И я вкратце изложил ему это довольно занятное происшествие.

Помолчав, он спросил:

— Это доктор Альберт Элмор?

— Да.

— Одно время он был доктором Кристэл. Несколько раз мы его вызывали, когда она… В общем, когда она допивалась до чертиков. У меня сложилось впечатление, что он, чуть что, хватается за шприц для подкожного впрыскивания. А жена у него — погодите, что-то там такое случилось с его женой. Ах да, она покончила с собой.

— Когда? — спросил я.

— Не помню. Довольно давно. Я никогда с ними не встречался в одной компании. Что вы собираетесь делать, теперь?

Я сказал ему, что собираюсь подняться в горы, к озеру, хотя для этого, пожалуй, уже поздновато.

Он заверил меня, что времени вполне достаточно, так как в горах ночь наступает на час позже.

Воздух обжигал мой язык. Сан-Бернардино изнемогал и плавился в послеполуденном зное. Я проехал через него задыхаясь и задержался ровно настолько, чтобы купить пинту спиртного на случай, если потеряю сознание прежде, чем доберусь до гор. Миновав город, я начал одолевать затяжной подъем на Крестлайн. За пятнадцать миль дорога поднялась на высоту пять тысяч футов, но и там было еще далеко до прохлады. Тридцать миль горной дороги привели меня под высокие сосны в месте, называемом Бабблинг-Спрингз — Журчащие Ключи, — где были только склад бочарной клепки да бензоколонка, но там я почувствовал себя как в раю. Дальше уже было прохладно всю дорогу.

Плотину на озере Пума-Лейк охраняли вооруженные часовые: по одному на каждом конце и еще один посредине. Первый часовой на моем пути велел мне перед въездом на плотину закрыть все окна автомобиля. Примерно в сотне ярдов от плотины канат с пробковыми поплавками не давал прогулочным лодкам приблизиться к ней. Если не считать этих деталей, война, похоже, не нанесла озеру Пума-Лейк большого ущерба.

Мелькая веслами, скользили по синей воде каноэ, вовсю тарахтели движками весельные лодки с подвесными моторами, а быстроходные катера резвились, рисовались, как озорные подростки, оставляя за собой широкие шлейфы пены и разворачиваясь на пятачке, а девушки в них визжали и окунали пальцы в тугую воду. В кильватере у катеров подпрыгивал на волнах упрямый народ, заплативший два доллара за рыболовный билет и пытающийся вернуть хоть пятак из этих денег в виде снулой рыбы.

Дорога пропетляла среди гранитных скал и нырнула в луга, где цвели последние дикие ирисы, белый и пурпурный люпин, и дубровка, и водосбор, и болотная мята, и зверобой. Высокие желтые сосны возносились в ясно-голубое небо. И опять дорога спустилась до уровня озера, и на каждом шагу стали попадаться девушки в кричащих широких штанах, в сандалиях на толстой подошве, с косынками, с лентами в уложенных валиком волосах, с толстыми белыми ляжками. Велосипедисты опасливой раскачкой пересекали шоссе, и время от времени какой-нибудь озабоченный тип с гулом проносился мимо на мотороллере.

В миле от городка от шоссе ответвилась дорога поменьше и по дуге повернула вспять, в горы. На грубом деревянном щите под дорожным знаком стояло: «Малое Оленье озеро — 13/4 мили». Я свернул. На первой миле по склонам еще виднелись разрозненные дачные домики, но затем и они исчезли. Вскоре от этой дороги отошла еще одна, совсем узкая, и очередной грубый деревянный щит сообщил: «Малое Оленье озеро. Частная дорога. Проезд запрещен».

Я вывернул руль своего «крайслера», осторожно объехал несколько огромных гранитных валунов, миновал маленький водопад и углубился в лабиринт черных дубов, железного дерева, манзаниты и тишины. Голубая сойка заверещала на ветке, потом белка выругала меня, сердито хлопая лапкой по сосновой шишке, над которой она трудилась. Дятел в алой шапочке оторвался от своих исследований в тенистой кроне, покосился на меня бусинкой глаза, увильнул за ствол дерева и выглянул из-за него другим глазком. Я подъехал к воротам, сколоченным из пяти жердей, и очередному щиту.

За воротами проселок пропетлял среди деревьев еще пару сотен ярдов — и вдруг подо мною открылось овальное озерцо, утонувшее в деревьях, скалах и диких травах, похожее на каплю росы в ложбинке листа. Ближний край озера был образован бетонной плотиной с веревочными поручнями наверху и старым мельничным колесом сбоку. Рядом стоял домик из неокоренной местной сосны.

На том берегу нависал над водой большой дом, срубленный из красной секвойи (дорога шла к нему вокруг озера, но можно было и срезать путь через плотину), а еще дальше, на приличном удалении друг от друга, виднелись два дома поменьше. Все три стояли запертые, тихие, со спущенными шторами. Большой дом глядел на озеро двенадцатистворчатым окном с оранжевыми жалюзи.

На дальнем от плотины краю озера располагалось нечто вроде небольшого пирса с музыкальным павильоном. На кособоком деревянном щите над ним было выведено большими белыми буквами: «Лагерь Килкэр». Так и не сумев разобраться, что делает это нелепое сооружение посреди живописного пейзажа, я вышел из машины и начал спускаться к домику у плотины. Где-то за ним раздавался стук топора.

Я постучал кулаком в дверь. Топор умолк. Откуда-то донесся зычный мужской голос. Я присел на один из валунов и закурил. За углом зазвучали чьи-то шаги — неровные шаги. Появился смуглолицый человек с резкими чертами лица и колуном в руке.

Он был крепко сбит, не очень высок ростом и хром — на каждом шагу он выбрасывал в сторону негнущуюся правую ногу, заставляя ее выписывать дугу. Темный небритый подбородок, упрямые голубые глаза, седоватые волосы курчавились над ушами и давно нуждались в стрижке. На нем были синие джинсы и расстегнутая на бронзовой мускулистой шее голубая рубашка. Из уголка рта свисала сигарета. Судя по манере цедить слова, это был видавший виды горожанин.

— Да?

— Мистер Билл Чесс?

— Это я.

Я поднялся, достал из кармана рекомендательное письмо от Кингсли и протянул ему. Он покосился на записку, тяжело ступая, вошел в дом и вернулся с насаженными на нос очками. Затем внимательно прочел записку — раз, другой, — спрятал ее в нагрудный карман, застегнул клапан и протянул руку.

— Приятно познакомиться, мистер Марлоу.

Мы обменялись рукопожатием. Рука у него была шершавая, как рашпиль.

— Так вы, значит, желаете взглянуть на дачу Кингсли? Охотно вам покажу. Не собирается ли он, не дай Бог, продавать ее? — Не отводя от меня глаз, он ткнул большим пальцем в сторону того берега.

— Возможно и это, — сказал я. — У нас в Калифорнии все идет в продажу.

— Святая правда. Вот она — это вам не что-нибудь, а секвойя. Изнутри обшита сосной, сборная крыша с асбестовой прокладкой, фундамент и терраса из камня, комплектная ванная с душем, жалюзи на всех окнах, большой камин, печь на жидком топливе в большой спальне — чертовски полезная вещь весной и осенью, — а в кухне комбинированная плита системы «Пилигрим», работает на газе и на дровах. Все первейшего класса. Стоит около восьми тысяч — неплохие деньги для дачки в горах. И еще собственный резервуар питьевой воды, но это не здесь, а повыше.

— Как насчет электричества и телефона? — Это я спросил просто так, чтобы поддержать дружескую беседу.

— Электричество само собой. А телефона нет. Теперь его не достать, а если б и был, тянуть сюда линию — себе дороже.

Он уставился на меня своими упорными голубыми глазами, а я уставился на него. Вопреки его загорелому и обветренному виду, заметно было, что он из пьющих: кожа грубая, лоснящаяся, выступающие вены, ненатуральный блеск в глазах.

— Там сейчас живет кто-нибудь? — спросил я.

— Ни души. Миссис Кингсли была здесь несколько недель тому назад, потом уехала. Наверное, вернется со дня на день. Он вам ничего не говорил?

Я изобразил удивление:

— С какой стати? Разве она идет в придачу к даче?

Он нахмурился, затем запрокинул голову и разразился смехом. Раскаты его хохота, напоминавшие обратные вспышки тракторного двигателя, вдребезги разнесли лесную тишину.