Тяжело вздохнув, Саша спросил:

— Что тебе сказал обер-лейтенант?

— Есть приказ министра не пускать посторонних. Ну, Лебрюн и распорядился насчет наших учеников.

— Лебрюн?

— Да! Мстит, должно быть, за то, что его к инспекторской должности не допустили.

— Какие же они посторонние? — возмущался Саша. — Им ведь практиковаться в адмиралтействе уставом предписано.

— И я о том же офицеру твердил, а он мне бумажку показал. Удивительней всего, что предписание написано рукой Евлампия Путихова. Я его руку хорошо знаю.

— Вот откуда ветер-то дует, — сообразил Попов. — Этот пакостник французу аккурат в пару пришелся.

Внезапно передние ряды строя пришли в замешательство. На повороте Благовещенской улицы, неподалеку от входа во флотский экипаж, сгорбившись и закинув руки к хлястику узкого, глухо застегнутого мундира, стоял насупившись генерал. Из-под его треугольной шляпы мрачно смотрели на воспитанников злые оловянные глаза.

— Стой! Кто фрунтом командует? Где офицер? — прогнусил генерал, подняв вверх тонкий костлявый палец.

Аксенов неторопливо подошел к генералу и отрапортовал:

— Команда воспитанников училища корабельной архитектуры возвращается из адмиралтейства, ваше сиятельство.

— Ты почему меня сиятельством величаешь? Разве тебе известно, кто я?

— К го же в Петербурге не знает графа Аракчеева, ваше сиятельство!

Уловив насмешку в словах офицера, Аракчеев растерялся. Ему показалось, что он ослышался.

— Как ты сказал, повтори!

— Точно так, ваше сиятельство!

— Да ты… — начал Аракчеев.

Недосказанное слово застряло в его горле, глаза изумленно забегали по сторонам.

— Почему мундир на тебе военный, а погоны чиновничьи? Кто ты такой?

— Титулярный советник Михаил Аксенов, адъюнкт сего училища.

Впалые щеки генерала дрогнули. Мутными, точно мертвыми, глазами он уставился на Аксенова.

— Вон ты кто… То-то команда под твоим началом словно сброд якобинцев… А сам ты как перед генералом стоишь, сукин сын! Пошто глаза отворотил? Я тебе их так заверну, что навсегда закроются.

Генерал размахнулся и жилистым кулаком ударил Аксенова по лицу. Михаил Михайлович побледнел, отер рукавом кровь, хлынувшую из носа, и шагнул к Аракчееву. Не помня себя от обиды, он вцепился левой рукой в большое мясистое ухо генерала, а правую вскинул над его головой.

— Остановись, Михалыч! Ради бога, остановись! — вскричал Саша Попов, хватая Аксенова за руку. Оттащив его от генерала, Попов подскочил к Аракчееву:

— Ваше сиятельство, чиновник сей от роду строю не обучался и за фрунт ответа держать не должен. В том моя вина, с меня взыскивайте.

Генерал выкатил оловянные глаза на смелого молодого офицера.

— А ты, скотина, пошто к этому арестанту в защитники лезешь? Бунт! В тюрьму! В кандалы, в Сибирь! — заревел вдруг Аракчеев, захлебываясь от бешенства.

Подбежав к воротам флотского экипажа, граф схватил висящий железный прут и неистово заколотил им по медному тазу. На шум прибежали начальник караула и дежурный офицер.

— Эй вы, забрать бунтовщика, живо! — повелительно произнес Аракчеев, указав на Аксенова. — Препроводить в крепость и передать коменданту, что негодяй осмелился поднять руку на генерала Аракчеева.

Неделю спустя Михаил Михайлович Аксенов был сослан в Сибирь на каторжные работы.

Училище посылало в адмиралтейский департамент одно письмо за другим, добиваясь отмены странного, ничем не оправданного распоряжения не пускать учеников в адмиралтейство.

Два месяца воспитанники болтались без дела. Гроздов часами простаивал в различных канцеляриях, разыскивал следы своих ходатайств, и в конце концов они привели его к Путихову.

Узнав об этом, Саша Попов предложил воздействовать на Евлампия Тихоновича иными средствами.

— Поручи это дело мне, Иван Петрович, уж я отобью охоту пакостить училищу.

— Что ж, я не против, — согласился Гроздов. — Только смотри, Саня, как бы из-за этого дрянного человечка в историю не влипнуть, как влип Аксенов. Впрочем, ты парень с головой, зря на рожон не полезешь.

Саша несколько дней выслеживал Путихова, пока не застиг его в трактире на Гороховой. Попов присел за его стол.

Путихов понял, что Саша пришел неспроста. Выдавив кривую улыбку, он спросил:

— Пошто пожаловал в сей храм зеленого змия? Не ждал я, Сашка, зреть тебя здесь.

Попов ничего не ответил и продолжал в упор глядеть в глаза Путихову. От его тяжелого взгляда Евлампию стало не по себе. Он поднялся, собираясь уходить, но Саша усадил его на место:

— Погоди, дело есть. Эй, целовальник, два кувшина вина!

— Довел господь с мальчонками собутыльничать, — ерзая на стуле, рассмеялся Путихов. — Давно ли я тебя, Сашка, розгами сек.

— Давно то было, а памятно, как я погляжу. Может, выпьем за эту память?

— Выпьем, — согласился подмастерье, осушая кружку водки. — Про дело сейчас будем говорить или опосля, как кувшин опорожним?

— Сейчас говори, только брехать не вздумай. Ты бумагу писал учеников в адмиралтейство не пускать?

— Я, — нагло признался Путихов. — Неси на меня жалобу хоть самому царю. Мне на то со шпиля наплевать.

— Это почему же наплевать? — закипая гневом, спросил Попов.

— Известно почему. Государь пришлет оную жалобу министру, а министр — моему хозяину Лебрюну, а тот мне передаст. А я ее иголочкой в дело, в дело… И похороним по первому разряду.

— Так! Стало быть, в дело, говоришь. А теперь слушай, что я скажу. Завтра ученики придут в адмиралтейство, и ты сам им ворота откроешь. А ежели еще чем училищу навредишь, — не жалобы, а самого себя хоронить придется.

— Ишь ты, генерал какой выискался! Права такого нету…

Путихов не договорил. Сильный удар свалил его со стула. Он попытался вскочить, но от нового удара вновь плюхнулся на пол и потерял сознание.

— Убивец окаянный! — завопил трактирщик. — Хватайте его, люди добрые!

— Молчи, старик, не шуми до времени! Этот чиновник сам упросил меня поучить его малость, — успокоил Попов трактирщика.

Попов разжал Путихову челюсти и вплеснул ему в рот водки. Евлампий закашлялся, широко раскрыл круглые красные, как у рыбы, глаза и с ужасом посмотрел на Сашу.

— Евлампий Тихонович, подтверди этим господам, что мы с тобой ученый разговор вели, — повелительно сказал Попов.

— Сие точно, — пробормотал Путихов.

— И еще скажи, все ли ты запомнил, о чем я говорил?

— Кажись все, господин офицер.

— Добро! Можешь продолжать пить, я еще за два кувшина заплатил.

… Академик Румовский посетил училище один-единственный раз. Убедившись, что дело идет по заведенному Гурьевым порядку, он счел свою опеку законченной и возложил учебную часть на Гроздова. Директор, князь Гагарин, также не обременял себя заботами об училище и только подписывал приказы, которые носил ему на квартиру лейтенант Апацкий. От него же он узнавал все новости и сплетни.

История с адъюнктом Аксеновым привела князя в восторг. Вдоволь насмеявшись над неудачливым учеником Гурьева, князь предложил Апацкому занять должность профессора вместо Аксенова.

Глаза лейтенанта сузились, точно растаяли от удовольствия. Мелькнувшую было мысль о том, что для этой должности нужны большие знания, он тотчас же прогнал и почтительно поклонился директору в знак согласия и признательности.

В училище был вывешен приказ о назначении Апацкого профессором математики и гидравлики, а копия приказа послана в адмиралтейств-коллегию. Здесь, однако, заметили, что лейтенант не имеет права занимать эту должность, так как не экзаменован в Академии. Завязалась усиленная переписка, в которую вмешалась Академия наук.

Директор училища доказывал, что Апацкий уже однажды экзаменован в морском кадетском корпусе и ему не обязательно снова проходить проверку. Ученые мужи с этим не соглашались и утверждали, что кадетский корпус не может дать профессорского звания, и должность дана Апацкому в нарушение всяких правил. Спор длился более трех месяцев, пока морской министр, по просьбе Гагарина, не прекратил его, действуя именем императора.