Так случилось с членом Союза писателей, с «настоящим» полковником Григорьевым, который поднялся вслед за Меттом и стал защищать своего собрата по армии, имевшего право высказывать свои увлекательные мысли. В поощрение ему надо сказать, что, узнав о своей наивной ошибке, он нисколько не обиделся на автора и, найдя Званцева, долго жал ему руку, восхищаясь его выдумкой. Были и другие незапланированные выступления в зале Планетария, говорившие об успехе замысла пьесы, которую не хотели принять ни академик Фесенков, председатель метеоритной комиссии, ни ее секретарь Кринов, бессильные однако против писательского вторжения в их тихую научную заводь.

Званцев добился своего. Проблема Тунгусского метеорита, похороненная Академией наук, вновь заявила о себе во весь голос. О возвращении интереса к ней свидетельствовало появление в журнале «Знание — сила» статьи очеркиста и библиографа Бориса Ляпунова о гибели над тунгусской тайгой экспедиции с другой звезды. Разгневанный Зигель объявил его плагиатором, но Званцев счел единомышленником.

Наибольший отзвук все это нашло в родном Званцеву Томске, где молодежь на свои средства организовала комплексные экспедиции в тунгусскую тайгу, внеся немалый вклад в науку с помощью возникшего научного туризма…

Званцев, видя пробудившийся интерес к этой проблеме, ликовал. Но нападки на него были так сильны, что он решился защитить эту гипотезу и написал пролог к занявшему прочное место в литературе «Пылающему острову». И черная шаманша стала одной из героинь популярного романа во всех его последующих изданиях.

Не переставала идти в Планетарии и пьеса «Загадка Тунгусского метеорита».

Случилось так, что на одном из спектаклей присутствовали кроме самого Званцева и жена его Инна, от которой он ушел, и Таня Малама, к которой он еще не пришел.

От Планетария к станции метро на Арбате шли все вместе, гурьбой, по улице Воровского. Когда они проходили мимо дома, где была квартира Званцева, он распрощался и направился к себе, в маленькую комнату, где обосновался. Он успел заметить выражение лица Нимфы и понял, что занимает двойственное положение.

Придя домой, весь в мыслях о своей Нимфе, Званцев вспомнил свой сонет о первом танце с ней, решившем, в конце-концов его судьбу.

Перечитал его, потом сложил свои самые необходимые веши в чемодан и в тот же вечер явился с ним к Тане, чтобы остаться у нее, где за ширмой в проходной комнате стоял ее диван.

Не было ни одного человека из окружения Тани или Саши Званцева, кто одобрил бы его уход из семьи с двумя детьми. Все друзья и родные осуждали его. Осуждал себя и он сам, но изменить положение был не в состоянии. Слишком полюбил он свою Нимфу и уже не мог жить без нее, дав себе клятву, что не допустит между ними ссор, обычных в прошлых его семейных отношениях. И сдержал слово.

Но было бы несправедливо сказать, что все поголовно осудили его. Хотя известно — исключение подтверждает правило. И такие исключения были в лице Николая Зосимовича Поддьякова и белорецкого друга Кости Куликова. Последний даже приезжал б Москву из своего Миньяра, чтобы поддержать старого товарища, дружеские узы с которым крепли год от года..

А он, Званцев, как боевой конь, рвался в литературный бой…

ЭПИЛОГ

Ежегодно, как счастливейший для всего российского народа день, как радостный весенний праздник, отмечается Великая Победа. Стоит близ Кремля конный памятник маршалу Жукову-победителю, и возведен памятный комплекс на Поклонной горе в Москве, создан там Музей боевой славы.

И через много, много лет почтенный старец с седой бородкой вместе с посетителями Музея прошел через мраморный зал «Героев Советского Союза Великой Отечественной войны», с выбитыми на стенах золотыми буквами их именами, и вышел на площадку над входной лестницей. Остановился перед стендом, где вздыбилась, как при сокрушающем взрыве, боетанкетка былых лет. По обе стороны ее два портрета, военинженера третьего ранга Званцева, ее изобретателя, и его друга, академика Иосифьяна, чье имя носит научно-исследовательский институт, где разработано было в тяжелые для Москвы дни это оружие. Он долго смотрел на стенд, и думал…

— Это он! Это он! — воскликнула пожилая посетительница. — Борода седая, а по форме, как на портрете! И глаза такие же. Вы — Званцев? В годы войны, как здесь написано, изобрели взрывотанкетку, помогли спасти ленинградцев и меня, блокадницу. У нас в семье все умерли. Я осталась одна. Может быть, потому и выжила, что зовут меня Зоей, значит — Жизнь. Теперь вы известный писатель. Расскажите, как создали свою «гибель дотам!», «стоп танкам!» — «электрокамикадзе»?

Народ расступился, и смущенный старец сказал:

— Друзья! Не столь велика моя заслуга, если я сорок лет ничего о ней не знал.

— Как это может быть? — удивилась Зоя.

— Секретность, — развел руками старый писатель. — Зато теперь вы все знаете об этом… В мире нет ничего тайного, чтобы в конце концов не стало явным. Так и случилось с тем изобретением. И вся тут история.