— Могу себе представить, но не по этой же причине ты чувствуешь себя запуганной до смерти?

— Я едва отбилась от него.

— Как это было?

— Ночь была жаркая, — сказала она. — Спала я легко одетой. Проснулась, вижу, надо мной склонился какой-то мужчина. Я вскинулась и принялась кричать. Он схватил меня за горло. Я уперлась пятками ему в живот, а коленями в плечи и что есть силы оттолкнула его. И мне удалось высвободиться. А проспи я лишнюю секунду, он успел бы еще ниже склониться надо мной, и меня бы уже ничто не спасло — я просто перепугалась бы до смерти и от страха ничего бы не смогла предпринять.

— Что случилось потом?

— Он побежал.

— Куда?

— Побежал в другую комнату.

— А потом?

— Тогда я позвала Сандру. Мы включили свет и осмотрели всю квартиру. Никаких следов.

— Вы узнали, как он проник в квартиру?

— Наверно, он забрался через камин, потому что входная дверь была заперта.

— Он был одет?

— Я не знаю. Я не видела его. Было темно.

— Но ты ведь могла почувствовать?

— Да. В общем, да.

— И ты его все-таки не видела? И не узнала бы, доведись увидеть его еще раз?

— Нет, было ужасно темно.

— Послушай, Альма, — сказал я. — Ты нервничаешь. У меня такое ощущение, что ты чего-то не договариваешь. Почему ты лишаешь меня возможности помочь тебе?

— Нет, — сказала она, — я не могу… то есть добавить нечего. Я тебе все рассказала.

Я откинулся назад и во внезапно возникшей тишине курил сигарету. Спустя минуту она спросила:

— Ты действительно настоящий сыщик, а? То есть по своему статусу?

— Да.

— И имеешь право на ношение пистолета?

— Наверное, да.

— Ты не мог бы… если бы я дала тебе денег, не мог бы достать пистолет и позволить мне поносить его некоторое время?

— Зачем?

— Для самозащиты.

— Зачем так уж прямо и пистолет?

— Почему бы и нет? — спросила она. — Боже праведный, если бы ты проснулся в середине ночи и обнаружил, что кто-то тянется к твоему горлу и хватает его липкими руками и…

— Так ты считаешь, что это может повториться?

— Я не знаю, но я хочу остаться с Сандрой, потому что считаю, что она в опасности.

— Что же ей грозит?

— Я не знаю. Мне кажется, кто-то хочет ее убить.

— Именно ее?

— Видишь ли, в ту ночь я спала в ее постели.

— Может, это был ее муж?

— Нет, не думаю, что это был ее муж, хотя… конечно, все возможно в этом мире.

— Уйди от нее, — сказал я. — Сними себе отдельную комнату и…

— Нет, я не могу так поступить. Она моя подруга. Я не брошу ее в беде. Она помогала мне.

— Помогала?

— Да.

— Я слышал от ее брата, что она эгоистка и такая женщина, которая…

— Да не такая она вовсе, — перебила она меня. — Что может знать о ней ее брат? Боже мой, он никогда не обращал на нее ни малейшего внимания. За пять последних лет не прислал ей, наверно, ни одного письма.

— Но, похоже, много о ней знает.

— Вот это и заставляет меня думать, что он тесно связан с Морганом. Мне кажется, именно Морган вбил ему в голову эти дурацкие мысли. Морган все время треплется о ней кому не лень, говорит ужасные вещи, она, де, помешана на сексе, и у нее всегда на привязи какой-нибудь очередной поклонник, и всякую такую ерунду, какую никакой мужчина не имеет права говорить о женщине, тем более о своей жене.

— У меня такое впечатление, что их семейная жизнь не была особенно счастливой?

— Конечно, не была. Но это вовсе не дает право мужчине каждому встречному-поперечному говорить всякие гадости о женщине, которую поклялся любить и защищать… порой меня тошнит от мужчин.

— Давай-ка лучше обсудим причины твоего личного интереса к коммерческому предприятию миссис Кул, взявшейся помочь в этом бракоразводном деле.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне кажется, ты проявляешь к нему необычный интерес.

— Да нет, просто интересно.

— Вдвойне интересно тому, кто хочет разорвать брак.

— Или уклониться от брака, — сказала она, улыбаясь мне.

— Ты именно этим занимаешься?

Она кивнула.

— Не хочешь посвятить в подробности?

Она помедлила мгновение, потом сказала:

— Нет, Дональд, я бы не стала… во всяком случае сейчас.

— Претендент обитает в Канзас-Сити? — спросил я.

— Да. Один из тех сумасшедших, болезненно ревнивых мужчин, которые всегда ищут повода, чтобы напиться вдрызг и крушить все, что ни попадет под руку.

— Не трать на него время, — сказал я. — Я знаю эту породу. Они все одинаковые. Все сгорают безудержным, собственническим желанием безраздельно обладать женщиной, ее телом и душой. Наверно, он пытался внушить тебе, что и ревнует-то только оттого, что не имеет узаконенного права любить и лелеять тебя так, как мечтает, что вот если бы только ты согласилась стать его законной женой, он бы уже не сходил с ума, что если бы вышла за него замуж, все бы пошло как по маслу, все было бы превосходно, а всякий раз, как ты отказывала ему, уходил и вдрызг напивался. Потом, конечно, возвращался, устраивал сцену, бил посуду и…

— Ты так верно описываешь, точно всю жизнь знал его, — перебила она меня.

— Я и в самом деле знаю его, не лично, разумеется, а как характерный тип.

— И советуешь порвать с ним раз и навсегда?

— Только так. Всегда нужно порывать с мужчиной, который не может выказать силу своего характера признанием собственных ошибок, да еще пытается вернуть себе самоуважение битьем посуды.

— Он специализируется на битье стаканов из бара, — сказала она.

— Ты не станешь выходить за него замуж?

— Нет.

— Он живет в Канзас-Сити?

— Да… то есть он жил там, когда я оттуда уезжала. Если бы он знал, где я, давно бы прикатил.

— И что тогда?

— Я не знаю, возможно, побил бы где-нибудь посуду.

— Такие мужчины отравляют жизнь, — сказал я. — Они готовы заплатить любую цену за возможность в чем-то утвердиться.

— Я знаю, — сказала она. — Про них каждый день пишут в газетах. Такие мужчины преследуют своих бывших жен, с которыми когда-то развелись, убивают их, а потом и самих себя… — финальный аккорд бесполезной, пустой жизни. Я ненавижу это, я боюсь этого.

Я бросил на нее порывистый'взгляд.

— Ты из-за этого просила у меня пистолет?

Она встретилась со мной глазами и сказала:

— Да.

— Ты хочешь купить пистолет?

— Конечно, да.

— У тебя есть деньги?

— Да.

— Это будет стоить примерно двадцать пять долларов, — сказал я.

Она открыла свою сумочку, вынула две десятидолларовые и одну пятидолларовую бумажки и протянула их мне.

— Я не могу достать его прямо сейчас, — сказал я ей, — потому что нам нужно проследить за этой девицей. Интересно, почему Блити был столь уверен в том, что она куда-нибудь отправится, чтобы связаться с Морганом Бирксом? Тебе не кажется, что она могла воспользоваться телефоном?

— Вероятно, ее телефон прослушивается, — предположила Альма.

— Нет, полиция ни сном, ни духом не ведает о ней. Если бы полицейские хоть что-то знали или подозревали, за ней бы установили слежку.

— Значит, она думает, что телефон прослушивается, или, может, так считает Морган.

— Вздор, не вижу никакого смысла, — сказал я, — хотя в реальной жизни мало что имеет смысл… Ага, смотри, вот и она!

Салли Дирк вышла из парадного входа дома, держа в руке дорожную сумку. На ней были сшитые явно по заказу синяя юбка и такого же цвета пиджак. Юбка была короткой, и открытые колени заставляли оборачиваться всех встречных мужчин. На голове у нее была тесная шляпка, лихо заломленная набок, с маленьким бантом из голубого вельвета. Ее белокурые волосы, выбивающиеся из-под шляпки, сияли на голубом фоне мягким золотистым светом.

— Почему ты думаешь, что она крашеная? — спросила Альма Хантер, заводя мотор.

— Не знаю. В цвете волос есть что-то такое… Что-то… Вообще-то мне не следует судить о женской красоте. Я далеко не эксперт, — сказал я. — Постарайся не очень приближаться. Она движется в направлении бульвара. Держись на приличном расстоянии, чтобы невзначай не вспугнуть ее. Если она оглянется и заметит нас, это насторожит ее. Все наши старания могут пойти насмарку.