Саше нечего было ответить, разве что добавить к немцам Поволжья другие народности. Одни из них стадали лишь за то, что кто-то из их соплеменников подарил Гитлеру коня. Другие выселялись просто из-за подозрения Сталина. Разбрасывали их всех по подвластной ему одной шестой части суши. Саша хотел изменить тему разговора, но Инна продолжала:

— Помнишь Анну Эмих? Она жила у папы с мамой в Подлипках, потом некоторое время у нас. Так ее нашли и выслали в Казахстан. А у нее сын от брата моего Бори. Из двух ее братьев один как-то вывернулся, а другой поехал в телячьем вагоне.

— Я поворачиваю налево, на нашу улицу — Воровского, бывшую Поварскую. Предлагаю вам выбрать дом, где вам хотелось бы жить. Угадавшему — приз.

— Я, я угадаю! — обрадовался Олежек.

— Глупости. Угадать невозможно, — заявила Инна.

— А что это за дом в глубине сада? — интересовался мальчик.

— А ты читал «Войну и мир» Толстого?

— Конечно, — с гордостью ответил Олежек, правда ешс не всю.

— Так вот, Лев Николаевич описал этот дом, как московское жилище графов Ростовых. И в этом дворе вокруг садика, в романе, стоял обоз с вещами и мебелью Ростовых.

— И Наташа все выбросилa, чтобы освободить место для раненных в Бородинском сражении. Во, девка была! — увлеченно пересказывал Олежек.

— Не девка, а графинюшка. А девки у нее в услужении были, — назидательно поправила мать.

— А теперь здесь Союз писателей СССР.

— А ты все еще не вступил в него? — спросила Инна.

— Не до того теперь. Да и не могу я военным корреспондентом стать. На мне институт, батальон и фронтовые испытания. Вот после Победы. Кстати, я так назвал свои концерт.

— Услышим.

— А соседний дом красивее, — нашел нужным вмешаться Олежек.

— Это клуб писателей, где я попал в неловкое положение, оказавшись в ресторане без денег и с порванным коленом на военных брюках, а на столе заказанные дамой блюда.

— Где ж ты провел ночь в драных штанах? В милиции или… у нее? — опять съехидничала жена.

Год назад Агния Александровна, ровесница матери Званцева, позвонила ему в кабинет главного инженера института, представилась женой советского посла в Англии Майского. Попросила от его имени конфиденциальной встречи с ней в клубе писателей и предложила выслать за ним машину.

В полном недоумении он пообещал сам заехать за ней и проявил себя глупейшим образом, не подумав о последствиях своего шага.

Будучи командиром батальона при институте, он был на казенном довольствии, нигде не бывал, жил один без семьи, еще не вернувшейся из эвакуации, ходил всегда в военной форме. А утром порвал в цехе колено. Его ординарец Ваня Смирнов (вместо секретарши) в штопке понимал не больше своего военинженера, а тот и забыл об этом. У Званцева не было трат, и он не имел при себе денег. Беда, что осознал он все это, подвозя свою шикарную даму к вычурному подъезду особняка клуба писателей на Поварской.

Они уселись рядом с огромным горящим камином в Дубовом зале у причудливой винтовой лестницы, откуда, как бытовало здесь предание, якобы упал император Александр III. Военинженер небрежно положил одну ногу на другую, чтобы скрыть позорную дыру, а меняя позу тотчас прикрывал ладонью свое компрометирующее колено. Он сразу узнал эту красивую женщину, бывшую жену колчаковского министра Ляховицкого. «Очевидно, — подумал он, — она как-то сумела выйти замуж за нашего посла в Англии Майского». Но чем мог Званцев заинтересовать ее? Вдруг узнала в бородатом офицере ипподромного мальчика и хочет сохранить в тайне прежнее замужество?

Первые ее слова ошарашили Званцева.

— Не передать вам, как мы с Иваном Михайловичем добирались сюда…

«Так ведь и того звали Иваном Михайловичем!» — мелькнуло в мозгу военинженера.

— Но товарищ Сталин непреклонен в своих решениях. И мой муж все-таки прибыл на важное совещание, как являлся он в Совет министров в Омске или по вызову Колчака.

— Как? Один и тот же Иван Михайлович?

— Конечно, — мило улыбнулась Агния Александровна. — Майский — это партийное имя коммуниста Ляховицкого.

— Ах, вот как!

Званцев чуть было не сказал: «Там, на ипподроме…» Но нет! Она не узнала того реалиста в чужой куртке наездника. Да и никакого значения в том нет! Все офицеры были когда-то мальчишками. Важно, что Москва имела близко при Колчаке своего человека. Будь не так, он все равно бы ее не выдал.

— А у вас здесь шикарно и очень вкусно пахнет.

— При Дубовом зале — маленький ресторанчик, — промямлил Званцев.

— Обожаю маленькие ресторанчики. В них так уютно, и отлично кормят. Может быть, ваш не хуже парижских? Проводите? — попросила она.

Свободной рукой, не защищавшей драное колено, Званцев еще раз обшарил карманы гимнастерки и опять нащупал лишь жесткие корочки военного удостоверения, побывавшего в водах Керченского пролива и обсыхавшего на таманском берегу. И ни единого рубля. И ни единого знакомого, чтобы занять…

Военинженер усаживался с гостьей за свободный столик, как на жесткое ложе гильотины. Белый кружевной убор официантки представлялся ему колпаком на голове палача, вручавшего безжалостной, разодетой помощнице орудие пытки — меню.

«Режьте меня на телячью или свинячью отбивную или шашлык из тупого барана!» — гневно думал о себе Званцев, кусая губы.

— Что будем пить, дружок мой?

— Я никогда ничего не пью и не курю. Мы с братом такую клятву кровью подписали еще в детстве.

— Это надо уважать. А мне цинандали! Его товарищ Сталин любит, — и, передав заказ, она понизила голос. — Мне поручено уговорить вас помочь Ивану Михайловичу в создании приключенческой книги о кругосветном путешествии, какое нам с ним предстоит проделать на обратном пути в Лондон. Вторично прямиком, по теории вероятности, нам не добраться.

Званцеву по той же теории вероятности выхода из Дубового зала не было, и он пробурчал:

— «Вокруг света в восемьдесят дней»! Так это не ко мне, а к Жюлю Верну.

— Кто это вспоминает моего любимого писателя? — послышался близкий раскатистый голос. — Говорят о писателе и капитане дальнего плавания на собственной яхте Жюле Верне, друге всех морей и моряков!

Званцев обернулся и увидел огромного, как ему показалось, военного моряка, капитана первого ранга.

— Здравствуйте, дорогой. Присаживайтесь к нам. Это мы вашего любимца вспоминали, — проворковала Майская..

Моряк приложился к ручке Агнии Александровны и с грохотом уселся за стол.

Званцев вскочил и как это положено военным, отрекомендовался старшему по званию:

— Военинженер третьего ранга Александр Званцев!

— Да ты садись, Саша, садись, — предложил моряк, громко крикнув: — Нюрочка, родная! Водки во спасение, и в приложение — все мое любимое! Посвети нам, солнышко!

Официантка знала, что принести и, кроме графина, появилась на столе и севрюга, и осетрина, и балык…

— Слышали? — начала Майская. — Народный комиссар просвещения роман «Пылающий остров» назвал таким же явлением, как «Хмурое утро».

— С чего это Потемкин после Алеши Толстого решил нас Фенимором Купером просветить?

— Так тот роман «Восстание на Кубе» написал, — рассмеялась Майская, — я сама переводила. А название продавцы придумали. А «Пылающий остров» написал наш военинженер Званцев, — и она, улыбаясь, кивнула на спутника. — Его остров сам пылает!

— Тогда давай, Саша, выпьем за твой еще не читанный мною роман.

— Он ничего не пьет. Мы его простим. Не так ли?

— Ну, не знаю, не знаю… По-нашему — не пьет, звания военного лишиться может.

— А я в армию рядовым, необученным пришел.

— Тогда за рядовых, что офицерами стали, чокнемся.

— Чокнуться я могу.

— И пригубить, — настаивал моряк.

— Если только из моего бокала цинандали, — выручила Агния Александровна.

— На том и порешим, — миролюбиво согласился моряк.

— Так, согласны? — лукаво сощурилась на своего «пленника» Агния Александровна.

Военинженер молча кивнул.

— И на помощь мужу тоже? — уточнила она.