— А почему вы решили, что это кто-то из тех, с кем встречается Лиза? Может быть, это был ведущий какой-нибудь телевизионной передачи или киноактер?

Айвори покачал головой.

— Не думаю. В конце концов они же вполне взрослые. Фактически женщины. «Милый». Именно так. Именно это услышала Аниза, когда вошла в комнату. И сказала это Лиза.

«Мауре это ваше утверждение наверняка бы понравилось», — подумал Хэлфорд, а вслух сказал:

— Извините, но с этим, к сожалению, далеко не уедешь.

Маура повернулась в кресле и махнула Хэлфорду, чтобы они ушли. Прервав Оррина Айвори, Хэлфорд взял его под руку и увлек дальше по коридору, чтобы их не было видно через застекленные двери гостиной.

— Речь вашей дочери мне показалась весьма грамотной, и вообще она очень толковая. Это сразу видно. Странно, что Джилл не в университете.

— Она вбила себе в голову, что хочет стать журналисткой. — Айвори почесал затылок. — Я-то как раз в этом не уверен. Джилл достаточно умна, я бы даже осмелился сказать, что она одаренная девочка, но я не уверен, хватит ли у нее твердости характера. А без этого в журналистике никак нельзя. Я согласился, чтобы она прошла стажировку в «Обозревателе». Пусть проверит себя.

— Ну и как?

— Пока ничего. Знаете, возможно, я кажусь старомодным, но я не считаю, что это подходящая работа для женщины.

— Вот как?

— Да. — Айвори прислонился к книжной полке и начал рассеянно постукивать по стеклу. — Я ведь немного идеалист. Журналистика значит для меня очень многое. Я в нее верю. Но с каждым днем это дело становится все грязнее и грязнее, а для женщины это особенно тяжело.

— Я знаю по крайней мере нескольких женщин, которые категорически не согласятся с вами.

— И я таких знаю, — фыркнул Айвори. — Но не хочу, чтобы среди них была моя дочь. — Он погладил лист папоротника у полки. — Кстати, я слышал, что вы распорядились отменить похороны.

— Это не моя прихоть, мистер Айвори. Как журналист, вы должны знать, что на это есть серьезные причины. Такова процедура, предусмотренная законом.

— О да, конечно. Но мы ведь думали, что это несчастный случай, и надеялись, что после похорон, может быть, все успокоится. Боюсь, что этим заявлением вы повергнете наш городок в состояние истерии.

Хэлфорд смотрел на закрытые двери гостиной и мысленно приказывал им открыться.

— Да, я очень сожалею. И знаю, что все это сложно и трудно.

Айвори теребил лист папоротника до тех пор, пока из него не пошел сок.

— Это больше, чем трудно, Хэлфорд. Вы не можете себе представить, что творилось в этом городке три года назад после того, как вы уехали. Образно выражаясь, он был взорван. А сколько копателей дерьма, так называемых туристов, сюда понаехало. Жуть. И всем хотелось посмотреть, где и как жил этот знаменитый поэт-киллер. Это было отвратительно. Потребовалось много времени, чтобы все успокоилось, и никто здесь не хочет нового взрыва. Похороны могли бы немного успокоить волнение в городке.

— Только не думайте, мистер Айвори, что я этого не понимаю. Понимаю, и прекрасно. Но закон есть закон. Если мы кого-нибудь задержим по подозрению в убийстве, этот кто-то — он или она — должны иметь право на полноценную защиту, включающую и повторную медицинскую экспертизу. И в таких случаях никаких исключений быть не может. Вы должны понимать это, мистер Айвори.

В глубине коридора наконец скрипнула дверь, и появилась Маура с сумкой в руках. Она только взглянула на Хэлфорда, и детектив тут же начал прощаться.

— Благодарю вас, мистер Айвори, — сказал Хэлфорд, следуя за Маурой. — Не будем терять связи. И не надо беспокоиться. В конце концов Фезербридж — маленький веселый городок. Держать его под контролем, наверное, не так уж трудно.

У дверцы автомобиля Маура задержалась.

— Ухажера зовут мистер Э. Понятно? Буква Э. Это все, что она знает.

— Что? — Хэлфорд уже шагал назад. Он был довольно близко от двери и уже был готов постучать, когда Маура окликнула его.

— Даниел, я на сто процентов уверена, что Джилл рассказала мне все, что знает.

Он вернулся к машине и уставился на шину.

— Расскажи подробнее.

— Лиза сказала ей, что он живет в Хэмпшире, не женат и «ужасно намного старше». Я спросила Джилл, что это означает. Девушка ответила, что это точные слова Лизы, а по ее личному предположению, ему лет тридцать пять. Лиза никогда не называла его имени. Они обе так и звали его: «мистер Э». Джилл Айвори даже не знает, это первая буква имени или фамилии.

— Чудесно. Прямо как в шпионском романе. — Даниел посмотрел на деревья вдоль переулка. — Уж больно умная у нас получается девушка. Такую не так-то просто прикончить. Послушай, Маура, ты всего лишь на пять лет старше Лизы Стилвелл. Ты что, в ее возрасте была такой же дурочкой? Зашифровывала имя своего приятеля? Хихикала над этим в постели подруги? Вы шикали друг на друга, когда в комнату входила мама?

Маура пожала плечами.

— Я думаю, от любви человек глупеет в любом возрасте. Но, должна заметить, двадцать два — это довольно трудный возраст. Люди обычно много шума поднимают по поводу подросткового периода, но, по моему мнению, возраст слегка за двадцать значительно труднее. В этот период человек считает себя уже достаточно мудрым, независимым и способным преодолеть любые преграды. Если ты спросишь меня, то я отвечу: это возраст, когда наиболее вероятны катастрофы.

Хэлфорд застегнул пальто, открыл дверцу и сел в машину. Значит, в этом районе придется сначала выявить всех мужчин в возрасте от тридцати до тридцати семи лет, один из инициалов которых начинается с «Э», и холостых, и женатых. А потом их всех тщательно опросить. Ничего себе работенка! Роуну, черт бы его побрал, придется раскошелиться на людей. Хэлфорд включил зажигание и подумал, что, если к концу расследования он не протянет ноги, это будет очень удивительно.

«Сколько на свете есть мест, — размышляла Хелен, — наверное, не меньше сотни, где бы я с удовольствием сейчас находилась, вместо того чтобы торчать в этом унылом доме Стилвеллов». Она осторожно заглянула в кухню. Там собралось полдюжины женщин в твиде, вроде бы затем, чтобы помочь, успокоить, но Хелен подозревала, что все они получают от этого тайное удовольствие.

Женщины тихо говорили.

— Чудесный был ребенок. Господи, как это ужасно, когда умирают такие молодые и красивые!

— В моей молодости здесь о подобном даже и слуху не было. В Лондоне — это пожалуйста.

— Да что вы, Мэри… В жуткое время мы сейчас живем, вот что я вам скажу. Похоже, мир сошел с ума. Возьмите хотя бы эти фильмы, что делают американцы. Это же просто вбивание идей насилия в людские головы.

— Что фильмы! Для того, чтобы увидеть насилие, не надо даже ходить в кино. Достаточно выглянуть на улицу. Господи, что же это такое происходит!

Хелен внесла керамическую супницу.

— Я принесла суп, — сказала она. — Куда его поставить?

Женщины смотрели на нее, ничего не понимая, примерно несколько секунд. Хелен шире улыбнулась и вытянула перед собой руки с супницей.

Первой очнулась Джун Кингстон.

— Хелен! — Вот сейчас только она узнала девушку. — Как это мило, что вы пришли. На горе сейчас откликаются очень мало людей, я имею в виду молодых людей. Да и чего от них ждать. А ведь какая трагедия!

Джун Кингстон пригорюнилась и сморщила лицо, словно ей только что отдали приказ: «Скорбеть!» Хелен она всегда напоминала какой-то неуклюжий, старый военный корабль, поэтому при взгляде на неестественно искаженное печалью лицо ей казалось, что в Джун сейчас попала торпеда. Хелен посмотрела на остальных женщин на кухне и тоже приняла скорбный вид.

— Да, трудно даже вообразить, какое горе. Я вот суп принесла. Куда его поставить?

Джун наклонилась к раковине и с остервенением принялась драить кастрюлю.

— Каждый здесь находит себе занятие сам. Мы просто решили вместе провести в этом доме уик-энд, принесли с собой еду и прочее. Такое впечатление, будто смерть заходила сюда дважды.