Она небрежно бросила трубку на рычаг, выдвинула ящик, достала какие-то бумаги и начала читать их. Спустя несколько мгновений я услышал скрип стульев и приглушенные звуки из приемной — это секретарша выпроваживала неудачливых претендентов.

Я все еще сидел, совершенно опешивший от столь неожиданного для себя поворота, и ждал, что последует дальше.

— Деньги есть? — ворчливо спросила толстуха.

— Да, — сказал я, а потом, спустя секунду-две, добавил, — чуть-чуть.

— Сколько чуть-чуть?

— Достаточно, чтобы не протянуть ноги, — гордо заявил я. — На некоторое время хватит.

Она посмотрела на меня поверх своих бифокальных очков и с упреком произнесла:

— И опять врете совсем по-дилетантски. Вышло даже хуже, чем про микробы. Рубашка на вас никудышняя. Купите новую. За восемьдесят пять центов. Галстук выбросьте на помойку. Можно приобрести вполне сносный за двадцать пять, максимум тридцать пять центов. Почистите как следует башмаки. И к парикмахеру непременно сходите. Замените носки, наверняка дырявые. Есть хотите?

— Все в порядке, — сказал я.

— Только, ради Бога, не надо со мной притворяться. Взгляните на себя в зеркало — не мужчина, а рыбина какая-то сушеная. Щеки ввалились, под глазами мешки, живот к хребту прилип. На что угодно готова биться об заклад, что уже с неделю на одной воде сидите. Идите и плотно позавтракайте. На это у вас уйдет, будем считать, до двадцати центов. И потом, очень прошу вас, обязательно приведите хотя бы в относительный порядок ваш костюм, но этим вы займетесь уже завтра. С этой минуты вы работаете на меня, и я бы хотела, чтобы вы не возомнили, будто можете шляться по магазинам в рабочее время. Я выдаю вам аванс в счет вашего жалованья, и упаси вас Господь улизнуть с ним. Вот, держите, здесь двадцать долларов.

Я взял протянутые мне деньги.

— Ладно, — сказала она, — возвращайтесь сюда к одиннадцати. Все. Можете идти.

Когда я уже почти дошел до двери, она громко крикнула мне вдогонку:

— Послушайте, Дональд, деньги, смотрите, не транжирьте! На завтрак чтобы не больше двадцати пяти центов!

Когда я снова вошел в приемную возглавляемого Бертой Кул частного сыскного агентства, секретарша безудержно тарахтела на своей машинке.

— Привет, — сказал я.

Она кивнула.

— Это… она кто, миссис или мисс?

— Миссис.

— Она у себя?

— Нет.

— А как изволите величать вас?

— Мисс Брэнд.

Я сказал:

— Рад познакомиться с вами, мисс Брэнд. Меня зовут Дональд Лэм. Миссис Кул наняла меня на свободную вакансию, означенную в объявлении.

Она продолжала печатать.

— Поскольку я буду здесь работать, — продолжил я, — мы, смею предположить, будем довольно часто видеться. Я вам не приглянулся, да и я по вас, думается, вряд ли буду сохнуть. Предлагаю со смирением отнестись к такой суровой реальности.

Она лишь на мгновение оторвала свои пальцы от клавиатуры, чтобы перевернуть страницу в своей стенографической книжке, подняла на меня глаза, скороговоркой произнесла: «О, да, конечно» и опять застучала по клавишам.

Я прошел к ближайшему стулу и сел.

— Мне не надо ничего делать, кроме как сидеть и ждать? — спросил я спустя несколько минут.

Она отрицательно покачала головой.

— Миссис Кул велела мне вернуться сюда к одиннадцати.

— Вы не опоздали, — не отрывая взгляда от машинки, сказала она и вновь застучала по клавишам.

Я вынул из кармана пачку сигарет. Последнюю неделю я обходился без курева, — не потому, что не хотел, а потому, что не на что было купить.

Уличная дверь широко распахнулась, и в приемную, валко переступив через порог, вошла миссис Кул, вслед за ней показалась элегантно одетая девушка.

Пока миссис Кул добралась до двери своего кабинета, я успел как следует приглядеться к ней, в результате чего откорректировал первоначальную оценку ее веса, добавив двадцать фунтов. По-видимому, она считала, что ей противопоказано заточать себя в наряд, плотно облегающий фигуру. Тело ее тряслось под просторным платьем, точно смородиновое желе на потревоженной чьим-то неосторожным движением тарелочке. Одышка затрудняла ей дыхание, но, как это ни странно, отнюдь не мешала идти. Шаг ее был ровен, ритмичен и вместе с тем размашист, однако движения ее ног были почему-то совершенно неуловимыми для глаза. Она проплыла мимо, как мощная равнинная река.

Я перевел свой взгляд на девушку, шедшую вслед за миссис Кул. Девушка же посмотрела на меня. Стройная, с точеными ножками, с выразительными темно-карими глазами, с кожей, золотящейся то ли от загара, то ли от пудры, в платье, намеренно скроенном так, чтобы подчеркнуть особенности ее фигуры, а особенности те были вполне того достойны, — она воистину радовала взор. Однако по ее ужасно скованной, прямо-таки ходульной походке было видно, что в эту минуту она испытывает сильнейшее внутреннее напряжение. Мне подумалось: крикни я сейчас погромче: «У!», и она в два прыжка выскочит из приемной.

Элзи Брэнд ни на что не обращала внимания: она печатала.

Миссис Кул открыла дверь своего кабинета.

— Прошу вас, проходите, мисс Хантер, — любезно произнесла она, а потом, глядя на меня и нисколько не меняя интонации, как бы завершая на самой середине оборванное предложение, продолжила: «Вас приглашу через пять минут. Ждите».

Дверь закрылась.

Я поудобней устроился в кресле и стал ждать.

Спустя некоторое время на столе Элзи Брэнд зазвонил телефон. Она оторвалась от машинки, сняла с рычага трубку, сказала: «Очень хорошо!», опустила трубку на место и кивнула мне.

— Идите. Вызывает. — Не успел я встать со стула, как она уже опять стучала на машинке.

Я вошел в кабинет и, прикрывая за собой дверь, услышал:

— …нет, дорогуша, пока мне совершенно безразлично, насколько много в вашем рассказе вранья. Рано или поздно мы узнаем настоящую правду; и чем дольше будем дознаваться до нее, тем больше придется вам заплатить… — Миссис Кул крутилась на своем винтовом кресле, но оказавшись лицом против меня, затормозилась, стремительно опустив оба локтя на поверхность стола.

— Позвольте представить, мисс Хантер, — Дональд Лэм. Хотя работает мистер Лэм у меня не так давно, зато обладает прекрасными для его ремесла качествами. Он будет вести ваше дело, а я буду его курировать.

Я поклонился девушке. Она ответила мне-какой-то озабоченной улыбкой. Казалось, она стоит на пороге какого-то очень важного для нее решения, но никак не осмелится его принять.

Миссис Кул, привольно раскинув в кресле свое обширное тело, по-прежнему опиралась локтями о письменный стол. Она застыла в абсолютном покое, столь характерном для очень полных людей. Худые постоянно совершают порывистые движения, чтобы хоть частично избавиться от нервного напряжения, в каком неизменно пребывают. Природа избавила миссис Кул от необходимости суетиться и бороться с психологическим дискомфортом. Она была величественна, точно заснеженная горная вершина, от нее исходил мощный дух уверенности в своих силах, вроде того, что исходит от водопада.

— Садитесь, Дональд, — велела она.

Я сел, после чего принялся с профессиональным интересом рассматривать профиль мисс Хантер, — длинный, прямой нос, изящный подбородок, гладкий, правильной формы лоб, обрамленный блестящими локонами каштановых волос. Она, вероятно, всецело была занята какой-то мыслью, отчего взгляд ее казался отсутствующим.

Миссис Кул спросила меня:

— Вы газеты читаете, Дональд?

Я кивнул.

— А о Моргане Бирксе заметку прочли?

— Мельком, — ответил я, очарованный такой удивительной способностью мисс Хантер столь глубоко погружаться в свои мысли. — Это не тот, кому Большое жюри предъявило обвинение в связи со скандалом об игральных автоматах?

— Никакого скандала нет, — прозаичным тоном произнесла миссис Кул. — Есть синдикат, а у него целая сеть подпольных игорных автоматов. Устанавливали их в местах, наиболее благодатных для выбивания денег из клиентов. Само собой разумеется, подмазывали полицию. Откупом ведал Морган. Обвинения ему Большое жюри не предъявляло: для этого не хватило свидетелей. Его вызвали в суд, а он не явился. Теперь они пытаются его найти, выдали предписание о задержании, словом, он в розыске. Вот и весь скандал. Если полиция разыщет его, то сможет вычислить своих коррумпированных субчиков. Если не разыщет, значит, те пока могут не волноваться за свою судьбу. А вообще-то я, хоть убей, не пойму, почему, черт возьми, эту историю хотят преподнести как скандал. Это обыкновенный бизнес.