Второй и, пожалуй, не менее важной причиной, заставившей Сашу отказаться от длительной заграничной командировки, была Наташа Редкозубова. Саша не видел ее с того дня, когда она в разговоре дала понять, что выходит замуж за Апацкого. Он мужественно перенес удар и еще больше ушел в работу, готовясь к экзаменам. Обилие наук, которые нужно было изучить, глубина и сложность их не давали простора попранному чувству и приглушили его. Но после экзаменов, когда у молодого инженера неожиданно оказалось много свободного времени, его чувство к Наташе тотчас же вспыхнуло с удвоенной силой.

Мысли о ней преследовали юношу неотступно. Он приглядывался к лейтенанту Апацкому, тщетно пытаясь прочесть на его слащавом лице хотя бы мимолетную весточку о девушке.

«Она не вышла замуж за лейтенанта, о свадьбе было бы известно в училище, — размышлял он. — Так что же удержало ее от этого? Сомнение в его честности? Нет. Апацкий слишком хитер, чтобы дать ей повод подозревать его в чем-либо. Он всюду выпячивает свое дворянское благородство. Может быть, отсутствие симпатии к жениху? Зачем же ей было лгать тогда?»

Неразрешенные вопросы сменяли друг друга, и самым мучительным из них был: «За что она ненавидит профессора и меня? Чем мы провинились перед ее отцом?»

Попова неудержимо тянуло на Вознесенский проспект. Он часами ходил по узкой улице, с замирающим сердцем замедлял шаги у дома, где жили Редкозубовы, и шел дальше. Заглянуть в окно, а тем более войти в квартиру у него не хватало решимости.

В одну из таких прогулок он столкнулся с Наташей. Она показалась внезапно, из-за угла Офицерской, и быстро прошла мимо, не заметив его. Саше хотелось крикнуть, остановить девушку, взять ее за руку, как тогда, когда они впервые познакомились на Харламовом мосту. Но он был не в силах сдвинуться с места и лишь смотрел ей вслед, пока она не скрылась в подъезде своего дома.

— Что же это я? — беззвучно пробормотал Саша. — Позор! Перед царем не оробел, а тут трушу, как заяц.

Вечерело. Золотой кораблик на адмиралтейском шпиле в конце проспекта словно плыл в легких розовых облаках. От нагретых плит тротуара, от стен домов и даже от одинокого, покосившегося старого дуба, с редкой листвой, покрытой пылью, несло застоявшейся духотой. У дома Наташи дворник лениво подметал мостовую. Попов подошел к нему.

— Скажи, любезный, барышня, что сейчас прошла, все в той же квартире живет?

— Изволите об Наталии Андреевне спрашивать, судырь? — услужливо откликнулся дворник, глядя на блестящего офицера в новеньком мундире. — А где ж ей еще жить? Во второй, значит…

Попов дал дворнику медный пятак.

— Благодарствую! — молвил тот и, прищурив глаз, с усмешкой спросил: — Аль ндравится гораздо барышня? Да ты не красней, судырь, ваше дело молодое. Барышня стоющая, на всем прошпекте такой красавицы не сыщешь. Хорошая, обходительная; для нее что барин, что простой человек — все едино. Жинка моя, как чумная, к ней липнет…

— А верно, что Наталья Андреевна замуж выходит? — перебил словоохотливого дворника Попов.

— Про свадьбу что-то не слыхать. Ходит тут к ней один офицер флотский, гордый барин; отец ее в большой дружбе с ним, сказывают. А она отца жалеет.

— А что отец?

— Хворый он, судырь, от вина хворый. Нечистая сила, не к ночи будь помянута, вовсе его одолела. — Дворник снял картуз и размашисто перекрестился. — Чертики ему мерещатся. Давеча дохтур приезжал, важный такой из себя, немец. Наталья Андреевна его до самой кареты провожала и все плачет…

Попов негромко постучался в квартиру Редкозубовых. Никто не отвечал. Он толкнул дверь и вошел. В передней было темно, только на полу стелилась узкая светлая полоска, проникавшая из соседней комнаты. Саша осторожно прошел туда. Он помнил эту гостиную с большой изразцовой печкой, с овальным зеркалом в простенке, с расшатанным стулом у круглого стола, покрытого ковровой скатертью.

Из дверей направо донесся слабый стон. Саша затаил дыхание и прислушался. От немой тишины, от длинных, колеблющихся теней, отбрасываемых языком оплывшей свечи, ему стало не по себе. С минуту он постоял в нерешительности, а затем кашлянул. В дверях показалась Наташа.

— Кто здесь? — тихо спросила она и, увидев Сашу, замерла на пороге.

— Не пугайтесь, Наталья Андреевна. Я не мог не прийти. Мне так много нужно вам сказать.

— Почему же вы не явились, когда мы вас звали?

— Вы меня звали? — В голосе Попова девушка уловила неподдельное удивление, смешанное с радостью. — Когда это было?

— На прошлой неделе. Папа очень хотел вас видеть. Он специально послал лейтенанта Апацкого за вами.

— Но лейтенант мне ничего не сказал. Уверяю вас, Наталья Андреевна, ничто не помешало бы мне прийти.

— Он ничего вам не говорил?

— Клянусь, ни слова!

— И вы ему не ответили грубостью? Не просили папу и меня раз и навсегда оставить вас в покое?

— Да как вы могли обо мне такое подумать?

— Значит, лейтенант нам солгал?

— Конечно! Разлука с вами доставила мне большое огорчение. Я ведь вас предупредил, что Апацкий…

— Подождите, Саша, кое-что начинает проясняться. А вам, случайно, не известно, передал ли он мое письмо профессору?

— Точно не могу сказать. Но если бы Семен Емельянович получил от вас письмо, я бы об этом знал. Профессор совсем недавно говорил со мной об Андрее Андреиче, беспокоился о нем и очень сожалел, что не может выбрать время навестить вас. Вы не представляете себе, как много он работает.

Наташа задумалась. Вспомнилась ей ненастная октябрьская ночь, трактир на Благовещенской площади, странные, беспокойные глаза Апацкого, его отказ проводить ее. Почему он не пошел с ней тогда? Наташа напрягла память: «Ах, да! Ему нужно было идти на дежурство».

— Скажите, Саша, — спросила она. — в котором часу у вас офицеры заступают на дежурство?

Попов опешил. Вопрос показался ему совершенно неуместным, но по озабоченному лицу девушки понял, что она далека от праздного любопытства.

— Дежурная служба в училище сменяется в шесть часов вечера. Такой порядок существует давно.

— А могло случиться, что офицер задержался где-нибудь и заступил в час ночи?

— Нет. При Гурьеве таких случаев не было.

— Значит, Апацкий мне лгал, — задумчиво произнесла Наташа.

— Ну вот, слава богу, наконец-то вы усомнились в непогрешимости этого человека. Я подозреваю, что он крепко помог Андрею Андреичу снова пристраститься к водке.

Девушка вздрогнула. Предположение, высказанное Поповым, поразило ее. Многие поступки и слова Апацкого, которым она прежде не придавала значения, явились ей в новом, неприглядном свете.

— Да, — сказала она, — это возможно… И отец мог бы подтвердить ваше подозрение, но он почти совсем потерял рассудок. Идемте к нему. В бреду он часто выкликает ваше имя.

Наташа бесшумно открыла дверь в комнату больного и прошла вперед.

Попов последовал за ней. То, что он увидел, заставило его содрогнуться. На кровати, с откинутым наполовину одеялом, лежал человек, имевший отдаленное сходство с Редкозубовым. Тонкая шея его, грудь, плечи и беспокойно шевелящиеся руки были обтянуты желтой прозрачной кожей. Отечное лицо, с огромными водяными мешками под глазами, расплылось на подушке.

Саша опустился на колено у постели.

— Андрей Андреич! — с трудом вымолвил он.

Старый учитель остановил блуждающие глаза на лице Попова.

— Кто здесь? — Больной закашлялся. — Это ты, мичман? Видишь, черный торчит у меня в горле, лей на него водку, глуши его, хватай за хвост, хватай же…

— Папа, папа! Это ведь Попов, Саша Попов. Ты так хотел его видеть.

— Андрей Андреич, узнаете меня?

На лице Редкозубова мелькнуло осмысленное выражение, в тусклых глазах зажегся свет, слабая улыбка чуть тронула его синеватые губы.