаю, центральные газеты захотят получить такую информацию.

Листы верстки были разбросаны сейчас по столу, как игральные карты. Айвори не сводил с них глаз.

— Я думаю, рановато, Бобби. Расследование только началось. Что вы можете сообщить центральным газетам? В любом случае придется ждать, когда появится что-нибудь определенное.

— Ну и прекрасно. Я покажу им эту статью. Если их заинтересует, может быть, они поручат мне освещать для них расследование этого дела. Вы же сами месяц назад советовали послать какую-нибудь из моих работ в Лондон.

Айвори обеими руками пригладил волосы.

— Я по-прежнему утверждаю, что не вижу пока для них ничего интересного. Вот когда полиция подцепит на крючок убийцу, тогда другое дело. А сейчас? Вы попросту потеряете время. А может быть, засветитесь ненужным образом.

— Вы шутите? — хрипло проговорил Гриссом.

— Нет, Бобби, я говорю вполне серьезно. Просто я хочу предостеречь вас от ошибки, которая может нанести вред вашей профессиональной карьере.

— Оррин, полиция расследует убийство. Мы живем в Англии, не в Лос-Анджелесе. Не забывайте об этом.

— Ну и что из того? Вы что, думаете, центральные газеты клюнут на это хилое убийство? И сделают из него сенсацию? Вот если бы у кого-нибудь в саду обнаружили грузовик трупов, тогда другое дело.

— А разве здесь нет никакой сенсации? Фамилия Грейсон еще у всех на слуху. Гарантирую вам, на уик-энд, если не раньше, тут будет полно репортеров центральных газет. Я немного удивлен, почему их до сих пор здесь нет.