Личный интерес в корне меняет дело. Как в корне меняло дело то, что начальник производства в автоцентре как бы сам разбил раздатку на сватовской «Ниве». Его обращение к начальнику цеха сразу становилось личной просьбой. А в глазах начальника производства дело в корне меняло то, что приехал Сватов от Пети, по его личной просьбе, что подчеркивал звонок по домашнему телефону.

Никаких прямых выходов на исполнителя Пете было не нужно. И обходить кого бы то ни было ему было незачем. Здесь их со Сватовым представления о жизни счастливо совпали. Правда, удавалось Пете все гораздо легче, чем Виктору Аркадьевичу. И не только из-за личных способностей, которые (что Сватов сразу почувствовал) при всей внешней неказистости Пети превосходили сватовский талант, но и из-за того, что никаких противоречий с основной работой у Пети не возникало. Вся его деятельность с ней вполне сочеталась, не только не отвлекая, а даже прямо способствуя. Это, с одной стороны, утверждало Сватова в верности его выводов, а с другой — облегчало ему обращения к Пете с просьбами, ибо здесь и речи не могло быть о том, что Петю он утруждал.

Можно сказать, что знакомство с Петей и завершило метаморфозу Сватова, утвердив его в окончательности выводов. Но познание ради констатации никогда не занимало Виктора Аркадьевича. Понимать для него означало — действовать.

Жизненный опыт для нашего приятеля никогда не был багажом, который отягощает. Скорее — баком с горючим, который обеспечивает движение.

Принципы, говорил он, это не то, с чего начинают, и даже не то, с чем живут; это то, к чему в итоге приходят.

На Петю, на его помощь в строительстве дачи сейчас он и делал ставку. Чем вызывал, разумеется, отчаянный протест Дубровина. Настолько отчаянный и безоговорочный, что это привело их к самой, пожалуй, серьезной и самой затяжной за все годы знакомства ссоре.

Отмерив шагами расстояние между домами, Виктор нашел середину. Поискав глазами, поднял с земли палку и воткнул ее в борозду.

— Вот здесь и пробурим. Чтобы поровну и по справедливости. Вас это устроит?

Анну Васильевну устраивало вполне. Но вот во сколько эта вода «выльется»?

— Не вельми много будет платить? Гроши-то у мени есть, — добавила она торопливо. — С коровы и остались.

— Вот и держите их до новой коровы, — с нарочитой грубоватостью остановил ее Виктор Аркадьевич. — В государстве нашем все есть. А уж воды и вовсе хватает. Или вы не заслужили? — Сватов повернулся к Дубровину: — Это ты правильно решил — воду на стариков оформим. Чтобы потом не было вопросов, так ведь, Петя?

Петя понимающе кивнул.

— Этот тип на добитом газике, он где работает? Не в бурводах ли?

— В бурводах, — обрадованно ответил Петя, — прямо даже начальником бурвод.

— С него и начнем… Анна Васильевна, — Сватов уже был решительно деловым, — в среду, в восемь тридцать, я попрошу вас быть дома. И до обеда никуда не уходить.

Анна Васильевна охотно изъявила готовность. Такое обхождение ей нравилось. Энтузиазм нового хозяина, конечно, особого доверия в ней не вызывал, но и странной его строгая точность тоже не казалась. В восемь тридцать так в восемь тридцать. Тем более что ни до обеда, ни до ужина она уходить из дому не собиралась. С тех пор как продали корову, она вообще никуда не ходила со двора…

— Забор вот только не помешает ли бурить тую скважину?

— Забор? Забор разбирайте на дрова. Вы, Константин Павлович, его и разберите. Если, конечно, он сам не повалится до среды. А мы вам потом этот перенесем, с нашего участка. Помаленьку можете начинать… Вообще за реку бегать пока повремените. Девки подождут. Проведем воду, поставим баню, тогда пожалуйста.

— Ага, — не удержалась от подначки Анна Васильевна, — будешь ты у меня, старый, заместо банщицы. Билеты продавать.

— Ну, вы тут насчет выпить-закусить пока соображайте, а я к реке пройдусь, — подытожил Сватов. — Дай-ка мне, Петя, твой компьютер. Надо кое-что просчитать. Будет готово, позовете…

Сватова мы нашли у реки. Устроившись на пенечке у взгорка над водой, он сосредоточенно что-то вычерчивал и обсчитывал. Заслышав шаги, поднял голову.

— Проектируешь? — спросил Дубровин. — Я думал, ты кого-нибудь из маститых архитекторов пригласишь. Все-таки стройка века.

— Маститым работы хватает. Они уже все, что можно и что нельзя, запроектировали. На семьдесят метров жилого дома — семьдесят архитекторов и сто семьдесят чертежей. А крестьянин потом берет огрызок карандаша и рисует дом, в котором он хочет жить… Не так раньше строили. Даже Исаакиевский собор строился не так. Архитектор тогда был главным мастером. А сейчас он подмастерье. Как Ванька Жуков, только не у сапожника, а у Министерства финансов.

В верхнем углу двойного листа бумаги Сватов уже нарисовал дом.

— Здесь пустим колонны по периметру, красный кирпич по темному дереву, здесь веранда, здесь балкон. На втором этаже — рабочий кабинет. С отдельным выходом, чтобы не мешали. С этой стороны пристроим гараж и сауну… Вот все расчеты.

Листок был разделен вертикальными линиями на несколько столбиков. Он у меня сохранился:

— А это зачем? — полюбопытствовал я.

— Бассейн в сауне нужен? Мы его сделаем вот так. — Сватов изобразил на оборотной стороне бумаги какой-то короб. — Выведем из стеклоблоков стенки, будет прозрачный, а изнутри — подсветка. Аквариум!..

На строительство Сватов отводил сорок дней. Он торопился жить, и дача ему нужна была для жизни, а не для того, чтобы ее окончательно угробить.

— Пока будут бурить воду, нужно закрыть все эти позиции.

Некоторый опыт по «закрыванию позиций» у меня был. С Дубровиным мы кое-что закрыли. Сегодняшний Сватов снова напоминал мне того, давнего, Дубровина. Размах, безусловно, иной, но это — намерения. Намерениями, особенно благими, конечно, тоже можно вымостить дорогу. Но куда она приведет?

Впрочем, решительность Сватова не оставляла сомнений в том, что тактику преодоления он уже разработал…

— Тактики здесь мало, — оборвал он мою болтовню на полуслове. И добавил глубокомысленно: — Здесь нужна стратегия. Решать все будем комплексно. Есть тут одно стратегическое соображение. — Он посмотрел испытующе. — Без твоей помощи, правда, не обойтись…

Я всегда был готов прийти на помощь другу.

— Но об этом позднее.

Сватов захлопнул папку и поднялся. Посмотрел на бурлящую у замшелых свай воду. Демонстративно вздохнул:

— Место вот только неважное…

— То есть как?! — Дубровин позволил себе возмутиться.

Место как раз и было предметом его особой гордости. Из-за места, собственно, все и началось. Первозданная глушь, нетронутая природа. Глухой угол. И это в сорока километрах от миллионного города! Место здесь было замечательным, мне это тоже представлялось бесспорным.

— Было замечательным, — оборвал меня Сватов. — Давно было… Когда здесь не Федька жил, а хозяин. Когда была мельница и хорошая дорога. И беседка, и липовая аллея. А рядом проходил гребной канал, а на нем была лодочная станция… Знаете ли вы, какая здесь была усадьба, даже дворец, какая пасека, какие здесь устраивались ярмарки и балы?..

Сватов достал из кармана вчетверо сложенный листок ксерокопии.

— Это я из Семенова-Тянь-Шанского переснял. Специально для таких, как вы. Тут про эти места много написано. Исторические, между прочим. А вы мне — про глухой угол.

Подождав, пока я рассмотрю оттиск, снабженный фотографией и планом бывшей усадьбы, Сватов продолжил: