— Странно! — сказал Балычев. — Но один опыт ничего не доказывает. Кроме того, просил бы не прерывать преждевременными ответами оглашаемую более сложную, проверенную шестизначную цифру — семьсот четыре тысячи девятьсот шестьдесят девять. Прошу.

Мальчик сразу ответил:

— Восемьдесят девять.

— Пока вы тут фокусы показываете, я лучше схожу за газетой, — и, надев модное пальто, Леля вышла.

— Феноменально! — сказал Балычев, переводя взгляд с двери на мальчика. — Ты как будто знаешь, что умножали.

— Я вспомнил: двузначное число — это будто Прыгун, а умножение — это его прыжок.

— Здорово! — подхватил Мишка. — А деление — спрыгивание вниз, — и он залился задорным смехом.

— Что ты ржешь? — нахмурился Витя.

— Представил себе радость Владимира Васильевича, когда половина класса запрыгнула на парты, а половина — спрыгнула со скамеек и валяется на полу.

— Шутки неуместны, когда речь идет о здоровье Шуры, — строго одернул Мишу Балычев. — Итак, двузначный Прыгун прыгнул…

— Возвел себя в куб, как вы говорите. Называемое вами количество тысяч — это высота, на которую он прыгнул. Я смотрю куда он запрыгнул и оцениваю этот прыжок: высота ноль — ноль баллов, высота один — один балл, восемь — два балла, двадцать семь — три балла, шестьдесят четыре — четыре балла, сто двадцать пять — пять баллов, двести шестнадцать — шесть баллов….

— Вот чешет! Мне бы так! Из пятерочников не вылезал бы. У отца прибавку попросил бы, — вставил неугомонный Миша.

Сестры шикнули на него. Шурик невозмутимо продолжал:

— Триста сорок три — семь баллов, пятьсот двенадцать — восемь баллов, семьсот двадцать девять — девять баллов, высшая оценка.

— Десять кубов. Их надо запомнить? — спросила Зоя.

— Это можно, — заверила Нина.

— Полученный балл — это первая цифра результата, количество десятков, — объяснял Шурик.

— Смотрите-ка, хитер факир, — не удержался Миша.

— А вторая цифра из каких соображений? — спросил Балычев.

— Она связана с последней цифрой называемого вами числа. Ноль, один, четыре, пять, шесть, девять — без изменении переходят прыгуну, а оставшиеся четыре цифры, в виде дополнения до десяти: два — восемь, три — семь, семь — три, восемь — два. Вот я и успеваю назвать Прыгуна, пока вы зачитываете его достижения.

— Дело не в Прыгуне, а в том, что это уже не арифметика и не алгебра, а теория чисел, известная со времен Диофанта, более двух тысяч лет. Но тебя же этому не учили!

— Зато ударили по голове, — вмешалась Нина.

— Дважды, — добавила Магдалина Каземировна. — Первый удар — зрение вернул, а второй… От Бога это…

— Я читала, будто человек упал с лошади и заговорил на древнегреческом языке. Это правда? — спросила Нина.

— Это публиковал строгий научный журнал.

— А на каком языке говорил Диофант? — неожиданно задал вопрос Шурик.

— На древнегреческом, — почему-то смущенно ответил Владимир Васильевич.

— Тогда все ясно, — облегченно вздохнул Шурик и закрыл глаза.

— А ну, вспомни. У них силач такой был, Геркулес, — вмешался Миша.

— Геракл, Геркулес у римлян, — поправила Зойка. — Это в сказке. И еще там хитрюга Одиссей!

— Про Одиссея, кажется, слышал… Точеная… — прошептал Шурик и замолчал.

— Прекратите мучить больного, — вступилась за сына мама. — Он только что сотворил чудо и заснул.

Но заснуть Шурику не удалось. С шумом ворвалась Леля с ворохом газет:

— Пока вы тут играете в чудо, оно произошло! Добровольческая армия Колчака вышла к Волге!

— Ура! — закричал Мишка. — Домой! Домой!

— Домой! — поддержали остальные дети, кроме строгой Лели.

— Устами младенцев глаголет истина, — заметил Владимир Васильевич.

— А что, Магда, коли наши на Волге, сегодня-завтра, Бог даст, под звон колоколов и в Белокаменную войдут. Так чего нам в теплушке маяться да отхожим местам дань отдавать? — решительно заговорила тетя Клаша.

— Господь Бог услышал о наших страданиях, — отозвалась Званцева.

— Тогда, Владимир Васильевич, возьмите мне билет в спальный вагон до Харбина, — не терпящим возражений тоном заявила Леля.

— Как знаешь, — пожала плечами ее мать. — Ты хоть взрослая, но как чужая.

Из окна спального вагона Шурик Званцев неотрывно любовался неправдоподобной гладью уходящих за горизонт вод Байкала и прислушивался к стуку колес. Он все хотел поймать участок пути, который выравнивали при нем. Но колеса стучали ровно. Иногда все исчезало и проваливалось в темноту туннеля, а появляясь, ослепляло, пробуждало в Шурике новое, неоправданное чувство, будто случившееся ставит его над всеми и он, Шурик Званцев, может все! Он коснулся неведомо далекого прошлого и теперь возвращается в свое настоящее.

Часть вторая. ШАГИ В ЖИЗНЬ

Глава первая. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Купеческая семья Званцевых, мать и двое сыновей, отец служил в колчаковской армии, теперь, после успеха войск правителя России, возвращалась обратно в Петропавловск. Знакомый вокзал, родная привокзальная площадь. Где-то близко живут Татуры. Но что это? Сам улыбающийся Стасик с лицом родовитого молодого шляхтича, каким ему всегда очень хотелось быть! На нем желтые, по его собственным словам, «свадебные», отчаянно жмущие ноги ботинки. Но, главное, он держит под уздцы Точеную. Шурик бросился к ней, и она радостно заржала. Ведь это он, сидя в беговой качалке, привел ее на ипподроме первой, взяв приз!

Мальчик гладил шелковистую палевую шею лошади, она касалась его своей влажной и нежной мордой. Стасик тем временем переступал с ноги на ногу:

— А кто будет вещи в коляску укладывать? Мама с Витей, пока Шурик с приятелем в лошадки играет? — послышался голос Магдалины Казимировны.

Шурик со Стасиком вздрогнули, надо помогать Вите и Игнату, слезшему с козел.

— А Шалун-то хорош, первый рысак города, — тоном знатока произнес Стасик, рискнув погладить лишь лакированные оглобли, и прошептал Шурику: — А мы уезжаем до Польши насовсем.

— Как так? — изумился Шурик. — А я так торопился. И к тебе…

— Приходится познавать польский язык. Хочешь, будем вместе. Ведь твой дед-поляк Казимир Курдвановский — настоящий шляхтич.

— Гусарский полковник. В Сибирь сослан за польское восстание.

— Тысяча восемьсот шестьдесят третьего года, — тоном знатока уточнил Стасик.

— Он сражался за свободу Польши, — с гордостью добавил Шурик, как боевого коня, гладя по шее Точеную.

— То здраво! — похвалил Стасик.

Шурику понравилось незнакомое, но понятное слово и он согласился учить вместе с другом его язык, не подозревая, что в Польшу попадет лишь через сорок лет на Всеевропейский конгресс фантастов, проходивший в Познани. Стасик, в то время живя там, прочитает среди участников конгресса знакомое имя и решит отыскать друга.

Привязав Точеную сзади коляски, Стасик стал помогать Вите и Шуре укладывать вещи.

Возвращение паниковавших в 1919 году беженцев состоялось. Фронт далеко. Жизнь с поразительной легкостью вошла в свою колею.

Теперь, по представлению Шурика, он мог достигнуть всего. Однако в реальном училище все также оставался госпиталь. Учиться было негде. Он сам должен был постигнуть все для поступления в институт. Он читал запоем и фантастику, и приключения, и популярные научные книги. И к своим одиннадцати годам прочел не меньше, чем за последующие десятилетия.

Он твердо решил стать инженером, созидателем нового, никому пока неизвестного. Он уже тогда понимал, что для этого надо знать то, что уже есть, и как это сделали. И еще одно важное решение принял для себя Шурик: инженер обязан уметь делать все, что должны выполнять по его замыслам подчиненные. Но и этого казалось мало изменившемуся мальчику. Он должен прочесть все, что есть у папы, дяди Васи, у Зенковых, Владимира Васильевича, инспектора реального училища, а может быть, и со всей городской библиотеке. Эта программа казалась невыполнимой, ведь надо еще ходить к толстому Карлу Ивановичу, зубрить немецкий, имея за душой всего два класса реального училища. И к Вере Ивановне, восторгавшейся его успехами в арифметике.