— Ты говоришь совершенно неожиданные вещи, Дональд. Мне кажется, это объясняется твоим отношением к жизни. Скажи мне, что с тобой такое случилось, что заставляет тебя столь пессимистически смотреть на мир?

— Боже мой! Неужели я произвожу такое впечатление?

— В известном смысле, да.

— Я постараюсь исправиться.

— Но скажи мне, Дон, разве это не так на самом деле?

— Со мной незаслуженно сурово обошлись, — сказал я. — Тяжко заново подлаживаться к жизни, когда тебя лишают вдруг того, к чему ты шел годы, преодолевая многочисленные препятствия и трудясь в поте лица.

— Это была женщина, Дон?

— Нет.

— Не хочешь рассказать мне об этом?

— Нет.

Она задумчиво глядела в ветровое стекло и пальцами слегка пощипывала рукава своего пальто.

— Ты была разочарована, обнаружив, что я новичок, а не закаленный сыщик? — почти утвердительно сказал я.

— Ты так считаешь?

— Да. А что?

— А я и не знала, что была разочарована.

Я повернулся так, чтобы можно было видеть ее профиль.

— Может, это потому, что кто-то пытался задушить тебя, а ты хотела получить от меня поддержку советом?

Я видел, как напряглось ее лицо, как застыли ее глаза, как невольно, чтобы закрыться от моего взгляда, потянулась к горлу ее рука.

Я сказал:

— Кто пытался задушить тебя, Альма?

Губы ее дрожали. В глазах стояли слезы. Пальцы впились мне в плечо. Я обнял ее одной рукой и притянул к себе. Она опустила голову мне на плечо и расплакалась, глубоко, надрывно всхлипывая. Левой рукой я обнял ее за шею, взялся пальцами за подбородок, правую руку опустил ей на блузку.

— О, не надо, не надо, — всхлипывая, проговорила она, и обеими руками перехватила мое запястье.

Я посмотрел в испуганные, заполненные слезами глаза. Ее дрожащие губы чуть разошлись и изогнулись причудливой дужкой.

Я целовал ее, не сознавая, что делаю, просто чувствовал, как мои губы касаются ее губ, чувствовал соленый вкус ее слез у себя на губах. И она отпустила мое запястье, крепко прижалась по мне, рывком развернулась и обняла меня обеими руками.

Спустя несколько мгновений наши губы разомкнулись. Я провел правой рукой вверх по блузке, повозился с тесемками под шеей, развязал их и развел в стороны тонкий шелк.

Я ощущал тепло ее тела. Она не оказывала сопротивления. И уже не всхлипывала.

— Когда это случилось, Альма? — спросил я.

— Вчера ночью, — сказала она и еще крепче прижалась ко мне. Я почувствовал, как она дрожит.

— Бедняжка, — сказал я и стал вновь целовать ее.

Мы сидели в машине, прижавшись друг к другу телами и губами, согревая друг друга. Горечь и напряжение оставили меня. Я перестал ненавидеть мир. Мной овладело чувство умиротворения. Это была не страсть. Мои поцелуи не были страстными. Я не могу определить, какими они были, потому что никогда в жизни не целовал девушку такими поцелуями. Она заставила меня пережить такие ощущения, какие я прежде никогда не испытывал.

Она перестала всхлипывать. Перестала целовать меня, нервически вздохнула, открыла свою сумочку, достала платочек и стала вытирать слезы.

— Ну и видок у меня, наверное, — смотрясь в зеркало, лежащее у нее на дне сумочки, сказала она. — Мы не прозевали Салли Дирк?

Вопрос сразу возвратил меня к реальности. Я посмотрел через ветровое стекло машины на парадный вход меблированного дома. Он казался безжизненным. За то время, пока мы сидели в машине, из дома могло незаметно для нас выйти с десяток Салли Дирк.

— Неужели уже ушла? — спросила Альма.

— Не знаю, — сказал я. — Надеюсь, что нет.

Она рассмеялась каким-то грудным смехом.

— Надеюсь, что нет, — сказала она. — Мне полегчало. Мне нравится… нравится, когда ты меня целуешь, Дональд.

Я хотел что-то сказать и не мог. У меня было такое ощущение, точно я вижу и слышу ее впервые. Легкие модуляции ее голоса, некоторые особенности ее манер я замечал впервые. Боже, как же много я потерял, не видя ее. Она была со мной уже несколько часов, а я только сейчас в полной мере ощутил ее присутствие. Сейчас всеми своими чувствами я тянулся к ней, и только о ней одной были теперь мои мысли. Когда я прижимал ее к себе, то чувствовал, как в меня переливается теплота ее тела.

Судя по тому, с каким старанием она водит по губам помадой, которая была зажата у нее между кончиками большого и указательного пальцев, Альма вроде бы полностью контролировала свои чувства.

Я было вновь попытался что-то сказать, и вновь не смог. Я даже не сознавал, что, собственно, хочу сказать. Так бывает, когда ты хочешь запеть, но оказывается, что это тебе не под силу.

Я перевел свой взгляд на парадный вход дома и попытался сосредоточить свое внимание на том, чтобы не прозевать появления Салли Дирк. Мне неприятно было сознавать, что она вполне могла уйти, и я стал раздумывать над тем, не стоит ли вернуться пешком к подъезду и позвонить. Тогда бы я точно знал, дома она еще или нет. Хотя и этого бы я не знал наверняка. Но, допустим, она дома, что тогда? А тогда она бы знала, что я слежу за ней… Или нет? Во всяком случае она бы знала, что я болтаюсь где-то поблизости.

Альма поднята руку и стала застегивать воротник своей блузки.

— Ты не хочешь рассказать мне об этом? — спросил я, жестом указывая на ее шею.

— Да, — сказала она, а потом, чуть помедлив, добавила. — Я боюсь, Дональд. Наверно, я просто маленькая дурочка.

— Чего ты боишься?

— Сама не знаю.

— Тебе не кажется, что приезд брата Сандры может повлиять на ситуацию?

— Нет… То есть вряд ли. Впрочем, не знаю.

— Что тебе известно о нем, Альма?

— Не очень многое. Сандра говорит о нем разное, но главное, они не очень ладили.

— Ты имеешь в виду, в последнее время?

— В общем, да.

— Что она говорит о нем?

— Ну, что он эксцентричный и очень независимый. Что она, Сандра, его сестра, ничего для него не значит.

— И все-таки она обратилась к нему, когда ей потребовалась помощь?

— Я не знаю, — сказала Альма Хантер. — Мне кажется, он сам приехал к ней. То есть, мне кажется, он сам позвонил ей из другого города. Я не знаю. У меня есть одно соображение… Скажи мне, Дональд, у тебя нет такого чувства, что он каким-то образом связан с Морганом?

— Что ты имеешь в виду? В этом игровом бизнесе?

— Да.

— Все возможно, — сказал я. — А почему ты спрашиваешь?

— Не знаю. Просто он как-то странно себя ведет. А еще это замечание, которое невзначай обронила Сандра, и потом: когда ты остался с ним в его комнате, я кое-что слышала из вашего разговора, не все, а так, обрывочно, но впечатление у меня было однозначным.

— Морган, — сказал я, — супруг Сандры. В бракоразводном процессе он ответчик. Ему необходимо вручить повестку. И тогда он либо явится в суд, либо уклонится от явки и автоматически перестанет быть ее мужем. Следовательно, чего нам беспокоиться?

— Просто мне кажется, что разобраться с ним будет нелегко. Мне кажется, он… опасен.

— А теперь мы подошли к тому, о чем я хотел расспросить тебя, — сказал я.

— О чем?

— Об этих синяках у тебя на шее.

— О, он не имеет к ним никакого отношения.

— Но все-таки. Расскажи мне об этом. Кто это был?

— Какой-то взломщик.

— Что еще за взломщик?

— Какой-то человек, который проник в квартиру.

— Когда?

— Этой ночью.

— Вы были там с Сандрой одни?

— Да.

— Где была Сандра?

— Она спала в соседней спальной комнате.

— А ты спала в комнате, где стоят двухспальные кровати?

— Да.

— Сандра спала в комнате, где теперь находится Блити?

— Да.

— И что произошло?

— Я не знаю, — сказала она. — Мне не следует рассказывать тебе об этом. Я обещала Сандре, что никому ничего не стану рассказывать.

— Отчего такая таинственность?

— Оттого, что у нее и без того было достаточно хлопот с полицией. Они пытаются обнаружить местонахождение Моргана и то и дело приходят в дом, и днем, и ночью, и задают всякие вопросы. Это очень тягостно.