Таймер в очередной раз запищал. Пошла тридцать седьмая минута. Туман в колбе заклубился быстрее, отчего там образовалась миниатюрная черная дыра. И оттуда на него взирал Хаос – бездушный и беспощадный.

– Помогите! – попытался крикнуть Денис, но из горла вырвался лишь непонятный сип. И язык, и голосовые связки – все замерзло. Денис чувствовал, как превращается в бесчувственное бревно. Только мозг продолжал лихорадочно соображать, пытаясь найти выход из ситуации. Но выхода не было. Он не мог шевелиться, он не мог кричать. И противный таймер снова пискнул, оповещая о начале сороковой минуты. Если за ближайшие две минуты он не закинет папоротник в колбу – Морфей вырвется на свободу и поглотит его.

Денис собрал всю силу воли в кулак и попытался подняться. Но все, что ему удалось – немного сдвинуть стул. На этом оставшееся тепло его покинуло. Денис продолжал видеть, слышать и понимать все происходящее вокруг. Все его внимание теперь сосредоточилось на пульсирующей бездне в колбе, которая неотрывно глядела сейчас в его душу. Откуда-то издалека до него долетел торжествующий смех, но Денис не был уверен, что это не почудилось ему.

Вот таймер пискнул в последний раз. Черный туман медленно пополз по стенкам колбы вверх. Нерешительно, словно проверяя каждый следующий сантиметр на прочность. И, не встречая никакого сопротивления, продолжал свой путь по горлышку вверх. Время словно остановилось. А точнее – сошлось в эту темную точку пространства, всосалось в абсолютное ничто – центр Хаоса. Добравшись до края горлышка туман замер и резко скользнул вниз.

Робкий отблеск надежды шевельнулся в душе Дениса. Но в следующее мгновение послышался тихий треск – толстое стекло колбы как в замедленной съемке покрылось паутинкой трещин.

Денис успел подумать, как глупо победить норлаха и встретить смерть от ошибки в зельеварении. Он решил не закрывать глаза, чтобы видеть ту, что явится срезать его колос. А может, их будет несколько?

Денис вспомнил эфемерных полудниц и полуденный жар на мгновение коснулся щеки, согревая его.

Хлопок двери разорвал эту тонкую нить, что протянулась от Дениса туда, к истоку Смородины. Звон разбившейся колбы подобно грому вспорол напряженную тишину. Денис успел заметить расплескавшийся по белой плитке чернильный мрак. И острый янтарный взгляд, пронзивший Дениса до глубины души. Неведомая сила подбросила тело вверх и потянула куда-то в непроглядную темноту. Последнее, что запомнил Денис – что-то тяжелое, тисками давящее грудь. В следующее мгновение мрак из колбы полностью поглотил его сознание.

Ёлька торопилась. Клубок в кармане вибрировал все сильнее, чувствуя приближение станков. Вот позади осталась лестница учебного корпуса, вот закончился коридор первого этажа. Теперь взбежать по боковой лестнице на самый верх, практически на чердак, а оттуда по потайной уже вниз, в подземелья.

Этот маршрут был с раннего детства знаком любому Ткачу. Или Кармину. Или Геро. Пока старшие усердно выполняли свой долг, дети, поколение за поколением, боролись со страхом, исследуя загадочные подземелья. Именно здесь кто-то впервые встречал домового или лешего. Именно тут находили то, что потерялось сотни лет назад. И теряли заново то, что найдут еще через сотни лет.

Ёлька всегда любила эти подземелья. Несмотря на близость опасности, которая буквально дышала тебе в затылок. Несмотря на холодное дыхание Нави, касающееся стен и сводов. Несмотря на тяжелый взгял Хаоса, который нет-нет, да и улавливался в отражениях лужиц и рос.

За поворотом послышался знакомый треск, и Ёлька прибавила шагу. Сегодняшняя смена ткачей заступила на дежурство три часа назад. Что же могло произойти, что всех остальных решили собрать?

Повеяло сыростью и, несколько ударов сердца спустя, чуткий слух уловил шум бегущей воды. Водяной Страж, как и тысячелетия назад, хранил вход к станкам.

"Никто не войдет. Только Ткач откроет двери" – каждый Ткач знал этот голос, едва различимый в гуле падающей воды. В давние времена у Водяного Стража полегло немало искателей приключений и охотников за Судьбой. Только истинный Ткач мог пройти сквозь водную преграду и выйти сухим из воды. Но это было далеко не последнее испытание, поджидающее каждого, кто решит пробраться к станкам. Ёлька попыталась припомнить все ловушки, спрятанные по пути в главный зал, где с Великой Прялки спускались нити, и не смогла. О каких-то она знала с детства, но позабыла. Какие-то еще предстояло открыть. Пока что ей, как и всем ткачам, проходящим обучение, разрешалось посещать только двадцать первый зал. Выпускников допускали в двадцатый, где они и сдавали свой первый настоящий экзамен. А дальше начинался путь, что называется, по карьерной лестнице в самое сердце залов, ко входу к Прялке. И к тайному Знанию.

Иногда в своих мечтах Ёлька представляла, как станет директором и получит золотую нить с алмазным веретенцем – символ главенства и ответственности за всех Ткачей. Там, в своих мечтах, она входила в полумрак тихого зала, медленно, с благоговейным трепетом подходила к двери и слышала шуршание прялки, раздающееся с противоположной стороны. Она брала в руки многочисленные тончайшие нити и сама накладывала их на навой станка. И наблюдала, наблюдала… Как по велению Судьбы сплетаются в единое полотно десятки, сотни различных судеб и жизней. А она, как и все Ткачи, следит за тем, чтобы полотно выходило ровное и гладкое.

Шаги перестали эхом отражаться от стен пещеры. Вскоре пропали и следы. До входа осталось совсем немного.

– Ёлька? Ты что тут делаешь?

Девушка вздрогнула, вырываясь из омута своих грез. В паре шагов от нее стоял одинадцатиклассник Ивор Ткач.

– Привет, Ивор. Как что? На собрание вот пришла. Опоздала, да?

Ёлька огляделась. Никаких признаков приближения остальных ткачей не было.

– Эм… на какое собрание? – Ивор полез в карман за своим клубочком. Тот молчал, изредка подрагивая. – Я не слышал сигнал к сбору. Хотя мы тут ближе всех, отрабатываем швы перед зимним экзаменом.

Ёлька нахмурилась.

– Ты точно ничего не слышал?

– Ёлька, я вышел из зала три минуты назад. А до этого сидел с толпой ткачей, пытаясь проделать гладкий шов, который сегодня ни у кого не шел. Я бы услышал сигнал. Если не у себя, то у двадцати остальных точно. Проверь свой клубочек. Видимо, барахлит, как и всё в последнее время.

Ивор хлопнул Ёльку по плечу, улыбнулся и побрел в сторону от залов.

– Ивор! – окликнула его Ёлька. – А ты чего вышел-то?

– А, – махнул рукой парень. – Директор проходил через зал как раз в тот момент, когда я решил высказать вслух все, что думаю по поводу всех гладких швов мира. Ну и… – парень замялся. – В общем, выгнали меня. Отправили в столовую на тарелки до нового года.

– Директор здесь? – удивилась Ёлька. – А ему что делать в залах в такое время?

– Ну вот уж не знаю, он передо мной не отчитался. Прости, меня тарелки ждут.

– А, ну да, – рассеянно отозвалась Ёлька. – Удачи. И сочувствую, – крикнула она уже вслед уходящему парню.

Что-то не сходилось. Никогда раньше её клубочек не вел себя так странно. Да, можно было списать все на общий уровень ткаческих проблем с прялкой. Но это же был ее клубочек. С самого рождения Ёлька чувствовала его. И когда что-то было не так с нитью, с плетениями или со станком, он сразу давал ей знать. А вот так, без предупреждения, послать ложный сигнал, да еще и после этого вести себя как ни в чем не бывало… Ёлька достала моток серой шерстяной нити и сжала в кулаке. Клубок, отзываясь на близость станков, изредка подрагивал, но больше не подавал никаких признаков жизни – ни звуков, ни тепла.

– И что это было? – обратилась к нему девушка. Но, не дождавшись ответа, убрала обратно в карман и поспешила вернуться в Медногор. Если ее увидят в подземельях без особой причины, да еще и доложат Вероне – одной объяснительной не отделаться.

Открывая ключом дверь в свою спальню, Ёлька не переставала обдумывать причины такого странного поведения своего клубка. Поэтому, когда прямо над ухом раздался громогласный голос аварийной сигнализации, девушка не сразу сообразила, что стряслось.