— Когда Иван Михайлович сам прочтет мой роман и не предпочтет Купера в вашем переводе.

— А он уже прочел и выбор сделал, — захлопала в ладоши Агния Александровна. — Прочитайте завтрашние газеты и собирайтесь к нам в гости. На этот раз — машина наша.

— Друзья, у всех ли есть ночные пропуска? — спохватился капитан первого ранга.

Сердце у Званцева захолонуло: «Настал миг расплаты. Попросить денег взаймы у капитана?..» — подумал Званцев, но вместо этого бодро заявил:

— У нашей машины пропуск без права ее остановки.

— Молоток! Моряком бы тебе быть! Нюрочка, Заря моя вечерняя, запиши все на мой счет.

— Касса! — звонко разнеслось по Дубовому залу. — Мой столик записать на счет Соболева.

Сам Леонид Соболев! Так вот кто сидел за столом в нашей компании!

Впоследствии, работая вместе в Союзе писателей, они весело вспоминали их первую встречу.

Званцев развез по домам и Соболева, и Майскую.

Она тщетно хотела зазвать его к себе домой, чтобы заштопать дырку на коленке. Но он был непреклонен…

— Вот этот, за оградой с правой стороны, — закричал мальчик.

— Этот? — переспросил отец. — Тогда берись за руль, сворачивай в ворота. Я тебе помогу.

— Что это значит? — возмутилась Инна.

— Обещанный приз, — ответил Званцев.

— Неужели здесь?

— Конечно, а напротив на лестничной площадке — Мещеряков, замминистра электропромышленности.

Машина въехала во двор, завернула за дом и остановилась у первого подъезда.

Вверх вела широкая, когда-то устланная мягким ковром лестница. На свободной лестничной площадке справа и слева для состоятельных жильцов размещались по две богатые двух и трехкомнатные квартиры с высокими лепными потолками и дорогими обоями.

— Можно и соединить две соседние квартиры в одну, еще более просторную и красивую, — произнесла мечтательно Инна, едва они с мужем поднялись с первыми чемоданами. Она поставила свою ношу на пол и обняла Сашу.

— Наконец-то мы встретились! — воскликнула она, покрывая лицо мужа поцелуями. — Как я счастлива! Как счастлива. Приготовил мне дворец. Я — твоя королева! А ты мой противный бородатый король!

Войдя в квартиру, она тут же села за рояль и сыграла увлекающий вальс Штрауса. Потом вскочила и, напевая сыгранную мелодию, стала кружить по комнате. Саша, стоя в дверях, любовался ею. Он почувствовал себя так, как в лучшие годы их жизни.

Он пошел вниз за сыном и оставшимися вещами, а она села снова за рояль и стала играть этюд Рахманинова, который когда-то в исполнении Вакара зачаровал Сашу. Ему вспомнился Белорецк и Костя, друг закадычный…

Иосифьян позвонил Званцеву:

— Саша, зайди. Не пожалеешь.

Не в духе Андроника было так вызывать к себе главного инженера. В прошлый раз он хотел рассмотреть вместе с ним проект газовой турбины профессора Усова. Может быть, Игорь Евгеньевич Тамм, академик, которому прочат Нобелевскую премию, приехал познакомиться с иосифьяновской головокружительной идеей «закона действия»? Он дополнил теорию Максвелла, лежащую в основе расчетов электрических машин.

После длительного отсутствия кабинет директора всегда поражал своей роскошью. Здесь никого не удивили бы посетители в смокингах, с сигарами в зубах и даже пленительные дамы в блистательных туалетах. Но Званцева на этот раз ждало нечто иное.

— Разрешите вам представить, Валерия Алексеевна, нашего главного инженера, изобретателя, командира батальона, недавно вернувшегося с Крымского фронта, композитора сразу в двух областях — в музыке и шахматах. Кроме того еще и писателя-фантаста и поэта.

— Рада познакомиться со столь разносторонним человеком, узнать его хотя бы с одной стороны.

— Пара пустяк! Вам представится сейчас такая возможность. Александр Петрович поможет вам выполнить поручение нашего ЦК партии и познакомит вас как с лабораториями, так и с цехами. Мы ведь одновременно и завод, и научный институт. И не только несносные партизаны и захватчики, не побоявшиеся немцев, но и пионеры в области создания нового в науке и технике. Нам мало толстых папок научных отчетов или единственных опытных образцов, а цель наша — освоенные серии с рабочей оснасткой.

— Словом, образцовые новаторы. Одного не пойму, товарищ директор, почему же у таких людей дружбы нет? Дрязги какие-то!

— В семье не без урода, товарищ Голубцова. Потому мы и ждем парторга ЦК, а вы с нами знакомитесь. Но основной наш костяк на крепкой дружбе и железной дисциплине замешан, крепче древнего цемента на крови.

— Спасибо вам, Андроник Гевондович, за уделенное мне время и за такое обещающее знакомство с вашими идеями и с товарищем Званцевым, с которым готова идти хоть в разведку, хоть в поход.

И она поднялась, одетая просто, но с тонким изяществом, мало кому доступным.

— Если бы вы, Валерия Алексеевна, согласились немного побыть в моем кабинете, правда уступающем в отделке директорскому, — скромно произнес Званцев, — я, быстренько разделавшись бы с неотложными делами и отпустив ждущих меня инженеров, начал бы ваше ознакомление с нашим производством на ходу. Ведь оно, подобно поезду, идущему без остановок, на который надо вскакивать.

— Согласна, но если и вы, на ходу, докажете, что вы поэт и напишите мне экспромтом шуточную эпиграмму.

— Проходите. Пока вы усядетесь вон в то кресло шуточная эпиграмма будет готова.

Голубцова, уверенная, что ее шутка породит какие-нибудь банальные строчки, оглядела обтянутые разрисованным китайским шелком стены и со светской манерой изящно опустилась в указанное ей кресло.

— Я сижу, а уши мои на гвозде внимания, — с улыбкой сказала она.

Дверь приоткрылась, и в нее заглянул молоденький ординарец Ваня Смирнов. Комбат махнул на него рукой и тот тут же исчез.

Военинженер, стоя за столом, лицом к гостье, произнес:

— «Серенада Дон-Жуана под балконом Голубцовой»

Гостья неслышно похлопала в ладоши:

— Вы могли бы записать это для меня?

— Конечно. Я когда-то работал «машинисткой». Кончил в тринадцать лет курсы у одной бывшей баронессы. Только позвольте мне сделать несколько разносов. У нас ведь армия, и я не даю этого забыть, — он пододвинул к себе статуэтку коня каслинского литья и сказал в скрытый там микрофон:

— Сержант Смирнов, Шереметьевского ко мне.

— Он здесь, — ответила человеческим голосом чугунная лошадка.

Высокая, отделанная золотой вязью дверь открылась, и в кабинет вошел нескладный солдат на тонких ногах с погонами сержанта.

— Явился по вашему приказанию, товарищ военинженер. Разрешите обратиться?

— Это я обращаюсь к вам, как к начальнику радиоцеха. Вы — главный связист фронтов. С вас спрос не как со старшего сержанта, а как с генерала. Срыв вами плана поставки раций частотной модуляции равнозначен пропуску через ваш участок фронта основных сил противника. И пошли бы вы сейчас под военный трибунал. Я избавил вас от сырости окопов, от протягивания ползком под огнем противника телефонных проводов, чтобы выдать штабам радиосвязь, недоступную радиоперехвату, а вы не выполняете приказ командования, срываете план, ставя меня перед необходимостью отправить вас обратно в часть.

— Но, Александр Петрович…

— Александр Петрович на волейбольной площадке или на ринге, а здесь…

— Простите, товарищ военинженер, докладываю: комплектующих деталей нет, и достать их невозможно. Отдел снабжения бессилен.

— То есть как это невозможно, кто это бессилен? Вы что? На передовой в бою, командованию так докладывали бы? Да Жуков вас по стенке блиндажа размазал бы. Невозможного во время войны нет, а бессильных бьют.

Начальник радиоцеха в сержантском обличий, будущий академик и директор этого института, то краснел, то бледнел, чувствуя, что под ним подкашиваются ноги в обмотках.