— Ну смельчак, Аника-воин! Другой такой брался за месяц гору срыть. Пришли смотреть, а он только могилку себе вырыл. Смотри не надсадись, сынок. Всего месяц у тебя.

— 30 дней, 720 часов, 43 320 минут, 2 592 000 секунд — море времени.

— В свое время я на счетах лихо считал. Народ как на фокусника смотрел. А ты и без них обходишься. Твоя взяла, давай готовься.

— Только, упаси тебя Бог бросить музыку, — вставила Магдалина Казимировна.

— Мамочка, что ты! Я за пианино отдыхать буду.

В губздраве не слышалось больше из-за перегородки раскатистого: «Юноша!».

Прошел месяц, и Шурик не только одолел геометрию, ни разу не побывав в театре, но и влюбился в нее. Выискивал замысловатые геометрические задачи, с наслаждением решая их.

Приемные экзамены он сдал отлично и вместе с Витей сел за парту.

Завуч Глухих преподавал математику благоговейно, расшифровывая ее название, как «мать-основа всех наук». Высокий, медлительный, с продолговатым лицом и внимательными глазами, он был строг и требователен.

Когда Шурик Званцев, сдавая ему приемный экзамен по геометрии, молниеносно решил труднейшую задачу, тот посмотрел на него поверх очков и спросил:

— Кто вас готовил по геометрии? Во втором классе реального училища вам этого не могли преподавать.

— Я сам подготовился.

— И сколько времени это у вас заняло? Год, полтора?

— Ровно один месяц.

И Званцев Александр был зачислен в училище.

Он порой скучал на уроках русского языка, зная литературу не по учебнику, а по множеству книг, которые прочел и помнил. Он писал грамотно, не ведая почему он так пишет, просто не имел права на службе ошибаться, не зная о подлежащих и сказуемых, склонениях и спряжениях. Ведь русский народ, еще недавно в массе своей неграмотный, создал то бездонное богатство русского языка, из которого черпали свои гениальные творения великие русские писатели во главе с самим Пушкиным.

Зато на математике Званцев отдыхал, познавая алгебру как естественный способ мышления, радуя и порой ставя в затруднительное положение завуча Глухих вопросами о Диофанте, Пьере Ферма, Декарте, Виете.

В училище, заботой Глухих, был организован отдых учащихся, существовали кружки: и драматический, и спортивный, и шахматный.

В двух последних первенствовали братья Званцевы. Витя тоже попал в училище, правда, с меньшим блеском. В спортивном кружке он всех ребят превратил в борцов и готовил их к предстоящим соревнованиям в Новосибирске.

Шурик участвовал и в математической, и в шахматной олимпиадах, перед тем выиграв у самого Глухих.

Сокрушив противника на первой доске, Шурик при равном счете принес победу своей команде на шахматной олимпиаде. На математической же удивил судей, доказав теорему Пифагора более простым и наглядным способом, чем Пифагор.

— Откуда вы взяли это доказательство с помощью одною квадрата и четырех треугольников? — спросил победителя Глухих.

— Я читал, что Лев Николаевич Толстой восхищался этим доказательством, найденном в древнеиндийском сооружении. И я взял квадратную шахматную доску со стороной восемь клеток, вырезал из картона четыре треугольника с катетами шесть и две клетки, чтобы в сумме было восемь. Если их расположить по краям доски, так, чтобы большой катет примыкал к малому, то в середине шахматной доски останется квадрат со стороной, равной гипотенузе. Расположив треугольники у двух сторон доски попарно, соприкасающимися гипотенузами, получим два квадратика со сторонами, равными катетам. Поскольку площадь доски и треугольников все те же, сумма площадей двух квадратиков равна полученному в первый раз квадрату гипотенузы.

Глухих вывесил у себя в математическом кабинете рядом с портретами великих математиков две шахматные доски с приведенным доказательством.

Шурик учился с увлечением. Особенно привлекала его работа в железнодорожных мастерских. Он хотел не просто наблюдать, как дают вторую жизнь деталям или делают взамен новые, но жаждал научиться всему этому сам. И с плохо скрываемой радостью и гордостью вставал к тискам, сводил винтом губки и зажимал в них поковку, чтобы превратить ее в изделие.

Тяжелый слесарный молоток с крепкой рукояткой, плотно загнанной в тщательно выпиленное отверстие в металлическом бойке — его первое здесь задание. Он сам сделал деревянную ручку в деревообделочном цехе из найденного в отходах дубового обрубка. Начинав там со столяра и своей первой табуретки, теперь он любовался уже слесарной работой. На очереди — большой гаечный ключ.

Предстояло тщательно отделать поверхности захвата рельсовых гаек, тех самых, что послужили у Чехова грузилом неграмотному мужику.

Завуч, неторопливо обходил своих питомцев в шумных мастерских, где стучали, гремели и, заглушая все, ругались изощренно и беззлобно. Подойдя к Званцеву, Глухих взял молоток, доведенный до зеркального блеска, и сказал:

— Мало того, что он математик, шахматист и, говорят, пианист, он еще и художник!

Часть третья. К ЦЕЛИ

Глава первая. ГРУДЬ НАРАСПАШКУ

Иван Сергеевич Кольцов был учителем в той самой школе, старая учительница которой приютила семью Званцевых во время колчаковского отступления.

Со студенческих времен Кольцов проявил себя убежденным марксистом. Выступал на сходках с томом «Капитала» в руках, распространял ленинские листовки, протестовал против империалистической войны. При такой опасной направленности мысли был он маленького роста, с кругленьким личиком и добрыми голубыми глазами. Но, несмотря на кроткую внешность, припомнив его грехи на студенческих сходках, после окончания Казанского университета его отправили подальше в глубь Сибири, где он страстно убеждал маленьких недоверчивых сибиряков, что вся история человечества — поток кровавых войн и преступлений. Дети пересказывали диковинные его уроки своим родителям, и те только покачивали головами.

Свою революционность он не скрывал и в Сибири. Когда, к примеру, требовалось укрыть кого-нибудь из комиссаров былой советской власти или бежавших из плена красноармейцев, их направляли к учителю Кольцову, который охотно прятал их. После того как колчаковцев изгнали из Омска, там вспомнили о непримиримом сельском учителе, засланном в Сибирь, и назначили его на высокую комиссарскую должность заведующего Главпрофобром. Так он возглавил подготовку новых специалистов, очень нужных Советской стране.

На новом посту Кольцов намечал сделать Омск передовым университетским городом Сибири. Перед отпуском он принимал энтузиастов таких замыслов. Бывший инспектор Петропавловского реального училища Балычев с помощью уже существующей Сельскохозяйственной академии подготовил открытие в Омске медицинского института.

Знакомя заведующего Главпрофобра Кольцова с механико-строительным училищем, завуч Глухих предложил превратить его в техникум. Он с таким увлечением говорил о своем училище, его учениках, упомянув даже о Званцеве, что порадовал Кольцова. Это отвечало планам заведующего Главпрофобром. И училище стало Омским механико-сроительным техникумом.

К лету 1922 года Шурик Званцев, закончив два класса технического училища, оказался на третьем курсе техникума, где слушатели сравнивались с окончившими среднее учебное заведение. И теперь он рвался на летнюю практику.

Его двоюродные сестры Нина и Зоя Зенковы с помощью Владимира Васильевича готовились поступить в открывающийся медицинский институт.

Витя Званцев кое-как перебрался на третий курс, зато сумел сколотить крепкую спортивную команду и собирался ехать на всесибирские соревнования в Новосибирск. Поэтому от практики был освобожден.

Родители, бывшие сибирские богачи, могли в это трудное время дать Шурику на летние месяцы — до смешного мало денег, наволочку с перловой крупой и солдатский котелок, кашу варить. А Шурик был вполне доволен и с легкой душой получил направление на практику.