Я поднял трубку — это был Дерек Кингсли.

Голос его звучал напряженно и ломко.

— Господи Боже, куда это вы провалились ко всем чертям? — набросился он на меня. — Вот уже несколько часов я пытаюсь до вас дозвониться.

— Ну вот я и здесь, — сказал я. — Что случилось?

— Она позвонила.

Я стиснул трубку из всех сил, медленно вдохнул, медленно выдохнул.

— Продолжайте, — сказал я.

— Я недалеко отсюда. Буду у вас минут через пять-шесть. Будьте готовы выехать.

Раздались гудки.

Я стоял, держа телефонную трубку на полпути между ухом и рычагом аппарата. Потом очень медленно положил и посмотрел на только что державшую ее руку. Ладонь была полуоткрыта и судорожно напряжена, словно все еще сжимала трубку.

Раздался осторожный полуночный стук в дверь, я подошел и открыл ее. Кингсли выглядел огромным как лошадь в кремовом спортивном пиджаке из шотландской шерсти с желто-зеленым шарфом, обмотанным вокруг шеи под небрежно поднятым воротником. Красновато-коричневая шляпа с узкими полями была низко надвинута на лоб, из-под нее выглядывали его глаза, глаза больного животного.

С ним была мисс Фромсетт, в широких брюках, сандалиях, темно-зеленом жакете, без шляпы — волосы ее отливали колдовским глянцем. В ушах сережки в виде миниатюрных цветков гардении, в каждом ухе по два цветка, висящих один над другим. Вместе с ней в дверь вошел «Королевский Гиллерлейн» — шампанское среди духов».

Я запер дверь, показал на места для сидения:

— Для начала присядьте и выпейте.

Мисс Фромсетт села в кресло, скрестила ноги и оглянулась в поисках сигареты. Нашла ее, прикурила небрежным размашистым жестом и хмуро улыбнулась, глядя куда-то в угол потолка.

Кингсли стоял посредине комнаты, пытаясь укусить свой подбородок. Я вышел в кухоньку, смешал три виски с содовой, принес в комнату и раздал бокалы. Со своим бокалом в руке я прошел к стулу у шахматного столика.

— Чем вы занимались и что у вас с ногой? — спросил Кингсли.

— Полицейский меня огрел. Подарок от стражей порядка в Бэй-Сити. У них это входит в фирменное обслуживание клиентов. Если вас интересует, где я пропадал так долго, — я сидел в тюрьме, за вождение в пьяном виде. И, судя по выражению вашего лица, я вскоре опять попаду туда.

— Не знаю, о чем вы говорите, — бросил он. — Не имею ни малейшего представления. Нам сейчас не до шуток.

— Ладно, значит, шутки отменяются, — согласился я. — Итак, она вам позвонила. Где она?

Он уселся со своим бокалом, сжал и разжал пальцы правой руки и сунул ее во внутренний карман пиджака. Рука появилась на поверхность с длинным конвертом.

— Вот это вы должны передать ей, — сказал он. — Пятьсот долларов. Она хотела больше, но это все, что я сумел раздобыть. Я получил деньги по чеку в ночном клубе. Это было непросто. Она хочет срочно выбраться из города.

— Из какого города? — спросил я.

— Она где-то в Бэй-Сити. Где точно, не знаю. Она встретится с вами в баре под названием «Павлин», на бульваре Аргуэлло, угол Восьмой улицы, или поблизости от этого заведения.

Я посмотрел на мисс Фромсетт. Она все еще глядела в угол потолка, словно приехала сюда просто так, чтобы прокатиться за компанию.

Кингсли бросил конверт, и он упал на шахматный столик. Я заглянул в него. Там действительно были деньги. Значит, не весь его рассказ был бредом сумасшедшего. Я оставил конверт лежать на маленьком полированном столике с инкрустированными квадратами коричневого и золотистого цветов.

— А почему бы ей не снять деньги с собственного счета? Любая гостиница примет ее чек. Большинство из них выдадут ей наличные по чеку. Разве ее банковский счет блокирован?

— К чему этот разговор? — тяжело сказал Кингсли. — Она влипла. Не знаю, как она узнала, что влипла. Разве что по радио на нее был объявлен розыск. Может, уже передавали, не знаете?

Я сказал, что не знаю. У меня не было времени выслушивать объявления полиции. Я был слишком занят общением с живыми полицейскими.

— В общем, теперь она не рискует получать деньги по своей чековой книжке, — сказал Кингсли. — Раньше это было очень просто. Но не сейчас.

Он медленно поднял глаза и посмотрел на меня одним из самых пустых, отсутствующих взглядов, какие я когда-либо видел.

— Ладно, все равно нам не понять смысла там, где его нет, — сказал я. — Значит, она в Бэй-Сити. Это вы с ней разговаривали?

— Нет. С ней говорила мисс Фромсетт. Она позвонила в офис. Рабочее время уже истекло, но у меня был этот полицейский с побережья, капитан Уэббер. Поэтому мисс Фромсетт вообще не хотела разговаривать и попросила позвонить позже, но она не захотела давать свой номер, чтобы мы сами ей позвонили.

Я посмотрел на мисс Фромсетт. Она отвела взгляд от потолка и направила его на мою макушку. Глаза ее абсолютно ничего не выражали. Наглухо занавешенные окна.

— Я не хотел говорить с ней. Она не хотела говорить со мной. Я не хочу ее видеть. Я думаю, теперь можно не сомневаться, что это она застрелила Лейвери. Уэббер, по-моему, совершенно в этом уверен.

— Это еще ничего не значит, — сказал я. — Его слова и его мысли могут вообще лежать в разных ящиках стола. Мне не нравится, что она знает, что ее разыскивает полиция. Давно уже никто от нечего делать не слушает на короткой волне полицию. Итак, она позвонила вам позже. Что было дальше?

— Она позвонила примерно в полседьмого, — сказал Кингсли. — Нам пришлось сидеть в офисе и ждать ее звонка. Дальше рассказывай ты. — Он повернул голову к мисс Фромсетт.

— Я ответила на звонок в офисе мистера Кингсли. Он сидел рядом, но не разговаривал с ней. Она сказала, чтобы ей прислали деньги в этот самый «Павлин», и спросила, кто их принесет.

— Она не выказывала испуга?

— Ни малейшего. Полное спокойствие. Я бы назвала это ледяным спокойствием. Она все продумала. Поняла, что деньги принесет кто-то, кого она может не знать. По-моему, она знала, что Дерри… что мистер Кингсли не пойдет на встречу с ней.

— Можете называть его Дерри, — сказал я. — Я уж как-нибудь догадаюсь, кого вы имеете в виду.

Она слабо улыбнулась.

— Она будет наведываться в это заведение примерно в четверть каждого часа. Я думаю… я полагала, что, кроме вас, туда идти некому. Я вас ей описала. И что на вас будет шарф Дерри, его я тоже описала. Дерри держит в офисе кой-какую одежду, и там оказался этот шарф. Он довольно броский.

Да уж, что верно, то верно. По фону цвета яичного желтка раскиданы жирные зеленые почки — непонятно только чьи, свиные или говяжьи. Явиться с таким шарфом на шее — все равно что войти, катя перед собой тачку, расписанную в цвета американского флага.

— Для пустоголовой женщины все обдумано очень даже неплохо, — заметил я.

— Сейчас не время для шуточек, — резко бросил Кингсли.

— Это вы уже говорили, — сказал я ему. — Кроме того, у вас хватило нахальства предположить, что я пойду на встречу с человеком, которого разыскивает полиция, и передам ему деньги, чтобы помочь ему ускользнуть от нее.

Его рука, лежавшая на колене, заерзала, лицо исказилось кривой улыбкой.

— Согласен, тут я переборщил, — сказал он. — Но что же нам делать?

— Это превратит нас троих в соучастников после события преступления. Ее супруг и его доверенная секретарша, может, и сумеют отбояриться, но то, что в этом случае ожидает меня, никто не назовет идеальными каникулами.

— Я постараюсь, чтобы вы не остались внакладе, — и мы не будем считаться соучастниками, если она не совершала преступления.

— Я готов предположить это, — сказал я. — Иначе я бы и разговаривать с вами не стал. И более того — если я приду к выводу, что она совершила убийство, я собираюсь передать ее в руки полиции.

— Она не захочет с вами разговаривать, — сказал Кингсли.

Я взял конверт и положил его в карман:

— Захочет, если ей нужно вот это. — Я посмотрел на свои часы. — Если я выеду сейчас, я еще могу поспеть к четверти второго. Думаю, за это время ее запомнили в баре наизусть. Тоже приятный нюансик.