Рита нахмурилась, внимательно вглядываясь в светлые глаза девушки.

– Но?

– Но при одном условии, ты права, – кивнула Рассвета. – Надо перекроить память.

Рита нахмурилась еще сильнее. Ритуал перекраивания памяти был малоприятным и весьма болезненным как для того, на ком он проводился, так и для того, кто его проводил. Особенно для того, кто его проводил. Одному человеку только однажды могли провести подобное, да и то лишь в том случае, когда происшествие было свежо и не затуманено другими событиями. Используя свою силу, мастера в буквальном смысле вырезали ненужные воспоминания из сознания, заменяя их обыденными картинами.

– Швея и ткач будут здесь через полчаса. До утра будут кроить, а дальше твоя задача наблюдать за поведением парня. Если к первому числу он не проявит признаков воспоминаний, мы ждем его на торжественной линейке.

Услышав последние слова девушки, Рита нахмурилась еще сильнее.

– А что заставляет вас думать, что с ритуалом возникнут какие-то проблемы? Насколько я помню, ваши мастера не просто так носят на шее золотые нити. Они делом доказали свое мастерство.

– Есть подозрения, – уклончиво ответила Рассвета, отводя взгляд в сторону окна. – Прости, мне пора. Утро близится.

Девушка резко развернулась и вышла из кухни, оставив за спиной растерянную Риту дожидаться мастеров.

Две серые тени слились с окружающим миром в наступающих рассветных сумерках. Невысокие фигуры в серо-фиолетовых плащах появились в квартире, словно по волшебству из ниоткуда. Воздух вокруг колыхался, отчего балахоны развевались сильнее положенного. Не сговариваясь, они обошли застывшую в коридоре Риту и направились в спальню того, к кому пришли.

Дверь отворилась без скрипа. Предрассветные тени на стенах всколыхнулись, приветствуя гостей. Одна фигура неуловимо взмахнула рукой, изгоняя их из помещения. Пространство для ритуала должно было быть абсолютно пустым. Дверь неслышно закрылась за их спинами, отсекая окружающий мир от этой комнаты. Времени было мало. Они чувствовали, как с каждым мгновением воспоминания затуманиваются, трансформируются и выцветают. Воздух задрожал, когда одна фигура достала из складок балахона невысокую прялку с бледной серебристой нитью. Потемневшее за многие века службы дерево задрожало в ответ, настраиваясь на работу.

Мир вокруг замер. Даже время потекло по другим законам, огибая эту маленькую спальню. Нить тихонько запела, веретено принялось медленно раскручиваться. Фигура в балахоне стояла рядом, изредка направляя его в нужную сторону. Вторая же фигура подошла вплотную к кровати, на которой спал Денис. Тот во сне пробормотал что-то неразборчивое и перевернулся на другой бок. Фигура взмахнула руками, и из под объемных рукавов показались кисти рук – бледные, ссохшиеся, как у старухи. Сделав в воздухе несколько движений, руки замерли над головой парня. В воздухе неразделимо смешивались пение нити, постукивание веретена об пол и клубы серого тумана. Последний расползался над кроватью, заслоняя стены и зашторенное окно. Достигнув потолка, туман начал медленно расступаться, складываясь в пока еще неясные очертания. Но уже в следующее мгновение на стене можно было различить пустырь с заброшенным складом.

Блеснула сталь – массивные резные ножницы вспороли туман в том месте, где начиналась дорога к входной двери склада. Денис тихо застонал во сне и снова перевернулся. Веретено заплясало быстрее. Фигура возле прялки ловко подцепила нить выкрученным пальцем с длинным треснутым ногтем и принялась связывать из нее рыхлую сеть. Сплетенные из нити ячейки мерцали в тумане сильнее – лучи бледного света тянулись друг к другу, цепляясь и тоже сплетаясь. В результате, к ногам фигуры мягкими складками падало тончайшее полотно, сотканное из блестящих лучей.

Между тем, картины на стене сменяли друг друга с возрастающей скоростью. Новые знакомые, подслушанный разговор, открытие тропы. Ножницы резали туман, отчего во все стороны разлетались фиолетовые клочья с обрывками изображения. Там, где рвалась ткань воспоминаний, зияли черные провалы абсолютной пустоты. За окном становилось всё светлее. Веретено крутилось с бешеной скоростью, не останавливаясь ни на миг. Фигуры в балахонах ссутулились, словно под тяжким грузом, но продолжали монотонно и хладнокровно выполнять свою работу – полотно всё так же струилось сквозь костлявые пальцы, а ножницы продолжали кроить воспоминания. Ёлька, Ратор, Кевар – лица сменяли друг друга, уже в следующее мгновение становясь обрывком воспоминания. Норлах – жуткая тварь подземного мира. Рука с ножницами дрогнула, прорезая страшного зверя насквозь. Прыжок, переворот, откат – действия Дениса в самообороне. Рычание норлаха, прыжок вперед, ослепительный свет в руках у парня.

Ножницы как-то жалобно звякнули и рассыпались о последнее воспоминание. Фигуру откинуло назад прямо на шкаф с благодарственными письмами. Серым мешком та сползла на пол, не подавая признаков жизни. Веретено запело – нить подходила к концу. Вторая фигура заработала вдвое быстрее – теперь она должна была закончить ритуал в одиночестве. Завязав последний узел, балахон качнулся, выпуская готовое полотно на пол. Фигура скользнула к Денису, который лежал в испарине на смятой постели. Ножниц больше не было. Обрывки воспоминаний кружили рядом с провалами, стремясь найти кусок, из которого их вырвали. Костлявые руки вскинулись в воздух, разгоняя клочья по комнате и, подхватив серебристую ткань, ловко принялись залатывать прорехи. Там, где еще недавно зияла черно-фиолетовая пустота, теперь серебрились новые картины – город, кухня, подготовка к школе. Даже то воспоминание, которое разрушило ножницы было надежно укрыто под серебряным полотном.

Когда первый рассветный луч заглянул в спальню Дениса, его встретил лишь спертый воздух и растрепанный спящий парень.

Первое утро осени подкралось как всегда неожиданно. Казалось, что еще несколько мгновений назад летняя ночь укрывала тебя своим теплым пологом, а в следующий миг первый рассветный луч принес с собой тихое дыхание осени. Прозрачный воздух слегка подрагивал, нежась в солнечных лучах. Деревья под окном во всю наслаждались пока еще не ушедшей зеленью. Но весь окружающий мир знал, что еще немного и осень полновластно вступит в свои права, нещадно заливая дождями городские улицы, даря прохожим простуду, как воздушные поцелуи. И нагоняя беспричинную тоску. Особенно нагоняя беспричинную тоску. Но пока до этого было еще далеко.

Город гудел в ожидании праздника. День Знаний отмечался в Царицыне с особым трепетом и размахом. В воздухе витало всеобщее веселье. Даже грусть некоторых школьников по поводу начала нового учебного года не могла перебить его. Но Денис сейчас испытывал вовсе не грусть. Ярость – ледяная, клубящаяся где-то в глубине души не давала парню сказать ни слова. Еще вчера он собирал вещи, чтобы благополучно отбыть в столицу к родителям, а уже сегодня утром Рита ворвалась в комнату, сияя как начищенный самовар, и объявила, что он остается здесь. И будет учиться в Самом-Лучшем-Лицее! В Царском Лицее! Денис не ожидал подобного поворота событий и теперь не мог совладать с эмоциями. В его ближайшие планы обучение в каком-то там лицее явно не входило, о чем он и поспешил заявить Рите. Был тут же поправлен, что лицей не какой-то там, а Царский Лицей и отправлен в зал примерять новую школьную форму. Собственно, это стало последней каплей. Денис взорвался, высказал всё, что думает по поводу царей и лицеев по-отдельности и вместе взятых. Но, был тут же заткнут суровым взглядом тетки.

– Я не стану это надевать! – категорично заявил парень, бросая злобный взгляд на фирменную лицейскую форму. Вернулся в спальню, натянул потертые джинсы и футболку со значком анархистов, закинул за спину рюкзак и уже на выходе из спальни натянул на голову старую бейсболку.

– Я готов! – безапелляционный тон Дениса заставил Риту улыбнуться. Денис, ожидавший явно другой реакции застыл в недоумении, напрягся и вопросительно взглянул на тетку.