Теперь фокус был в том, чтобы печку приняли на железной дороге и без проволочек отправили в нужную сторону. Стремясь предусмотреть все возможности срыва, Сватов уже выяснил, что в купейном вагоне грузы такого веса перевозить не разрешается. Прямого багажного вагона в ближайшие дни не будет, а в проходящий поезд (с их порядками) грузить никто не станет, так как некому потом будет выгружать, отчего груз запросто может отправиться в путешествие по стране. Сватова это устроить не могло, но жизнь на тройку с минусом он знал, понимал, что безвыходных ситуаций не бывает, потому снова привлек к делу Зою.

С ее помощью дозвонившись до начальника станции, а с помощью того разыскав и начальника багажного отделения, Сватов долго убеждал его в срочности груза, бог знает чего только ему не наплел и в конце концов добился твердого заверения, что завтра с утра экстренный багаж будет отправлен скорым международным экспрессом, причем именно в ту сторону и ни в какую иную, сопровожден будет всеми предписаниями, по которым в нужном месте его разгрузят и вручат получателю. Тут же Сватов перезвонил своей давней знакомой и вооружил ее всеми телефонами и именами-отчествами.

Назавтра с утра он снова стал звонить в Москву, чтобы удостовериться, что все идет согласно договоренности.

Мне это показалось уже совсем лишним. О чем я и сказал.

— Не учите меня жить, — ответил Сватов.

И через полчаса сложнейших переговоров выяснил, что печка в багажное отделение московского вокзала действительно поступила, но не отправлена — «Вот она рядом стоит». И отправлена в ближайшие дни быть не может, так как это направление перегружено.

Тогда Сватов снова разыскал начальника вокзала.

— Вчера я звонил вам насчет отправки…

— Я помню, — ответил тот с достоинством, — ваш груз ушел по расписанию.

— Он не ушел по расписанию. И это свидетельствует… Вы знаете, о чем это свидетельствует?

Начальник вокзала, видимо, знал, потому что ответил довольно грустно:

— Что вы на меня давите с вашим грузом? Вам ведь пошли навстречу…

— Я не давлю, — в голосе Сватова послышался металл. — Но вчера я обращался к вам с личной просьбой. Вы могли отказать, но не отказали. Сегодня я вынужден обратиться официально.

Выслушав официальное обращение, начальник вокзала уныло произнес:

— Дайте ваш номер, сейчас я разберусь, мы примем решение и сообщим его вам.

— Мне не решение нужно, а груз. Завтра — это последний срок — он должен быть на месте. Завтра вечером я уезжаю на полгода… В Монголию…

Почему именно в Монголию, Сватов не знал. Но это подействовало.

— Минуточку…

Сватов слышал, что начальник вокзала с кем-то довольно громко разговаривал. Что-то кричал про перегруженное направление.

— Вы слушаете? Завтра в пять тридцать две, в первом вагоне. Вы можете встретить?

В пять тридцать две мы встречали московский поезд. Компания собралась солидная. Всего человек восемь. Дежурный начальник вокзала, двое из багажного отделения (причем один, как выяснилось, был вызван из дому), два грузчика с тележкой и два милиционера.

Тяжелые двери со скрежетом раздвинулись, и нашему взору предстал абсолютно пустой багажный вагон, в центре которого сиротливо стоял небольшой, размером с холодильник, ящик. В дальнем углу вагона что-то зашевелилось, потом появилась заспанная физиономия пожилого человека в железнодорожной фуражке.

— Который час? — спросил он. Сообразив, что поезд уже прибыл, обрадованно поздоровался. Со всеми за руку. — Примите груз, — сказал он, — и гоните расписку, что доставлено вовремя.

Одной истории с печкой, приведенной здесь в значительном сокращении, ибо еще надо было подобрать к ней трубу соответствующего (с точностью до десятой доли миллиметра) диаметра, достаточно, чтобы представить себе масштабность и значительность всех сложностей, препятствий и препон, которые Виктору Аркадьевичу Сватову пришлось преодолеть за шестьдесят семь дней, прошедших со дня приобретения дома до торжественного момента его заселения.

Тем не менее все непреодолимые сложности были осилены, титаническая деятельность с небольшим отступлением от срока завершена, и к назначенной субботе все было готово, включая и баню, из ржавой жестяной трубы которой (отысканной Сватовым по совету вездесущей Анны Васильевны на совхозной свалке) повалил густой дым, отчего дом Сватова, сверкающий свежим смолянистым тесом и непросохшими красками в волнах еще по-летнему свежей зелени, стал вдруг похож на не большой двухтрубный и двухпалубный пароход, готовый отплыть в свое первое плавание.

Можно было встречать гостей.

Увы, но и с окончанием работ (и устройством по такому поводу большого торжества) история дома в сельской местности далеко не завершилась. Самое «интересное» в ней начиналось только сейчас. И для Сватова, и для Дубровина, и для Кукевича, и для Куняева, для Пети, для Птицына — вообще для всех собравшихся у Сватова на новоселье, точнее, для тех из них, кто имел хоть какое-то отношение к приобретению недвижимости и превращению захудалой избенки в настоящий загородный дом.

Разумеется, и для меня, из стороннего наблюдателя и летописца оказавшегося вдруг прямым участником событий. А точнее, выражаясь языком процессуальным, соучастником.

— Ну тебе-то как раз поделом! — высказался на сей счет Дубровин. И был, пожалуй, прав.

Не однажды я уходил от всяких напастей своих друзей, оставаясь в сложнейших для них ситуациях в стороне и умело отвлекаясь на текущие заботы, которых всегда невпроворот, во всяком случае, всегда хватает на любое оправдание собственной бездеятельности или нерешительности, в свою очередь оправдываемых нежеланием впутываться. Не однажды ограничивался дружеским участием и добрыми советами там, где ждут прямой помощи и поддержки.

Впрочем, Сватов за поддержкой ни к кому не обращался: всех к делу просто привлекли.

Но начнем по порядку. С того момента, когда, завершив серию всяческих преодолений и подбросив в печку, с таким трудом раздобытую, щепок и чурок из строительного мусора, Виктор Аркадьевич Сватов присел на ступеньки своего нового дома в ожидании гостей.

Собрать народ ему было важно. И отнюдь не только из «шкурно-практических» соображений. При всей своей практичности Виктор Аркадьевич Сватов всегда оставался прежде всего идеологом. И строительная победа в Ути была для него прежде всего делом принципа. Мы уже знаем, что все в его жизни складывалось далеко не просто. И далеко не случайно однажды ощутил себя Сватов в новом качестве всемогущего человека.

Надо сказать, что удивительное умение Виктора легко воспринимать неурядицы, оборачивая благом даже неприятности, передавалось и окружающим, частенько поднимало нам настроение.

Во всяком случае, я к нему не однажды наведывался именно за оптимизмом.

Бывают в жизни моменты, бывают тоскливые вечера и бесконечные бессонные ночи, когда как-то не хочется подводить итоги. Когда из-за свалившихся разом неурядиц невеселое подведение итогов подавляет. Когда как бы нечего подводить.

Устав ворочаться в постели, я включал электричество, одевался и шел к Сватовым, благо жили они тогда буквально через дорогу.

В маленьком домике его родителей, приютившемся на краю грохочущей стройки, обычно до поздней ночи горел свет. Здесь моей расстроенной душе всегда находилось, чем поживиться. Здесь мне давался урок правильного отношения к действительности. Двери здесь никогда не запирались.

— Какие новости? — спрашивал я от порога с тайной надеждой. Неприятности ближних, в отличие от собственных, почему-то вселяют оптимизм.