— Папочка, припомни, кто был с тобой тогда, в ту первую ночь? Это очень важно.

Голова больного скользнула с подушки.

— Он… все он… мичман… — глухо прошептал Редкозубое.

Обессиленный напряжением, больной закрыл глаза. Наташа заботливо поправила подушку, одеяло и выразительно кивнула Саше, давая понять, что больного не следует тревожить.

Молодые люди вышли в гостиную.

— Да, — сказала девушка. — Вы были правы. Лейтенант действительно до омерзения гнусен. К сожалению, я поняла это слишком поздно.

— Нет, Наташа, не поздно. Какое счастье, что вы не вышли за него замуж.

— Я почти покорилась судьбе. Лишь одно чувство, которое я не могла побороть в себе, удержало меня от замужества… — И она поспешно протянула на прощанье руку.

Узнав от Попова печальную историю с Редкозубовыми, Семен Емельянович решил немедленно выгнать Апацкого из училища, тем более, что давно хотел от него освободиться. Но едва он заикнулся об этом директору, как тот разгневался. Профессор не стал настаивать, понимая, что повод для увольнения недостаточно веский.

Редкозубов умер. «Отмучился», — как говорили причитальщицы, налетевшие, точно воронье, в квартиру покойника. Все хлопоты о похоронах взяло на себя училище.

После смерти отца Наташа переехала в уютную комнатку на Офицерской улице. Горячее участие молодого инженера Попова скрашивало ее горе. Вскоре жизнь вошла в обычную колею. По рекомендации Гурьева Наташа взяла еще один урок, продолжая по-прежнему шитье на заказ.

Во многом отказывая себе, она сэкономила необходимую сумму и освободилась от тяготившего ее долга лейтенанту Апацкому.

Чувство ревности к Попову захлестнуло Апацкого с такой силой, что ему приходилось с трудом сдерживать себя при встречах с соперником. Мысль о дуэли лейтенант отверг, рисковать было не в его правилах. Наговоры князю не помогли. Лейтенант вспомнил о Матюхе Чулкове. Вот через кого ему надо действовать! Этот буйвол с куриными мозгами все еще сидел в его классе и был предан ему, как пес.

Подговорить Матюху Вульгариса не составило труда; условились, что Чулков осторожно, исподтишка подготовит «несчастный случай» на практике.

Практикой руководили корабельные мастера — Разумов и Попов. Под их наблюдением воспитанники самостоятельно строили 44-пушечный фрегат. Работа шла отлично, и корабль, заложенный еще в начале прошлого года, уже вооружался рангоутом.

Как-то под конец рабочего дня Попов осматривал в трюме законченную учениками обшивку. В трюме было темновато, приходилось двигаться вдоль стены и на ощупь проверять заделку стыков. Вдруг в обшивку, где Саша стоял секунду назад, с силой вонзился топор, брошенный откуда-то сверху. Саша инстинктивно отпрянул и оглянулся. До ближайшего люка, прорубленного в подволоке трюма, было не менее десяти шагов.

«Ого! — подумал он, разглядывая топор. — Занятная шутка. Итак, господин Попов, давайте рассуждать. Допустим, что кто-нибудь из учеников случайно обронил его в люк. Всякое свободно падающее тело летит на землю вертикально, сей же предмет вписал гипотенузу в треугольник, на одном из углов которого вы находились. Стало быть, кто-то целил топором именно в вас. Но кто? И почему? Уравнение с двумя неизвестными, как сказал бы дорогой учитель Семен Емельянович. Что ж, попробуем решить это уравнение».

Прихватив топор, Саша вылез на палубу, прошел на мостик. Разумов был здесь и сворачивал чертежи.

— Куда это ты с топором собрался?

— Дельце небольшое есть, — усмехнулся Саша. — Придется учеников кое о чем спросить.

— Когда?

— Сейчас!

— А почему не по приходе в училище? Видишь, сколько их уже сошло на берег.

Попов перегнулся через планшир и крикнул:

— Командиров отделений ко мне!

Четыре воспитанника, исполняющие обязанности командиров отделений, поднялись на мостик.

— Вернуть всех учеников на корабль, разобрать топоры и построиться на палубе! — скомандовал Попов.

— Что ты затеял? — приподняв рыжие брови, спросил Разумов.

— Не мешай, потом расскажу, — отмахнулся Саша, наблюдая за тем, как воспитанники становятся в строй.

Проходя между шеренгами, Саша вглядывался в лица учеников, но ни на одном не нашел и тени смущения. Топоры были у всех, за исключением Васьки Серого, стоявшего в конце строя.

— Где твой топор?

— Ваше благородие, я его потерял, — испуганно ответил Васька.

— Где потерял? Когда?

— Не знаю, ваше благородие, ничего не знаю, — заикаясь, бормотал подросток.

Попов послал командира отделения на мостик за топором. Посланный вернулся, Попов протянул инструмент Серому.

— Твой?

— Так точно, мой!

— Возьми и больше не теряй.

По пути к училищу Попов рассказал Разумову о происшествии в трюме. Корабельный мастер, очень любивший Сашу, серьезно взволновался.

— Напрасно ты так легко к этому относишься, — заметил он, намекая на шутливый тон рассказа. — Сегодня в тебя бросили топором, а завтра тебе на голову упадет рея или железная кница. Это дело нельзя оставить. Виновника нужно найти во что бы то ни стало.

— А как найти? Может быть, некоторые воспитанники знают, кто это сделал. Но разве они скажут? Фискальство считается у них самым тяжелым преступлением и жестоко карается. Да что о том говорить! Я сам поколотил немало фискалов, когда был учеником.

— Но ведь они все тебя любят, Саша.

Попов пожал плечами и промолчал.

— Сегодня вторник, Семена Емельяновича в училище не будет. Сходи к нему домой, — посоветовал Разумов.

— Зачем? Стоит ли вообще тревожить профессора, отвлекать его от трудов?

— Стоит, Саша, стоит. С его умом и опытом тайна несомненно будет разгадана. Да и по долгу службы ты обязан доложить о происшествии.

На следующий день, когда ученики вернулись из адмиралтейства, Саша заглянул в кабинет инспектора классов. Гурьев писал донесение министру.

— Заходи, Саша, — радушно сказал профессор. — Сегодня у нас большая радость. Молодцы твои дружки Гроздов и Аксенов. Не осрамились перед светилами русской науки. Таких блестящих экзаменов в Академии наук я уже давно не помню. На вот, прочти.

Попов взял поданную ему бумагу:

«Препровождая при сем к вам журналы испытания студентов Гроздова и Аксенова, имею честь поздравить вас с приобретением под свое начальство двух геометров. Если мысль ваша, чтобы дать мне еще двух студентов, не переменилась, то так и быть, я соглашусь пожертвовать какими ни есть пятью годами, но не для двух, а для двадцати студентов, которых бы я выбрал сам. Сим образом круг знаний в нашем отечестве наверное распространится, и оное не терпело бы нужды ни в книгах, ни в ученых людях. От университетов же, немцами наполненных, и от самых немцев добрых плодов быть не может. Я в сей истине столько уверен, что в заклад головы положить не побоюсь».

Попов за этими строчками увидел всего Гурьева, с его неукротимой энергией, страстным патриотизмом и неутолимой жаждой борьбы за просвещение народа.

— Как движется работа на корабле? — спросил Гурьев, запечатывая письмо. — Погоди, не рассказывай, кликни ко мне дежурного офицера.

Явился дежурный. Гурьев приказал немедленно отправить письмо в министерство.

Как ни тяжело было Попову омрачать настроение профессора, все же пришлось рассказать о случае в трюме. Сдвинув брови, Семен Емельянович слушал молча, руки его беспокойно двигались по столу, глаза блестели. Он встал и зашагал по кабинету.

— Ты выяснил, кому принадлежит топор?

— Да, Ваське Серому. Но мальчишка не причастен… Топор брошен рукой взрослого и сильного человека.

— Давай Ваську сюда, предупреди дежурного, — пусть вызовет его без шума.

Васька вошел в кабинет несколько странно: прежде чем закрыть за собой дверь, он боязливо оглянулся назад, в коридор, словно хотел убедиться, что за ним никто не следит.