Геннадий помолчал, поглядывая на мальчишек. Потом продолжил:

— В чем промежуточность? Во-первых, он промежуточное и лишнее звено между крестьянином и землей.

Не давая коня к природой обозначенному сроку, не раздав соломы на подстилку, что обеспечило бы земле навоз, не давая скотине вовремя корм, а крестьянину — участок для заготовки этого корма, постоянно вмешиваясь в хозяйственную жизнь деревни, Федька нарушал естественные, биологические законы, в подчинении которым только и могла эта жизнь проходить рационально.

— Но этого мало, — продолжал Геннадий. — Это только — во-первых. А во-вторых, Федька — промежуточное звено между человеком, работающим на земле, и обществом, потребляющим результат труда.

Здесь все доведено до полной нелепости. Общество, например, платит человеку из своих средств — и деньгами, и сахаром — за труд по выращиванию и уборке той же свеклы. И делает это через Федьку. Федька производит расчет, не поставляя обществу саму свеклу… Так нарушаются объективные законы общественных взаимоотношений.

Дубровин забирал круто.

— Промежуточность возникает, когда нарушается связь между человеком, работающим на земле, и самой землей — с одной стороны; между человеком, работающим на общество, и обществом — с другой.

Точности и ясности оставалось только позавидовать. Не совсем понятно было только, каким образом эта промежуточность становится средством к благополучию.

— Сейчас я тебе поясню, — говорил Геннадий, продолжая развивать тему. Глядя на него, я только теперь понял, какой он для студентов лектор. — Ведь вся хитрость положения любого Федьки в том, что он, с нашего попустительства, оказывается в распределителях.

И действительно, ничего не имея и не умея, ничего не производя, он тем не менее распределял. И распределял в первую очередь в свою пользу. Нет, не прямо себе — в том-то и фокус! Так бы он долго не продержался, был бы пойман за руку и уличен, ибо такое прямое распределение себе называется воровством, а оно не может быть долго безнаказанным. Не прямо себе распределял Федька общественные блага, а с выгодой для себя.

И когда лошадь, не ему принадлежавшую, он давал или не давал. К сроку или нет. Намекая тем самым на магарыч, без которого и не оставался. И покос выделяя или не выделяя. И солому давая или не давая. Всегда с выгодой для себя.

— И должен тебе сказать, что изымать эту выгоду для себя наловчился Федька с умопомрачительной наглостью, доводя ситуацию до полного абсурда. Вспомним еще раз, как он пристроился в пастухи…

Сам Федька коров не пас. Это делали помощники. Он же изловчился снова затесаться промежуточным звеном. Между Анной Васильевной, например, которая уговаривалась с ним об условиях, выступая в роли потребителя услуг, и… Константином Павловичем, который ей эти услуги оказывал, корову, когда приходила его очередь, пас… Федька же за это имел от Анны Васильевны шесть рублей и торбу — шмат сала, глечик молока, хлеб, лук и даже копчености, которые в пищу сами старики не употребляли. Стремясь не ударить лицом в грязь перед соседями, не выглядеть скареднее их или беднее, Анна Васильевна берегла эти деликатесы к такому вот случаю. И даже Константину Павловичу, даже отправляя его в подпаски, наказывала их не трогать… А Федька содержимое торбы потреблял, на травке полеживая и поглядывая, как Константин Павлович скот пасет…

Так вот, без всякого воровства и нарушения законов, ухитрялся Федор Архипович удовлетворять свои потребности. Пока не случился скандал.

Когда же скандал случился, когда Федьку разоблачили, да так, что он не смог пристроиться даже пастухом, ему не оставалось ничего другого, как пойти дальше. Он и отправился — искать свое промежуточное место. Это место, кстати, он себе уже подготовил, давно заведя нужные связи. Застолбил украденными из совхоза картошкой, мясом, огурцами, капустой, которые он не однажды загружал в чьи-то багажники, иногда по поручению того же Птицына. Но не продавая, а даря. Не обогащаясь, а закрепляя свое положение. Это и сработало, когда он был из Ути изгнан.

— Беда наша только в том, — говорил Геннадий, возвращаясь к нашей давней теме, — что укатил он не просто куда-нибудь, а куда-то конкретно укатил. В данном случае в город, где мы живем. Это ты понимаешь?

Это я понимал. Здесь он еще выплывет. Начальником вычислительного центра он, конечно, не станет, но на какой-нибудь базе всплывет. Скажем, на тарной, или на базе топливной, или… Или на книжной, куда мы к нему придем за «Всемиркой», что по букинистической цене стоит втрое дороже, чем по номинальной. Но по номинальной нам ее без Федора Архиповича не получить, без его посредничества… И в любом другом месте Федька выплывет, где возможна промежуточность, а значит, возможно дело волочить, посредником быть, урывать при этом для себя.

А мы потом, возмутившись его наглостью, но не разобравшись, в чем дело, возмущенно или брезгливо поморщимся: экая, мол, деревенщина. Будто бы в этом дело… А надо бы: п р о м е ж у т о ч н ы й  ч е л о в е к.

— Только здесь не та промежуточность, — говорил Геннадий, — которую ты описал в своем очерке об Осинском. Здесь она посерьезнее, чем между городом и селом. Это уже последствие: Федька ведь может поехать в город, а может и не поехать, в этой ли, в другой ли деревне оставшись.

Промежуточным же он будет и здесь, и там. И промежуточностью своей он как бы олицетворяет систему, весь ее благоприятный для «ржавых гвоздей» климат.

— Беда наша и в том, — завершил разговор Геннадий, — что, избавившись в Ути от Федьки, от промежуточного человека Анна Васильевна не избавилась. Заботы жизненные еще не раз ей велят к нему обращаться.

Круг жизненных хлопот соседей не ограничивался, понятно, заботами о земле и скотине, что давало им пищу, обеспечивало потребность во внутреннем тепле. Следующей из непременных потребностей человека, как известно, является крыша над головой и очаг.

Не поняв, чего стоят нашим старикам заботы о доме, сарае, заборе и топливе, невозможно вообще понять жизнь деревни. Строительно-хозяйственная деятельность доцента от кибернетики помогла ему ощутить эти заботы, что называется, на собственной шкуре.

С положительными установками все оказалось далеко не так просто, как представлялось вначале.

История с бревнами для подрубы кое-чему научила Дубровина. Во всяком случае, он понял, что дело с ремонтом дома наскоком не возьмешь. Поэтому к очередной положительной установке, обещанной ему рекламным приложением, Дубровин отнесся с недоверием.

— Вот смотри, — сказал Геннадий, выкладывая на мой стол вырезку из газеты.

Далее следовал пространный перечень.

Выходит, с бревнами мы напрасно упирались! В одном месте их нет, в другом — сколько угодно. Ждут потребителя… И вот на помощь ему приходит реклама! Оказывается, надо только газеты читать…

Но Дубровин моего оптимизма не разделил:

— Здесь вот что странно… Деревня, которая знает все и обо всем, такую важную для себя информацию — и вдруг упустила? Что-то здесь не так…

И он предложил мне включиться в эксперимент.

— Тебе же интересно…

Мне было интересно.

— Берем машину и едем на тарно-ремонтное предприятие. Там нас ждут… Да-да, там нас ждут. Или ты сомневаешься? — спросил Геннадий, из чего я понял, что сомневается он.

Машину брали четыре дня. Оказалось, что агентство по перевозке грузов населению большегрузными автомобилями не располагает. И перевезти даже одну доску длиной семь метров оно не может… А кто может? Как вообще осуществляются такие перевозки?

Предварительная разведка показала, что есть два пути.