— Это «передача», с помощью которой чудище покорно слушает меня, — и Званцев показал на колесо, похожее на рулевое, только большое, в рост человека, и легкое, с множеством ручек. — Берясь за них поочередно, можно поворачивать колесо, воздействовать на золотники и управлять паровой машиной по команде с капитанского мостика.

Шурик не испытывал при этом торжества над стихийной силой, а был просто по-мальчишески влюблен в металлическую громаду и преклонялся перед ее создателями. В нем крепло желание создавать подобные машины, которые не только плавали бы по воде и под водой, но и бегали бы по земле, а то и взлетали бы в воздух.

В переговорной трубе послышался голос капитана:

— Тихий ход, причаливаем.

Стоявший у передачи масленщик дежурной смены по немой просьбе Званцева уступил ему «передачу» и тот, мигом перехватив рукоятки, поставил ее в нужное положение.

Машина, словно устав, задышала реже и замедлила движение.

— Стоп машина! — повелительно зазвучало из рупора.

— И снова Званцев стал любовно перебирать рукоятки. Замерла машина. Перестала вздыхать. Забылась, как лев, в чутком сне, положив шатун, как лапу, на колено коленчатого вала, готовая воспрянуть ото сна и вновь завертеть приводной вал с наружными колесами, зашлепать плицами.

— Задний ход, самый малый.

Так и есть! Не спало чудище и уже лениво крутит лапой вал в обратную сторону.

— Стоп! Вперед подать чуток.

— Прилаживается. Сейчас чалки забросят.

— Стоп машина! Прикол. Стравить пар. Чертям отдых.

— Сходни спускают. Пойдемте, Иван Сергеевич, арбузы здесь отменные. Обедать пора.

Пароход причалил к небольшому дебаркадеру, за которым на зеленом берегу виднелись красочные пирамиды спелых арбузов с зазывной ярко-красной звездой разрезанною пополам на самой верхушке.

Кольцов вместе со Званцевым сошли по сходням на берег и были оглушены криками продавцов.

— До мене, ласковы, до мене! Побачимо, ласковы. Нехай дни ваши красны будут, як тот кавун, что сам пополам распался! Для парубка и дивчиночки. Берите, век Оксану помнить будете.

— Кто до бахчей охоч да солнце жаркое любит, зажмурься. Второе солнышко на колене моем вспыхнет.

— Пошто сумлеваешься? Рывком поднимается арбуз. Попробуй взять, взлететь хотит. Почитай спелый.

— Глянь, для тебя взрезал. Сок фонтаном бьет, красный да сладкий. Вина заморского краше!

Пассажиры бойко раскупали земные солнышки и арбузные пирамиды словно в землю вросли, одни верхушки остались.

Кольцов и практикант купили очень дешево по великолепному арбузу. Для Званцева это заменяло обед. И так будет до самого Семипалатинска и обратно.

Но на пути к Тобольску, говорят, голоднее. Наволочка с перловой крупой опустела.

В Омске все неожиданно изменилось, и вниз по Иртышу практикант не поехал, а внезапно сошел на берег и отправился домой.

Он тепло распрощался с Кольцовым. Иван Сергеевич стоял на палубе и, облокотившись на перила, задумчиво смотрел ему вслед.

Глава вторая. ТАЧКА

Поезд с вагонами «Омск — Томск» подошел к перрону станции Томск — I. Общий вагон без спальных мест, прежде он назывался третьим или четвертым классом. Из тамбура первым спрыгнул коренастый молодой человек с чемоданом в руке. Несмотря на холодный ветер и ранний октябрьский снег, грудь у него была нарочито нараспашку.

Он энергично зашагал к камере хранения. На привокзальной площади приехавшие пассажиры торговались с извозчиками. Высокий седоусый мужчина с робкой дамой громогласно стыдил бородатого мужичка на козлах:

— Что ж ты, бороденка, сам с ноготок, а цену, как лихач какой у ресторана с купчишек пьяных, заламываешь.

— Вы, гражданин, видно, цену рублю не знаете.

— Это я-то цену не знаю! Да я студентом еще в университете первым математиком был.

— Вот и подсчитайте, математик хороший, как мне семью да лошаденку прокормить. Она сама на себя и зарабатывает, — пояснял извозчик.

— Значит, мне с ней и договариваться. Издавна известно, что лошади хорошо считают и копытами цифры отбивают. Эй, Сивка-каурка, за сколько до Черепичной довезешь?

— Так бы и говорили, что до Черепичной. Я бы и без Каурки смекнул бы. Близко, к тому же и служба, и жилье мое при Технологическом институте.

— Что? Служба там высокая, будь хоть дворником? Что выметать приходится? — снисходительно расспрашивал пассажир, укладывая багаж.

— Производные, — странно ответил мужичок.

— Производство? — не понял седоусый. — На огороде или в мастерских, что ли?

— Анализ бесконечно малых, дифференциальное и интегральное исчисление студентам в головы заметаю.

— Да разве извозчичье это дело?

— Ныне извозчик по доходам Крез но сравнению с профессором, — печально изрек странный извозчик.

Приехавший парень с грудью нараспашку подошел, когда пролетка с бородатым мужичком на козлах уже отъехала, и возглас парня напрасно повис в воздухе:

— Профессор! Василий Иванович!»

Шумилов, погоняя лошадь, ничего не услышал. Однако эта встреча в другом городе известного ему человека воодушевила Сашу Званцева. Но не представлял он себе, как сильно отличается от Шурика Званцева, которого полуслепым ребенком помнили в Томске.

Первая неприятность встретила его в знакомом подъезде с важным швейцаром в фуражке с золотым кантом:

— Иди, иди, паря! Много тут шантрапы всякой шляется, — и, не признав его, старик захлопнул перед ним дверь.

— Да что вы, Митрич! Три года назад мы с мамой у адвоката Петрова жили. Магдалина Казимировна через вас гостинцы вашим внукам передавала.

— А не врешь? Кто тебе про Миндаль Азьмировну брехал? Видная собой дама, ничего не скажешь. И ребеночек слепенький при ней.

— Дядя Митрич! Так это я и есть!

— Да ну! Эка вымахал! А пошто таким шарамыжником вырядился? И грудь, как у варнака, нараспашку.

— А это для здоровья, дядя Митрич. Ангиной часто болел. Закаляться решил.

— Про здоровье профессорам говорить, куда завернут. Да уж леченье твое больно неприглядно. Варнак и варнак!

— Я ж прямо с производства, из машинного отделения парохода «Петроград». Торопился. Направление у меня в Технологический институт. Опоздать боялся. Что получше из одежды на вокзале оставил.

— Сопрут. Непременно сопрут. Народ хваткий пошел.

— Потом схожу за чемоданом, как Петровых повидаю.

— Да ладно уж, иди. Ноги получше вытри. По ковру подниматься будешь. Ежели кто приметит, что с бродягой лясы точу, место видное потерять могу.

Саша Званцев старательно вытер ноги и помчался по лестнице, шагая, как всегда, через две ступеньки. Меньший шаг для себя он не допускал, как и идущего впереди человека, которого непременно обгонял.

Дверь открыла знакомая горничная и, осмотрев внимательно парня, холодно сказала:

— Господа не принимают. Позвоните хозяину по телефону, — и попыталась закрыть дверь, но Саша сердито перехватил ручку:

— Скажи хозяевам, если сама не узнала, что Магдалины Казимировны сын, который у вас три года назад гостил, приехал в Технологическом институте учиться. Письмо привез.

Горничная сходила за адвокатом Петровым:

— Извините, молодой человек, но вы неузнаваемо изменились. Нюра утверждает, что это не вы. Надеюсь, вы не будете в претензии, если я попрошу показать мне документ, удостоверяющий вашу личность. Нынче такие времена, а я, с вашего позволения, юрист.

— У меня только направление Главпрофобра, чтобы меня приняли в студенты, — и юноша протянул адвокату бумагу, которую Кольцов на пароходе написал от руки, использовав имевшийся у него бланк.

Адвокат покачал головой:

— Без круглой печати, не на машинке… Минуту попрошу побыть с горничной в передней.

Юноша переминался с ноги на ногу. Девушка исподлобья недружелюбно смотрела на него.

Адвокат, закрыв за собой дверь, тихо говорил жене: