– Сейчас ты её должен был уже закрыть, – голос куратора ледяной змеей пополз по воздуху. – А открыть её надо было полчаса назад!

Денис вздохнул и потупил взгляд. За короткое время пребывания в лицее он уяснил, что спорить с Вероной смерти подобно. Женщина кивнула дежурным и принялась за осмотр комнаты. Провела пальцем по книжной полке Ратора, открыла шкафы, суровым взглядом оценила стопочки из одежды, сложенной сгибом наружу.

– Пакетики, – в голосе наставника прозвучало удовлетворение. Каждая вещь, заботливо свернутая, была уложена в отдельный полиэтиленовый пакетик. Когда Вальтер поведал Денису о том, как следует складывать вещи, парень взвыл в голос. Но, познакомившись с нравом хозяйки Медной Горы, решил не рисковать и послушно разложил и свои вещи по пакетикам.

– Гигиена прежде всего! И санитария! – назидательно заявила Верона. – Мальчики, пойдем. Времени нет.

Судя по всему, инспекция удалась.

Уже на пороге взгляд её упал на кровать Дениса. Двадцать минут парень потратил на то, чтобы сложить стрелку на покрывале. И еще десять взбивал подушку в пирамидку. Но той, видимо, нежности и внимания показалось мало. Верхушка пирамидки, которую Денис так заботливо поднимал, грустно покосилась, склоняясь на левую сторону.

Верона медленно, как в заторможенной съемке развернулась. В зеленых глазах, как показалось парню, вспыхнули настоящие искры.

– Это! Не! Пирамидка!

Влепив комнате двойку за уборку, она вышла, пообещав Денису устроить веселую жизнь.

– Ничего, – успокоил погрустневшего соседа Вальтер. – Дело в навыке. Ратора она заставляла складывать пирамидки с трех лет.

Денис ничего на это не ответил. Но с этого дня проникся к Ратору долей сочувствия.

После уборки следовал завтрак. Еще одна часть глобального испытания на прочность. Утренняя столовая – место крушения надежд и ожиданий. Именно здесь, простояв в очереди после пробежки под дождем и суровой инспекции, как никогда хотелось порадовать себя вкусной едой. Но унылая овсяная каша, комом стоящая на тарелке убивала в учениках весь полет творчества и позитива. А уж манная каша, растекающаяся до краев живописной лужицей, и вовсе рождала желание взвыть в голос. Впрочем, это было лишь дело привычки. К концу сентября Денис с удивлением стал отмечать, что если в манную кашу накрошить хлеба и засыпать сахаром, она растекается не так уж и сильно. А овсянку вполне неплохо спасает мёд из пакетиков, которого всегда было в столовой в избытке. Но верхом кулинарного мастерства, конечно же, считалась способность растопить каменный кусок масла ледникового периода над горячим чаем, не уронив его при этом, и размазать его по поверхности серого хлеба. До лицея Денис часто перебирал в еде. Но что-то подсказывало парню, что через три года учебы тут, он даже землю сможет есть без возмущения.

Пока Денис отлынивал от учебы в Москве, отец часто пугал его армией. Сейчас же парень как никогда жалел, что ему только пятнадцать и до призывного возраста ждать еще минимум три года. Армия после такого показалась бы раем небесным. Там хотя бы не было учителей. Хотя нет, не учителей. Учителями назвать подобных людей можно было с трудом. Это были звери, но не люди. А точнее демоны. Демоны великого Знания, адепты химии, биологии, математики и географии. Жрецы иностранного и физики. Апостолы физкультуры, русского языка и литературы. Денис даже не подозревал, что можно учить так долго, так много и так усердно. Засесть в шкафу с подсветкой на телефоне за учебником? Легко. Встать в четыре утра, чтобы заучить, доучить и переучить? Да без проблем. Внезапно для себя парень стал замечать, что четырех часов самоподготовки катастрофически не хватает на то, чтобы выучить весь тот объем, который безжалостные преподаватели загружали в неокрепшие детские умы. И если в своей прежней школе парень без стыда и совести пускал учебу на самотек, то тут он себе подобного позволить не мог. И дело было не в угрозе отчисления или в страхе отчитываться перед Вероной за каждую двойку, вовсе нет. Главная причина, в которой Денис себе категорически не хотел признаваться, заключалась в одном простом слове – гордость. Он меньше всего на свете хотел выглядеть дураком в глазах в первую очередь отца, ну и, конечно же, Ратора, Ёльки и остальных одноклассников. Впрочем, проколы случались. У всех.

Девятое сентября. Урок биологии. За окном серость и сырость. Дождь льет не переставая. Капли равномерно разбиваются о стекло, укачивая, усыпляя, убаюкивая и без того вымотанных девятиклассников. Домашнее задание – признаки живого. Казалось бы, легкая тема. Представь себя, амебу и кактус и найди общее. Ан нет. Мозг, перегруженный потоком информации, отказывается работать. Лиссандра Вергардовна – милый, добрый и чуткий учитель биологии. Сестра Вероны, Ратора и еще части учеников. Денис уже не удивляется местным связям и просто пытается запомнить, какие признаки проявляет всё живое. Момент икс приближается, тонкие пальцы учительницы скользят по списку в журнале, выбирая очередную жертву, которая падет сегодня на алтаре естественных наук.

– Самойлов.

Класс выдохнул и расслабился. Денис откинулся на спинку стула, наблюдая за невезучим одноклассником. Не то, чтобы тема была сложная, нет. Просто, какой бы милой не была Лиссандра, а гены есть гены. Родство с Вероной не прошло даром.

– Ну… у живого есть органы чувств, – запинаясь ответил несчастный Самойлов. Отчаянные попытки подать сигнал бедствия классу с треском провалились в тот самый миг, когда Лиссандра оторвалась от изучения журнала и обвела взглядом класс. Если и было что-то общее у сестер, так это глаза. Ярко зеленые глаза, взгляд которых проникал в самую душу.

"Ну точно наследственное же", – проскочило в голове у Дениса. Лиссандра словно бы услышала эту мысль и кинула на парня смеющийся взгляд.

– Да ты что? – учительница вернулась к опросу Самойлова. – И какие же это органы чувств, не подскажешь?

Класс замер, стараясь не показывать слишком явно начинающееся веселье.

– Ну…

Полный страдания и боли взгляд Самойлова не оставил равнодушным одноклассников. Денис потянулся вроде бы невзначай и потер правый глаз.

– Глаза! – тут же нашелся Самойлов.

– Очень интересно, – кивнула Лиссандра, представляя себе глазастую инфузорию. – Продолжай давай.

Самойлов снова кинул взгляд на откровенно веселящийся класс. Ёлька, сидящая теперь уже на своем месте, чихнула и почесала нос.

– Нос! – радостно воскликнул Самойлов. – Ну то есть это. Обояние.

Взрыв хохота пронесся по классу.

– Очень замечательно. Обоятельный кактус наверняка прекрасен.– Лиссандра не останавливала поток фантазии нерадивого ученика. Наоборот, ей, как и всем, было интересно, во что же он выльется. – Ты продолжай, продолжай.

Класс с трудом успокоился, наблюдая за тем, как Самойлов выйдет из сложившейся ситуации. Один только Ратор не обращал внимания на происходящее вокруг. У него был один урок, чтобы списать английский, чем он сейчас и занимался. Полностью отключившись от внешнего мира, Ратор усиленно выводил заморские буквы в тетради. На секунду задумавшись, парень закусил нижнюю губу и принялся дальше писать. На свою беду, именно в этот момент Самойлов бросил на него свой ищущий подсказки взгляд.

– Губы! – радостно выпалил ученик.

Очередная волна смеха грянула так сильно, что даже Ратор вернулся в реальность. Лиссандра утирала слезы, стоя за кафедрой. Весь девятый "Б" благополучно сползал под парты.

– Садись, Самойлов. И запомни! Губы станут твоим органом чувств, когда ты вырастешь и девушку себе найдешь. А пока учи биологию. Два.

В первые дни Денису казалось, что ему сложно будет привыкнуть к жизни в общежитии. Делить свою комнату, своё убежище и теплый уютный мирок с кем-то посторонним… Пока он жил с родителями, ему виделось это чем-то нереалистичным. Чем-то из разряда научной фантастики или детской сказки. На деле же все оказалось немного не так. Делить комнату с кем-то было не так уж сложно. Сложнее было привыкнуть к общей душевой. Точнее сказать, к общей душевой, работающей три раза в неделю. Три! Раза! В! Неделю! Возмущенный вопль Дениса, раздавшийся в тот момент, когда Вальтер сообщил ему об этом с веселым выражением лица, слышал не только Медногор.