Как желанный дождик в засушливую пору, были для Редкозубова воскресные визиты Попова, Осьминина и Колодкина. Но вот однажды Ваня и Яша явились к Редкозубовым одни. Андрей Андреевич и его дочь не придали этому большого значения. Но когда друзья Саши пришли без него и в другой раз и в третий, это показалось странным и серьезно обеспокоило девушку и ее отца.

Подавив в себе чувство неловкости, Наташа спросила у Вани, что произошло с Поповым, почему он не пришел вместе с ними?

— Ей-богу, мы сами ломаем над этим голову, — ответил Осьминин. — Саша отказывается идти к вам и не желает даже объяснить почему. Вы ведь, Андрей Андреич, знаете, какой он упрямый.

— Мы чуть ли не силой тянули его сюда, — добавил Яша и сразу умолк, спохватившись, что сказал слишком много.

Но было уже поздно. Андрей Андреевич побледнел, схватился рукой за горло, точно ему не хватало воздуха. Его глаза, полные тоски и упрека, блуждали. Наташа залилась румянцем и пыталась скрыть замешательство. Бросив косой взгляд на Колодкина, она произнесла с подозрительным спокойствием:

— Пожалуйста, никогда не оказывайте нам такой услуги. Мы не нуждаемся в людях, которые ходят к нам по принуждению.

У Яши и Вани появилось ощущение чего-то непоправимого. Они стояли, опустив глаза, смущенные и подавленные.

— Передайте Попову, — сказал Редкозубов, глубоко вздохнув, — что я… что я… — Внезапно он передернулся и, словно накаленный неудержимой яростью, крикнул: — К черту! Пусть никогда не показывается мне на глаза, я не хочу его видеть. И вас не хочу видеть, убирайтесь прочь отсюда!

Наташа испуганно бросилась к отцу, обняла его за плечи, стала успокаивать.

Юноши поспешили к выходу, испытывая гнетущее чувство какой-то неведомой, непонятной, но тяжелой вины. На пороге они столкнулись с мичманом Апацким.

— Ого! — воскликнул тот с коротким смешком. — Сказочные иванушки, щедро одаренные царем! А где же Попов?

Не удостоив его ответом, Колодкин и Осьминин быстро выскользнули за дверь.

Апацкий направился в комнату, служившую Редкозубовым одновременно столовой и гостиной. У окна он заметил Наташу. Она сидела, прижавшись плотно к спинке стула; глаза ее были закрыты, красные пятна, выступившие на лице, выдавали ее глубокое волнение. За неплотно прикрытой дверью слышались скрипучие, нервные шаги Андрея Андреевича.

«Гм, да! — подумал Апацкий, злорадствуя, и повел носом, будто что-то вынюхивая. — Должно быть, отец и дочь в порыве страстей прогнали молодых прохвостов. Жаль, что Попова с ними не было. Ну, мичман, соперники твои обращены в бегство, настало время действовать по задуманному плану. С отцом теперь не трудно будет сладить, а дочь сама кинется тебе на шею. Главное — терпение и осторожность».

Сладкий до одурения, приторный запах духов вывел Наташу из раздумья. Она хорошо знала, кому принадлежит этот запах, и не спешила открывать глаза. Меньше всего ей хотелось видеть сейчас Апацкого.

— О боги! — услышала она его напыщенный голос. — Какой печалью вы омрачили сие прекрасное чело?

Наташа поморщилась и со вздохом сказала:

— Перестаньте, господин Апацкий, мне не до шуток. Настроение такое, что и на белый свет глядеть не хочется.

— Сочувствую вам от всей души, Наталья Андреевна. Любопытно знать, — что здесь произошло? В передней меня чуть не сшибли с ног воспитанники Колодкин и Осьминин, и вид у них был, как у побитых собак. Они нагрубили вам?

— Нет.

— Может быть, Андрею Андреевичу? Кажется, и он расстроен.

— Нет.

— Хотел бы поверить, но не могу. Эти скоты из верхнего класса после экзамена и наград совершенно обнаглели.

Наташа вопросительно подняла брови.

— Какие экзамены, какие награды?

— Как, разве вы ничего не слышали? Неужели Андрей Андреич ничего не рассказал вам о грандиозных событиях последних дней?

— Нет.

— Странно, очень странно. Об этом говорит весь Петербург. А о том, что его величество соблаговолил приехать в училище, — вы знаете?

— Да. Я сама видела императора из окна, когда он садился в карету.

— Его величество снизошел до такой милости, что лично произвел экзамен Колодкину, Попову и Осьминину. И, представьте себе, Наталья Андреевна, плебеи, удостоенные высочайшего внимания, сумели втереть ему очки и даже понравиться. Все трое награждены царем золотыми часами, а профессор Гурьев — бриллиантовым перстнем. Совсем как в сказке об Иванушке-дурачке, — не правда ли?

— Да, пожалуй… — протянула Наташа, и по дрожи в ее голосе Апацкий понял, что новость ее волнует.

— Меня удивляет, что Осьминин и Колодкин не похвастались перед вами своими подарками, — продолжал он, испытующе глядя на девушку.

— А как же Попов? — спросила Наташа, пропустив мимо ушей его замечание. — Небось, загордился, на людей и не смотрит?

— Отнюдь нет. Этот холоп, кажется, даже не осмыслил всего величия случившегося. Он держит себя так, будто ничего с ним не произошло. Наглец, как всегда, прикрывается маской скромности, но холопскую душонку, ничем не спрячешь. Я рад, что вы прогнали его дружков; я много раз советовал вам это сделать. С грязью играть — только руки марать.

Наташа повернулась к Апацкому с тем неприступным видом, который часто бесил его.

— Думается мне, что вы завидуете Попову. Вы бы на его месте царский подарок напоказ выставили, — ведь вам такую награду вряд ли заслужить.

— Как знать, — пробормотал уязвленный Апацкий.

— Не будем спорить. Идите к отцу и повторите ему то, что вы говорили мне о Попове и других. Можете представить их в самых черных красках — авось, это послужит ему утешением. Папа! К тебе господин Апацкий пришел.

Наташа открыла дверь в комнату отца и пропустила туда мичмана. Она уселась снова у окна и попробовала углубиться в чтение. Глаза ее бессмысленно скользили по строчкам. С болью в душе она думала о Попове и старалась разгадать причину его внезапной крутой перемены к ней и к отцу. Когда она очнулась от мучивших ее мыслей, в комнате было совсем темно. С улицы доносился шум ветра, крупные капли дождя барабанили по стеклам окна. Наташа зажгла свечи и постучалась к отцу. Ответа не было. Со смутной тревогой она заглянула в комнату. Ни Редкозубова, ни Апацкого в ней не было. Они ушли тайком от Наташи; она сразу догадалась, куда, и ужаснулась этой мысли.

Было далеко за полночь, когда Наташа услышала стук открываемой двери. «Отец!» Не помня себя от радости, девушка побежала ему навстречу. Перед ней стоял промокший на дожде, потный и красный мичман Апацкий.

— Наталья Андреевна, — проговорил он, едва переводя дыхание, — я так бежал… Как ни тяжело для меня, но я должен вас огорчить…

— Где отец? — крикнула девушка, устремив на мичмана широко раскрытые глаза. — Где вы оставили моего отца?

— Он в трактире на Благовещенской площади.

— Как же вы допустили? Вы ведь знаете о его болезни.

— Право, я не виноват, Наталья Андреевна, я просил его не ходить, силой удерживал, — оправдывался мичман. — Я бессилен что-либо сделать, идите сами, может быть, вам удастся вытащить его из трактира.

— Да, да, сейчас, — заторопилась Наташа. — Вы, надеюсь, не откажетесь меня сопровождать.

— Я, гм… Я бы охотно, — замялся Апацкий. — К сожалению, не могу, мне нужно заступить на дежурство. Да ведь здесь недалеко. Дойдете до Поцелуева моста, мимо Флотского экипажа, а там и Благовещенская площадь.

Из дому они вышли вместе. Сквозь густую тьму робко пробивался свет одинокого уличного фонаря. Дождь усилился, порывистый ветер стонал и ревел, налетая на серые каменные стены окружающих зданий.

— Ну и погодка! Не лучше ли вам вернуться домой, Наталья Андреевна?

— Нет, я пойду, — решительно сказала Наташа и повернула направо. — Прощайте, господин Апацкий.

— До свиданья, Наталья Андреевна! Желаю удачи! — крикнул вдогонку мичман и быстро зашагал в противоположную сторону.